Великий Чихачевский пруд.

девяти.
 - Зачем?
 - Как – зачем?  Пифагор так делал! Линия чисел называется, и все такое… Можно, конечно, еще над трансфинитными числами покуражиться, но на эзотерическом учении Пифагора это никак не отразится.
 - Хорошо, убедил: мусора у тебя в башке больше, чем на городской свалке, - продолжал кривым пальцем дед ковырять воздух: - Попробуем намекнуть проще: Чума после той истории с коммунистическим дуэтом резко, почти в одночасье,  изменился. За крысами стал гоняться, какие-то лабораторные опыты над ними проводить. Потом, вообще, в медицинский институт поступил, потом в село вернулся.
 - В общем, представлял реальную угрозу селу, - помог я деду еще значительнее упростить намеки.
 - Ну да, ну да. До тебя вот за внучкой ухлестывал, - дед косился на меня, бесполезно ожидая бурной ответной реакции.
 «Провокация не должна иметь право на шикарную жизнь, - думал я, - но Чуме при случае не мешает постучать ладонью по лысой макушке.

 Вообще-то,Чума обязан был присутствовать еще при экипировке и при  погружении водолаза в водоем – на случай экстренной медицинской помощи, или, чтобы официально зафиксировать  внезапную смерть от удушья – как сказано в инструкции по добровольному погружению подводника в жидкую среду.
 Но Чуму, как обычно, задержали срочные дела, не уступавшие по значимости подписанию акта об изъятия утопленника из пруда.
 
 Отправив вместо себя медицинскую сестру, - мастера внутримышечных инъекций,  Антонину Васильевну, а в миру   просто -  Тоня-Сверловщица,  – Чума занялся неотложными делами.  
 Дал корму ондатрам;  выгнал со двора кур бесноваться на соседнем картофельном поле; перечитал главу о выделке шкур из 1-го тома «Словаря домохозяйки»; долго взвешивал в руках скальпель и охотничий нож, не решаясь отдать предпочтение ни одному из орудий производства; вспомнил, что еще не завтракал и сразу втянулся в глубокие раздумья о необходимости иметь в хозяйстве какую-нибудь жену.
 Думал основательно, пока не разбудила почтальонша Тля-Патля и  стала совать ему в нос свой гнойный палец.

 Тля-Патля была идеальной больной. Говорила она быстро, много и с удовольствием, но речь ее понять не мог никто по той причине, что предшественник Чумы своевременно не надрезал ей язычок. А не надрезал он язычок по той причине, что Тля-Патля уже в годовалом возрасте говорила быстро, много и с удовольствием.
 Чума тоже не стал нарушать традиций.
 Хотя операция представлялась не сложной, но Чума  предполагал, что последствия  могли оказаться просто ужасными, сравнимыми с ядерным взрывом – Тля-Патля знала о жизни села буквально все. Но только – буквально. Буквы (фонемы0  осыпались у нее с кончика языка, не желая превращаться в членораздельную речь.

 По доброте душевной Чума не стал отчитывать Тля-Патлю за то, что та нарушила нормы и правила поведения захворавшего колхозника – не записалась на прием, а вломилась к нему в дом со своей болячкой.
 Почти без подготовки Чума приступил к изучению фиолетового пузыря на пальце больной и скоро пришел к мысли, что не доверит Тля-Патле приготовление ему завтрака .
 Тля-Патля уходить не собиралась: сидела на краю оттоманки и скулила, указывая пальцем в потолок.

