не сдерживаюсь:
- Свои такие, что ли? – недоверчиво говорю. – Странно-подозрительные и красивые.
Антон отвечает, ширя улыбку до ушей.
- Металлокерамика, мой друг.
Меня кинуло в жар, прошиб холодный пот.
- Металло… чего?
- Замяли, - предлагает Антон. – Хочешь фокус?
Киваю, хочу; Антон вынимает из заднего кармана брюк кошелёк. А сейчас, заявляет, слабонервных прошу удалиться, и моргает глазом. Вынимает купюру, протягивает мне.
- Посмотри, - предлагает он. – Для расширения кругозора.
Банкнота новенькая, пахнет типографской краской, полоска по краю металлическая. Купюра зелёная, написано, тысяча рублей, мужик с посохом в руках изображён, под ним на изогнутой ленте надпись «Ярославль», вместо привычного профиля Ленина.
- Это как понять? – спрашиваю, не найдя нужных слов описать ощущения.
- Деньги. – Поясняет Антон.
- Сразу понял – деньги. Чьи?
- Российские.
- Российские?! – обжигает меня словно кипятком. Дурнота тёплыми волнами расползается по груди, тошнота подступает к горлу. – Почему российские, а не советские?
- Потому, - Антон снова закуривает, жадно затягиваясь. – Там, где я живу – Россия. Государство – Российская Федерация. Советский Союз перестал существовать. Новое государство – новые деньги. И, вот, посмотри, какие деньги ещё у нас в ходу.
Интерес распирает меня и, в тоже время чувствую иррациональность происходящего. Как может не существовать Советский Союз? Что за бред? Антон – шпион? Верить не хотелось. Ведь он наш, русский. Беру новые банкноты. А в мозгу вертится мыслишка, где-то кроется подвох. Узнать бы – где. Купюры также пахнут краской, новенькие, аж хрустят. У нас самая крупная – стольник с портретом Ильича. А я держу одну бумажку в пятьсот рублей с фигурой Петра Первого, в правом верхнем углу написано «Билет банка России». И крупная купюра – пять тысяч рублей. Невероятно! Сон! Галлюцинация! Щипаю за ухо. Нет. Всё остаётся на месте: и Антон, и деньги странные в руках.
- Не верится? – спрашивает Антон.
- Ну, это, - растерянно хлопаю глазами. – Как понимать? – понимаю, несу чушь. – И принимать?
- Как есть, - советует Антон.
- А как оно есть?
- Так, как есть, - повторяет Антон.
Пробурчав под нос, ничего не понимаю, закуриваю «Беломор», крепко сжимаю мундштук, перетираю бумагу зубами, сажусь рядом с Антоном. Он успокаивает, мол, был поначалу тоже шокирован и крайне потрясён случившимся. Что случилось, не объяснил, но впоследствии, говорит, в ряду повторений – привык. Всё встало на свои места. Какие, растерялся я, свои места.
Вопрос Антона, последовавший за моим, разряжает обстановку:
- Почему не «Marlboro»?
- А? – отвлекаюсь от тягостных дум.
- Папиросы, - Антон указывает подбородком на пачку.
- Ну, - улыбаюсь я. – «Camel» нравится больше.
- Скажи на милость! – восклицает он. – Где ты их берешь в этой глуши?
Если мне не изменяет память, продолжает Антон, штатовские можно купить только в «Берёзке» или у цыган на рынке в Юзовке, но у них можно приобрести и румынские.
