СТРАСТИ ПО "ПАДИШАХУ"

домика, оставив его одного.
С дотошным скептицизмом Тимофей пробежал глазами по всей комнате; развернувшись к двери, заглянул за перегородку в закуток. На раскладушке лежала знакомая шляпка. Он критически оглядел пространство между стеной и раскладушкой, прикинул в уме и, улыбнувшись, закивал головой.
Снаружи раздались шаги сразу нескольких человек, лёгкий нестройный топот; скрипнула дверь, и в домик одна за другой вошли девушки. Они приветливо и немного застенчиво улыбались и были на удивление – по сравнению с застольем – тихи и скромны.
– Мы тебя искали в гамаке, а Валентина сказала, что ты уже в домике. – Подала голос Щукина и кашлянула.
– Она сказала правду. – Шутливо отозвался Тимофей, чтобы сгладить охватившую их всех неловкость.
– О! И уже всё принесли? – деловито, полувопросительно  полуутвердительно воскликнула Катя, разглядывая сваленные на стулья вещи.
– Я думаю, постелем вот сюда? – Мила показала на проход между диваном и кроватями. – Здесь довольно широко. – Она вопросительно оглядела девушек, задержала взгляд на Тимофее. Тогда он счёл своим долгом предложить свой вариант.
– Наверное, удобнее всё-таки вот здесь. – Стараясь не выглядеть навязчивым, а просто логичным, сказал Тимофей и указал на закуток с раскладушкой. – По-моему, здесь самое подходящее место: не на ходу и достаточное, чтобы втиснуть матрац.
Чего он опасался, то и случилось – лишь только он проявил заинтересованность, пусть такую скромно логичную, девушки стали возражать, и возражать довольно напористо, всей душой противясь его стремлению забиться в уголок, скрыться там от них. Алёна, счастливая обладательница дивана, стала доказывать, что возле дивана самое лучшее место, здесь просторнее, даже останется место для прохода...
Пока разговор не принял необратимый характер, Тимофей мягко попытался остановить начинающуюся дискуссию, сказав, что возле дивана он будет как на витрине и с позиции матраца ему откроется неуютный вид просторного подкроватного пространства, и ещё один крупный минус – возле дивана он будет мешать сразу пяти девушкам, а там – только одной... Лучше бы он этого не говорил!
Ему тут же возразили – ничуть он не как на витрине! Возле дивана, наоборот, очень уютно, у дивана обитый толстой драпировочной тканью низ, можно сказать, прикроватный ковёр. И уж, конечно, Тимофей не помешает девушкам! Кроме того, у дивана не дует, а там, у двери – дует! Там будут ходить по его ногам!
Наконец, заметив молчаливость Тимофея и его опасную близость к пресловутой двери, девушки спохватились – опрометчиво так сильно давить на их "единственного кавалера", тем более, почти незнакомого. По большому счёту, не всё ли равно, где он будет спать, лишь бы оставался в их компании! Они сбавили тон. Катя, как самая теперь главная, взяла на себя труд перевести разговор в совершенно другое русло; и девушки беззаботно затараторили, сдавая позиции, будто и не они всего несколько секунд назад страстно уговаривали его пристроиться возле дивана. Мила ревниво блеснула глазами на Лену, которая молча сосредоточенно изучала оцарапанный ветками указательный палец на левой руке.
Матрац неожиданно легко вошел в узкое на вид пространство между стеной и раскладушкой. Девушки не дали Тимофею самому устроить свою постель, со смехом заявив, что рады поухаживать за ним. На время, пока девушки улягутся, Тимофей вышел из домика. Он посидел во дворе на краю колодца, задумчиво запрокинув лицо к небу. Мотались ветки, громко шурша листьями.
Предупреждающе стукнув в дверь, он вошёл в темноту комнаты. Тихо переговаривались девушки, скреблись ветки о крышу домика. Девушки замолчали, непроизвольно вслушиваясь, как он раздевается; потом он юркнул в свой уголок и, зашелестев одеялом, затих. Катя пожелала всем спокойной ночи. Пожелание это эхом прокатилось по домику, и опять только шелест, неясный скрежет и шуршанье. Ночь выдалась не тихая, но гораздо тише прошедшей. Девушки немного пошептались – это Катя не удержалась и еле слышным шёпотом, перевесившись к Миле, выказала ей сочувствие, что не она, а синий чулок Ленка спит на раскладушке в закутке, ставшем с этого вечера самым заманчивым и престижным местом в их домике. Хихикнув, она посоветовала Миле поменяться с Еленой местами. Всё равно Ленка ничего не выгадает в данной ситуации, не использует её как надо – обидно ведь, а Мила, та не упустит своего. Ведь Миле так хочется туда! В ответ Мила замахнулась, чтобы треснуть Катю, но та успела спрятаться под одеяло.
Прошедший день был таким напряжённым и насыщенным, они так взволновались и устали от трудов, хлопот и переживаний, они выпили вина, они взбудоражились! И вот теперь наступила реакция – очень скоро обитатели домика погрузились в глубокий счастливый сон.
***
Тимофей проснулся среди ночи. Характерная сонная тишина окутывала домик. Шуршание веток по крыше лишь подчёркивало её. Было темно, но не абсолютно. В незанавешенную часть окошка пробивался, продираясь сквозь буйную зелень, слабый таинственный свет от полнеющей луны. Световые блики колебались, перебегали с места на место, подчиняясь прихоти ветра, мотающего ветки. Тимофей лежал, вслушиваясь в шуршащую тишину – все спали. Временами, когда вдруг всё замирало, его чуткое ухо улавливало сонное дыхание девушек. Скрипнули пружины – кто-то перевернулся с боку на бок – и опять шуршание и шелест.