 Пришлось Чуме практиковать на дому.
 Он вышел во двор, промокнул большим пальцем свежий гусиный помет, понюхал, сравнивая его с запахом мази Вишневского  и, оставшись довольным, на обратном пути подобрал, закатившуюся под  клетку с ондатрой, какую-то безразмерную таблетку.
 Потом, в затянувшихся раздумьях о завтраке, протянул Тля-Патле обе руки, предоставив ей самой право  выбора – что класть в рот  в первую очередь.
 Тля-Патля выбрала таблетку.
 - Под язык, - приговорил Чума и, лукаво поглядывая, как она справится с непосильной задачей, обложил фиолетовый пузырь гусиным пометом, наложил марлевую повязку, из остатков скрутил хомут и кинул ей на шею.
 - Тля поть, - сказала почтальонша и просунула руку в хомут.
 - И тебе – не хворать, - пожелал вслед ей Чума и снова преступил к неотложным делам, не уступавшим по значимости государственным.
 "Наследие" Чуме досталось тяжелое.
 Несмотря на то, что в селе отстроили трехэтажный корпус еще при Советской Власти,  обеспечили клинику современным оборудованием и медикаментами, численность больных продолжала расти, а диагностика не успевала разобраться в разнообразии незнакомых форм заболеваний.
 Все больше больных приходилось направлять в районную клинику с подозрениями на те заболевания, которые требовали срочного хирургического вмешательства или еще не были изучены Чумой в Большой Медицинской Энциклопедии. Чума остановился на третьем томе и год у него никак не получалось перевернуть страницу – то домашние дела мешали, то мед. сестра  Тоня-Сверловщица на правах старшего товарища брала на себя смелость с одного взгляда ставить диагноз и определять степень и форму заболевания.
 Латынь Тоня-Сверловщица, слава богу, не знала, а большую мышечную массу называла двумя полужопицами.
 - В какую полужопицу будем внедряться? – спрашивала она у подозрительно здорового пациента: - В правую или левую?
 И, не смотря на пожелания и даже требования больного, неизменно  выбирала  правую ягодицу.
 «Внедрялась» в плоть она очень болезненно: медленно,точно в гранитные залежи вводила иглу, затем насаживала на иглу шприц и проворачивала его на 180 градусов.
 Первое время Чума из чувства сострадания к больным, еще не затоптанным в себе суровой врачебной практикой, делал замечания Тоне-Сверловщице, но скоро понял, что цели у них с медсестрой  едины – сокращения числа жалоб на недомогания от населения – и стал чаще, чем обычно, отсылать больных на процедуры к своей помощнице».

 Мысль о Тоне-Сверловщице заставила вспомнить Чуму про то, что по долгу службы и врачебной совести ему необходимо быть на пруду. И уже выходя из дома, он понял, откуда взялась таблетка, которую он скормил Тля-Патле. Приятель заезжал на прошлой неделе и оставил две упаковки средства от моли. То-то Чума удивился размеру таблетки, когда Тля-Патля не могла поместить ее под  языком.
 Не поленился, вернулся и глянул в шкаф: «Точно! Не хватало одной!»  Чуму это обстоятельство несколько огорчило и обрадовало одновременно.
 Огорчило потому, что он просто так, за пуп царапать, отдал очень важную таблетку, которая самому в хозяйстве непременно пригодилась бы, а обрадовался Чума  потому, что знания, полученные им в мед. институте даром не пропали. Оказывается, и в медикаментах он разбирался не хуже любого фармацевта. По крайней мере, интуиция и высокий профессионализм намекали ему на это.

- Не было печали, да черти накачали, - показал дед на милицейский УАЗик, пригнавший к берегу густое облако пыли, - но, с другой стороны, когда все хорошо - это тоже плохо. Во всем хорошем должно быть немного плохого, иначе это хорошее сильно настораживает. Вот Чебасик приехал и с собой Чуму прихватил. Вроде бы, для общей картины - хорошо, что прихватил, но плохо, что сам приехал. Если помнить, что Чебасик сексотом подрабатывает на пол-ставки - плохо, но, если представить, что он донос себе на нас забудет написать - хорошо. Сексот на полставки, он и есть сексот.Поступки его непредсказуемы.

 - Где он сексом подрабатывает? - встрепенулась Зубаха, распознав знакомое слово:- Я же говорила и говорю, что все мужики - кролики, - внимательно следя почему-то за лошадью, а не за тем, как ловко выскочили из машины Чума с Чебасиком и принялись откачивать водолаза, подытожила Зубаха и крикнула спасателям: - Капустный лист приложите на голову и влейте водки!