Я сходил в магазин. Перед Антоном предстал с картонной коробкой, изрисованной верблюдом на фоне пирамид и соответствующей надписью. Вот, видишь, где. Антон рассмеялся, пояснил, ситуация анекдотичная, когда спрашивают у мужика, где ты берешь деньги, он отвечает – у жены; а она у кого, я ей даю. А ты где их берешь? Затем взял коробку. Рассмотрел. Хэ, говорит, да, действительно, настоящие, но и сейчас там такие не выпускают. Дизайн поменялся. Где взял? Отвечаю, батя с войны пару ящиков привёз. Ему говорили, бери вещи, обувку. Дались тебе сигареты! А батя на трофейные хату построил. Бартером саман менял на сигарету: десяток кирпичей за одну сигарету. Потом крышу покрыл глиняной черепицей, до сих пор стоит. Батя действовал с умом, закурит среди мужиков, те ему, угости, фронтовик, трофейной; отчего ж не угостить, ты мне мелу вечером привези пару вёдер, другому – брёвна на стропила и так далее. Эту коробку использую вместо кассы, деньги в ней складываю. И храню в ней же. Антон спросил, не боишься, что вскроют магазин и тиснут денежки. Наши на такое неспособны, отвечаю, а пришлые здесь не часто появляются. Да и как им узнать. Потом я показал Антону однодолларовую купюру. Тоже батя привёз. На ней надпись сохранилась чернильная: - Русскому воину-другу от американского солдата.
Отлично, говорит Антон, как память для потомков прекрасный образец. Баксы вообще клёвая валюта, добавляет, хоть в Африке, хоть в Антарктике. Увидев моё недоумение, поясняет, доллар на сленге. Чем же он хорош, смеюсь, в рубле сто копеек, а твой бакс – тридцать две стоит.
Возвращаю Антону российские деньги. Он спрашивает, женат, да – отвечаю. Оставь жене как подарок, поверь, Клавдий, в скором будущем тебе пригодятся. Ты чего, Антон, охлаждаю, в скором времени наступит коммунизм, так сказал генсек с трибуны съезда, и деньги, как средство платежа и расчёта потеряют свою актуальную и агрессивную функцию.
- Бери, - Антон сжимает мою руку. Затем резко меняет курс разговора. – Жарко, блин!
- Почему ты всё время «блинкаешь»?
- Привычка, - повёл плечами Антон, разминая их. – Слово-паразит.
Посоветовал ему, что от паразитов в любом виде нужно избавляться. Да, дорога ложка к обеду, кстати, Клавдий, а где весь пипл, спрашивает, словно очнулся ото сна.
Не совсем поняв, о чём идёт речь, интуитивно считал энергетический посыл слова, отвечаю:
- Полдень. Работники в полях. Вечером придут за покупками.
Конечно, за водкой, Антон скорее утверждает, нежели спрашивает. Зачем деньги зря тратить, на селе самогон гонят, отвечаю. За хлебом? Нет, опять-таки, опровергаю, у каждой семьи свой рецепт, такие караваи пекут!.. Тогда зачем у вас в магазин ходят, удивляется Антон. В основном, обменяться новостями. Для этих целей телевизор предназначен, возражает Антон. Летом селянам смотреть телевизор некогда, самые свежие новости из уст кумушек на площадке перед магазином. Судачат женщины, семечки лузгают. Сплетни из уст переходят в уста, обрастают подробностями. Ого, восклицает Антон, весело же вы живёте: работа, магазин, сплетни, дом и – снова работа. Мы всегда так жили, оппонирую ему, и жить так нам нравится. Промолчал гость, но по его лицу видел, хотел он что-то добавить.
Минут пять посидели молча. Слушали, как ветер купается в ветвях деревьев, как, подымая пыльные облачка, летит над грунтовкой. Как золотятся пылинки в солнечных лучах, на мгновение, замирая на месте. Из полей ветер доносил сладкие ароматы бахчевых, кукурузы, подсолнечника и аромат созревающей пшеницы.
- Хорошо-то как! – потянулся Антон. – Даже уходить не хочется.
- А ты и не уходи, - предлагаю я. – Оставайся. Председатель пособит с трудоустройством в колхоз. Профессия у тебя есть?
- Менеджер, - отвечает Антон.
- Расплывчато, - отвечаю. – У нас таких вакансий нет. Но можно переучиться, например, на механизатора или комбайнёра, курсы имени Паши Ангелиной в Старосельском училище ускоренные организованы. Мужские руки на селе всегда нужны. А что? – загораюсь я. – Зарплата хорошая, премия, там, по трудодням осенью правление распределяет между колхозниками…
Не дал договорить мне Антон. Спасибо, говорит, Клавдий, за предложение и встречный вопрос, ребром, так сказать, сам-то, почему не в полях комбайнёрствуешь. Не растерялся, отвечаю, что у нас в роду все в торговле работают.
