АВГУСТ 91. Глава из романа "Жизнь ни за что".

                                   



             







                                                           АЛЕКСЕЙ   СУХИХ


                           

                               АВГУСТ      ДЕВЯНОСТО   ПЕРВОГО.

                               Глава из романа «ЖИЗНЬ  НИ  ЗА  ЧТО».


                                                                               1

        Город Сочи. Санаторий министерства среднего машиностроения  для родителей с детьми  «ХОСТА». Ласковое море, ласковое  субтропическое солнце.  Санаторный пляж в десятке километров от жилых корпусов. Сто метров  берега покрытого галькой. Сто метров  дощатой площадки с лежаками, и столько же воды, отгороженной от моря волноломом в тридцати метрах от берега. За волноломом открытое море. Санаторные автобусы  в течении всего дня с перерывом на обед отвозят и привозят отдыхающих. Вход на пляж проходит через небольшой тоннель, проложенный под железной дорогой, уходящей в Сухуми и далее в Тбилиси.  На ступеньках лестницы при входе  в тоннель  аборигены всех национальностей разливают из  трехлитровых термосов чачу, пшеничную, сахарную и прочие  изделия собственного производства. Борьба с пьянством всем надоела, никто распоряжения властей не исполняет, и милиция, призванная бдить, бдит  на предмет получения бесплатных  напитков. Небо в дымке, светлое, но не голубое. Море голубое только из окна  санаторного номера. На санаторном пляже людно, но тесно не бывает. От берега до волнолома полощутся малые дети и мамы, не рискующие отпускать далеко детей от себя. За волноломом  плавают все остальные.  И папа Леонид Сугробин с дочкой Дианой.
        Дианка плавает как рыбка. По звёздному гороскопу Диана «Стрелец». Сам Сугробин – «Рыба».
-     Ты «рыба», а я плаваю лучше тебя, - веселится девочка, обгоняя быстрым кролем плывущего тихим брассом папу.
-      Так и должно быть, - отвечает отец. – У «рыбы» только плавники и хвост, а у «стрельца» четыре ноги с копытами и две руки. А ты видела, как лошади  без рук четырьмя копытами гребут?
-     Спасибо, папочка, что ты меня плавать научил. Я так люблю воду и плавать. И тебя люблю. Дай я тебя поцелую. – Ребёнок подплывает к отцу, обнимает, целует. Оба  погружаются в воду, выныривают, брызгаются, смеются.