 - Кролики не пьют, - возразил я.

 - Наши пьют. Пойду-ка я коня на скаку остановлю.

 Но не успела Зубаха сделать пару шагов, как лошадь, споткнувшись о невидимую преграду, сама встала, тяжело вздохнула и опустила опечаленную голову.

 Водолаз крепко сжимал тесьму. Тесьма ныряла вглубь водоема, где затягивалась на горловине мелко ячеистой необъятной авоськи.

 Я спустился к тестю.

 Тесть оценил мое намерение помочь и спросил в приказном порядке то ли у Дяди Балдея, откручивавшего к тому времени последний болт крепления скафандра, то ли у Чумы:

 - Ну что, будем, наконец, сношаться по-взрослому или опять - как придется?!

 - Я быстро, сейчас же что-нибудь констатирую, - отреагировал Чума и показал  тестю два пальца, которые он приготовился приложить к горлу водолаза.

 - Моя помощь нужна? - обратился я к Чуме из общечеловеческих чувств такта и сострадания.

 - А ты кто? Патологоанатом? - обрадовался Чума, но виду не подал, поскольку высокий профессионализм сельского врача вынуждал его вести себя при свидетелях грубо и по-хамски даже с зятем Егора Борисовича.

 - Нет, - признался я, - не анатом. Но в четвертом классе общеобразовательной школы состоял в "Зеленой Дружине", был ее активным членом,и меня тогда чуть было не наградили.

 - Посмертно? - прощупывая пульс на горле водолаза поинтересовался Чума.

 - Публично! - уточнил я: - Но лесник выследил, как я вырубал новогодние елки в его хозяйстве и - награда до сих пор ждет своего героя.

 - Сравнил! Там - елки, а здесь - жизнь на кону, - разочарованно отмахнулся Чума.

 - Здесь легче. Здесь хотя бы на лыжи не надо вставать, чтобы перенести предмет из пункта А в пункт Б.

 - Тоже - верно, - согласился Чума: - Хорошо, подержи предмет за ноги. Я сейчас нашатырь суну ему под нос. Начнет дергаться, ложись всем корпусом на ноги предмета.

 Чума извлек пузырек с нашатырным спиртом из закромов нагрудного кармана, щепотью наложил пальцы на крышку, но внезапно, осененный каким-то воспоминанием, замер и зримо начал оплывать гранитной монументальностью. Казалось, что даже налившиеся неподъемной тяжестью веки его, терлись о глазные яблоки с гравийным хрустом под катком и пускали цементную пыль. Чума вваливался в прострацию.Еще мгновение, и глаза, словно запотевшие от холода, окончательно помутнеют, и затухнет живой свет.

 - Ну, и чего тревожно замер? - скромно попыталась Зубаха привести  в чувство Чуму: - Ондатров своих, что ли, опять забыл покормить?

 - Егор Борисович, а как вам бычьи яйца? - встрепенулся, как утопающий, и вновь погрузился в себя Чума.

 - Для примерки - мелковаты, а для еды - нормально, - недовольно парировал тесть. Он был увлечен организаторской работой и сильно напоминал в те минуты дирижера Большого симфонического оркестра всесоюзного радио и телевидения Юрия Васильевича Силантьева. Тесть, поигрывая пухлыми пальчиками, укрощал какофонию наших с Чебасиком натужных всхлипов, свистящего дыхания и кряхтения.

 "Не совсем правильно вы, ребята, елозите водолаза по иловым осадкам. Филей опустите, а голову ему приподнимите, чтобы болталась голова ни как попало, но в строго просматриваемой и легко досягаемой  для Чумы  зоне.

 Наше совместное с Чебасиком усердие постепенно должно было принять смысловую окраску. По крайней мере, на это надеялись многие из наблюдателей.
 - Как думаешь, куб водолаз зацепил? - кряхтя требовал от меня поддержки Чебасик.
 - Да отстрянь ты от меня, пожалуйста, уважаемый. В чувство приведем - спросим.


*************************************************************************************************************************

 Сельского участкового Валерия Викторовича Бурко, по