Антон рассмеялся:
- Я ж говорю, жид ты, Клавдий.
Я обиделся:
- Раз в торговле, почему сразу – жид?
- Да потому, что все места тёплые ими заняты, - и тут же закругляется. – Ни к чему нам Гавайи, нас и здесь неплохо кормят.
Зачем он упомянул Гавайи, вдаваться в расспросы не стал, может, у него фигура речи такая, но ответил, мол, наше дело предложить.
- Слушай, Клавдий, откуда здесь можно позвонить? – спрашивает Антон. – А то мой мобильник здесь не функционирует, - и показывает интересную вещицу, черного цвета, со стеклянным экраном во всю плоскость.
Беру этот мобильник, как назвал предмет Антон, рассматриваю. Нажал пальцем на экран. Он засветился. От неожиданности чуть не выронил из рук, и шумно выдохнул с облегчением воздух. На экране появился, потрет Антона, крупные цифры внизу – 14:05, мелкими буками вверху слева рядом с какими-то странными значками слова «Соединение отсутствует».
- Нравится? – спрашивает Антон.
- Ну, - говорю, чувствуя лёгкую растерянность, - не знаю. Чувства непонятные овладевают.
- Это называется культурологический шок.
- Как?
- Блин, - снова произнёс Антон. – Вернее, футурологический.
Я пожал плечами, не понимаю, о чём речь. Антон коротко объяснил, ощущения, испытываемые мной перед техническими новинками, не существующими в моём мире, называются футуристическим шоком. Спрашиваю, как мобильник устроен, Антон коротко ответил:
- Скоро узнаешь.
- Скоро, - переспрашиваю, а внутри так и зудит что-то непонятное. – Это когда же?
- Через пятнадцать лет, - ответил Антон. – Сейчас генсек Брежнев?
- Да, - говорю я. – Леонид Ильич.
Рассказанное далее Антоном ввергло меня в некоторую нестабильность сознания, поверить проверкой его слова возможности не было, но говорил он так убедительно, что не поверить я не мог. В итоге, в голове у меня всё перемешалось. Поведал Антон, следующее. Оказывается, Леонида Ильича сменит на посту Черненко, его – Андропов. После него на пост генсека заступит Горбатый с его сраной перестройкой – на этом слове Антон тихо ругнулся и сплюнул в пыль – вот с его-то приходом и начнутся самые неприятные моменты нашего государства. Именно Горбатый внёс в крепкий дом под названием Советский Союз неуверенность и шаткость, что и послужило в дальнейшем причиной распада страны. Что, спрашиваю Антона, к власти придут зэки. Он удивляется, с чего так решил. Говорю, ты же сам называешь генсека по кличке – Горбатый. Нет, не воры, а хуже, Антон сжал губы и скрипнул зубами. Горбатый, на грудь ему утюг раскаленный, это Горбачёв Михаил. Толчок его неуверенной внутренней и внешней политики привёл, повторюсь, к развалу СССР. Отсоединятся все среднеазиатские республики. Прибалты заскулят о независимости и об оккупации их территории Россией, воспылают в одночасье непримиримой ненавистью ко всему русскому. Ну, а мы-то останемся в составе России, с надеждой спрашиваю Антона. Нет. Белоруссия и Украина тоже будут отдельными государствами. Мне осталось одна забава, пальцы в рот да весёлый свист, как писал один поэт-классик.
Переваривание большого объёма информации заняло определённое время, в процессе которого я продолжал рассматривать телефон. Видя заинтересованность, Антон повторно спросил, нравится гаджет. Без уточнения понял, он это о телефоне и ответил утвердительно, как может не нравиться красивая и определённо необходимая вещь. Понимаю, говорит он, и продолжает описывать достоинства данного предмета. На меня посыпался град новых слов и терминов: помимо того, что это телефон, в нём присутствуют такие полезные опции, как интернет, радио, фотоаппарат и видеокамера, wi-fi – при этом слове я сухо сглотнул – скайп, болтай, снимай, смотри одновременно, с кем беседуешь, отправляй sms-сообщения и прочия радости, вплоть до компьютерных игр и просмотра кинофильмов. От услышанного голова пошла