       Дианке девять с половиной лет. Голубые глаза, с которыми она появилась на этот свет почему – то потемнели, но стали казаться приветливее. Она учится в школе с углублённым изучением иностранных языков, музыкальной школе и школе современных бальных танцев. Она в свой десятый год росленькая, и большая резвушка. Очень любит сказки, и даже сочиняет их сама или интерпретирует народные. В бальном платье её изобразил маститый художник. И её портрет высотой в полстены, стал главным богатством и примечательностью в небольшой квартирке Сугробина. «Ты всегда со мной, моя девочка!» – разговаривал с портретом Сугробин.
      Сугробин был не просто счастлив, когда появилась малютка. Он  молился на неё и за неё. Он давно примирился с наказанием божьим  за  неизвестные ему проступки, и не думал о ребёнке. И когда малютка появилась, поверил, что Бог испытывал его, прежде чем  соединил с женщиной, достойной для создания  божественного творения. И после того, как Лена и Леонид  нашли друг друга, долгих три года прошло, прежде чем Лена объявила, что ждёт ребёнка. И понял Леонид, что получил божественный подарок, и с гордостью принял возложенную на него ответственность.
      Непросто без дееспособных бабушек и дедушек было в Советском Союзе воспитывать и поднимать детей. Лена с Леонидом решили, что до трёх лет ни в какие ясли – садики  ребёнок не пойдёт. Пока у Лены были проблемы с работой, семья привыкла жить на одну зарплату. И быть ей  дома с дитём сам Бог велел. Алочке оставалось учиться в ВУЗе один год. Ни учиться, ни  работать Алочке не хотелось. Но Лена надеялась что «жизнь её научит, жизнь подскажет», как говорил в своей песне В. Высоцкий. А жизнь уже научила и очень строго. Но обе женщины этого ещё не поняли. Страсти Алочку победили. И мама Лена с дочкой Алочкой ничего умнее не придумали, кроме аборта. Операция лишила  девочку  способности быть матерью. Но они ещё не поняли, что это значит, и то вместе песни пели, то ссорились  так, что стены гнулись. Сугробин узнал об этих делах  годы спустя, когда стало ясно, что ничего хорошего в семейной жизни у Аллы не  получается. И упрекнул, обеих дам, что с ним не посоветовались. Он ни за что бы не дал погубить Ленкиного внучёнка. «Вырастили бы  как–нибудь. Социализм детишек не бросал», -  с сожалением произнёс он при разговоре, когда о какой-то счастливой семейной жизни Алочки говорить не приходилось.
      Сугробин ни о чём  таком неприятном не знал, и любовался своим улыбчивым ребёнком.  Как тогда казалось ему, так и сейчас вспоминается, что ребёнок был рад своему рождению. Он улыбался. Сладко кушал и сладко спал. Не кричал и не плакал по ночам, и мама Лена цвела от радости и нисколько не мучилась  от ухода за малышкой. А папа Сугробин взял на себя  купание ребёнка, которое доставляло  малышу истинное удовольствие.  И так вошла во вкус, что плавать Дианка научилась в ванне. Искупавшись, она радостно улыбалась в мягком полотенце в руках у папы и  лепетала что–то ещё не умея говорить, но явно выражала одобрение.
       Грустное время  заката социализма. Ещё действительно казалось, что в стране временные трудности, связанные с затянувшимся строительством БАМ, с непонятно затянувшейся войной в Афганистане, с обострившейся международной обстановкой… Но в стране новорождённому малышу невозможно было купить пелёнки.  По талону из роддома  в спецмагазине продали набор новорождённого; две простынки, три пелёнки, две распашонки и два чепчика.  Удалось заранее купить так называемый «конверт». Лена посылала из роддома ругательные и слёзные записки, чтобы Сугробин сделал всё как надо. Сугробин всё сделал.
         
        Елена Максимовна, объявив что ждёт ребёнка, за время отсутствия Сугробина  с мая по сентябрь напроказила, как только могла. Поехав в Москву по небольшим делам, потащила пудовый груз и, надорвавшись, попала на сохранение в московскую больницу. К счастью, после полутора месяцев московского  лечения ребёнок сохранился. Сугробин, вернувшись, решил не рисковать. И, посоветовавшись с врачом, курировавшим Лену в поликлинике, сдал её в районный роддом за два месяца до предполагаемого срока родов под контроль. За две недели до предполагаемого срока  в роддоме нашли какие – то «палочки» и роддом распустили на профилактику. К этому времени Сугробин успел познакомиться и завязать дружеские отношения с главврачом роддома, очень милой уже пожилой еврейкой Майей Самуиловной.  В стране в это время цвёл торговый комплекс. Везде действовал принцип «не подмажешь, не поедешь». У Сугробина, жившего втроём на одну зарплату  подмазывать было нечем. У него была красивая сорокалетняя женщина, готовившаяся рожать, и он сам, чуть постарше своей жены, будущей отец, не имевший ещё детей.  И их пара  вызывала у Майи откровенную симпатию. И когда Сугробин  встречался с ней, задавая  беспокойные вопросы, Майя всегда успокаивала его, уверяя, что Лена совершенно здорова и крепка.  
-   Слушая Вас, я становлюсь увереннее в хороший исход, - говорил Сугробин – К сожалению, я не могу достойно  выразить свою благодарность. Советский инженер, как и советский врач бедны, как церковные мыши. Но уж если мы стоим на одной ступеньке социального уровня, то вы не осудите меня. – Сугробин вынул из дипломата  пакет с двумя крупными, по полтора килограмма  солёными, подсушенными чуток горбушами. -  Я бываю по делам службы на Дальнем востоке и, если такой скромный презент порадует Вас, то мы с Леной будем рады. Майя улыбнулась, потянула носом дивный запах, струящийся из пакета и положила пакет в шкаф. Сугробин перед событиями на институтском самолёте приволок с Камчатки ящик горбуши килограммов на сорок. И при каждом следующем визите, он брал с собой рыбину. Рыба определённо пришлась по вкусу. Да и нельзя было её не ценить. В г. Горьком красной рыбы нельзя было найти   каждый день даже в лучших ресторанах.  
      Когда роддом закрыли на профилактику и всех женщин попросили разъехаться по домам, Майя  сама проводила Лену к встречавшему Сугробину и передала ему листок бумаги –
-     Вас  примет   моя   подруга в отделении железнодорожной больницы. Здесь фамилии, телефоны, адреса. Я буду следить. А Вы, Елена Максимовна, следите за собой, и  незамедлительно выезжайте, как почувствуете приближение. Всё будет хорошо.
   Сугробин познакомился с подругой Майи. Звали её Кармия Михайловна.  Она подтвердила договорённость и сказала, что сделает всё. «Откуда у неё такое имя?» – спросил Сугробин у Майи.  «Не догадаться, - ответила  Майя. - Отец у неё военный и очень уважал Красную армию. И придумал  понятное близким, и красивое  имя на слух Кармия, что означало Красная Армия. «А я  не буду изобретать, и назову девочку Дианой, потому что мама красавица и папа ничего. А будет мальчик, назову Александром», - сказал тогда Сугробин.  
      Ноябрьским  тёмным вечером  Сугробин с Леной сидели перед телевизором и смотрели, и слушали оперу Верди «Аида». Алочка где – то гуляла с друзьями.  Она слушает, - сказала Лена, держа руку на животе.
-      Почему она? А вдруг это мальчик, - улыбнулся  Сугробин.
-       А я давно поверила моему доктору из поликлиники.

       В три часа ночи Лена позвала Леонида -
-       Леня, меня надо в роддом.
       Сугробин поднялся, помог Елене одеться, оделся сам и пошёл ловить такси. Машина поймалась быстро. Он, аккуратно придерживая жену, помог ей спуститься по лестнице, и посадил в машину. Больница находилась  недалеко, и через несколько минут машина была у крыльца приёмного отделения. Дежурный врач прочитала  фамилию  на бумажке и пропустила Лену в дверь.
-     А вам, молодой человек, желаем быть спокойным и позвонить к вечеру, - сказала она Сугробину и скрылась за дверью.
         
        Сугробин  на проспекте отпустил  такси и пошёл пешком по лёгкой пороше, наметённой ночью. Была суббота.  Прогуляв до восьми, он вернулся домой. Алочка домой ещё не возвращалась. Он набрал номер Майи и сказал, что сдал Лену на попечение Кармии.
        В те годы все  советские женщины рожали своих детей в государственных родильных домах.  Никто не  хотел, что бы дети становились с рождения гражданами США или другой «цивилизованной» страны. Коллобрационистов наши женщины не рожали.  
        В родильных домах работали специалисты искренне и только за свою зарплату,  желавшие своим пациенткам  успешно произвести на свет  здоровых детей,  и сохранить собственное здоровье. Люди доверяли государственной медицине.  Стояли в поликлиниках в длинных очередях, ждали месяцами нужные лекарства, ждали  в очереди место в больнице или на сложную операцию. Но верили и надеялись, что советская медицина сделает всё возможное. Саня Ширяев  больше года исследовался, чтобы обнаружить странное заболевание. И обнаружили, и в московской клинике сделали сложнейшую операцию на сердце и вылечили. И всё совершенно бесплатно. При нынешнем режиме Саня умер бы на пятнадцать лет раньше, так как  ему, или  его друзьям, как и многим миллионам сограждан  миллионы евро на такие операции не собрать. Так и вымерло раньше времени в стране за