Тимофей бесшумно сел, подтянув ноги, и настороженно прислушался. Да, все спали. Он встал на колени, развернувшись лицом к раскладушке. Там, в густой темноте, слабо просматривался комок, утонувший в провале раскладушки. Он осторожно протянул руку, дотрагиваясь до Лены, пытаясь на ощупь определить, как она лежит. Она спала спиной к нему, свернувшись калачиком. Тимофей коснулся её голого локтя и легонько сдавил его. Лена потянула на себя одеяло, натягивая его на плечи, и развернулась на спину, выпрямляя ноги.
– Что? – сквозь сон еле слышно, как шелест листьев на слабом ветру, спросила она.
Он быстро склонился к её лицу, мягко прижал её собой, чтобы резко не вскочила, и зашептал ей в ухо:
– Тише. Это я, Тимофей.
– Ты? – сонно произнесла она и замолчала, просыпаясь и уясняя, что ещё ночь и что это не одеяло вдруг стало таким тяжёлым, а Тимофей, обитающий с этой ночи возле её раскладушки, прижался к ней, щекоча её лицо волосами, дыша ей в ухо. Тимофей почувствовал, как она, тёплая и нежно-мягкая, такая, что у него вдруг закружилось в голове, напряглась под его грудью, замерев; как у неё сильно, толчками, забилось сердце.
– Я. И, прошу тебя, тише, а то поднимешь всю гвардию.
– Что случилось? – почти не дыша, спросила она, не рискуя вырываться. – Тим, пожалуйста, – просительно испуганно зашептала она, – Отпусти меня!
– Так легче разговаривать, глупенькая. – убеждённо прошептал он.
Они оба замерли, прислушиваясь. Его руки ловко скользнули ей под спину, и она, не успев воспротивиться, оказалась окончательно запертой в западне.
– Это нечестно! – выдохнула она. – Что ты делаешь!
– Ничего не делаю. Веду с тобой беседу наедине. Я не хочу, чтобы ты наделала спросонья глупостей, поэтому немножечко тебя придержу.
– Мне нечем дышать: твои волосы лезут мне в нос и в рот! Сдвинь голову! – она завертела головой, пофыркивая и сдувая его волосы со своего лица.
– По-мол-чи. – сурово по слогам прошептал он, после чего приподнял голову и лениво отвёл её в сторону, но совсем не намного. И не успела Лена как следует вздохнуть, как Тимофей стремительно, словно хищник, нападающий на дичь, прильнул губами к её губам.
– Ты... ты нахал и обманщик! – возмущённо зашептала она ему в ухо, едва отдышавшись после поцелуя в таких ненормальных условиях, когда нельзя произвести даже малейшего шума, и попыталась вытащить свои руки, крепко прижатые к телу.
– Нет. Я не нахал и не обманщик, я симпатичный парень. – Она чувствовала, как он улыбается, легонько касаясь губами её шеи. Она устремила взгляд на окно, в его светящуюся мглу; её охватил внутренний озноб. Луна, тяжесть его тела, прижавшегося к её груди, его губы, целующие её, а за тонюсенькой перегородкой спят девчонки.
– Разве не обманщик? Но ведь в ту ночь на вокзале ты был после попойки. Да? Ведь, да?
– Я не обижаюсь, я говорю тебе правду – да.
– И на это нашлись деньги? Сдвинь голову!
– Я опять не обижаюсь, я терпеливо тебе разъясняю, что пьют не только на свои деньги. Я не обманщик.
Она еле слышно фыркнула ему в ухо и опять потянула свои руки.
– Лена? – протяжно и вопросительно прошептал он.
Но она молчала.
– Думаешь, я ... – он запнулся, соображая. Тряхнул головой, растерянно засмеявшись, но очень тихо, почти слитно с шуршанием и шелестом листьев. – Я пил не с ... – он умолк и затем решительно, с обидной для неё насмешкой, докончил, – не с женщиной... я пил с одним мужиком. Ему тоскливо было и мне невесело. И у него были деньги. А у меня закуска, всё те же фрукты. Понятно?
– Да. – Отчуждённо прошептала Лена.
Он приподнялся, всматриваясь сквозь темноту в её лицо, потом опустил голову лбом на подушку, подбородком касаясь её плеча.
– Леночка, мы же с тобой не воюем, правда? Нам ведь так хорошо вдвоём!
– Не знаю.
– Лена!
– Не думаю.
– Почему?
Некоторое время она молчала, он напрягся, чувствуя неладное.
– Почему?
– Потому что ты падишах.
– Кто? – изумился Тимофей.
– Падишах! И со мной, и с другими – тебе со всеми хорошо! Чем больше гарем, тем лучше для тебя.
Теперь уже фыркнул он.
– Не говори ерунды. Я просто вежливый. Что мне, драться с девушками? Отбиваться от них? Но это же смешно. Конечно, я виноват, что всё так получилось, и я оказался в вашей компании. Но мне страшно не хотелось на глазах у всех связываться с этим придурком. Ты была рядом, на пляже, и я побежал к тебе, а дальше всё произошло как-то само собой. Ты меня простишь? Я не хотел... да и этот Валера так завёлся, он бы меня пришлёпнул как муху... ты же видела, какой я был. У меня всё кругами шло перед глазами – уже совсем другим, извиняющимся, тоном шептал Тимофей.
Некоторое время они молчали, слушая тихие ночные звуки, создающие неповторимо-сонную тишину.
– Почему ты ничего не сказал мне?
– О чём?
– О том, в каком ты положении, что у тебя нет денег и тебе негде жить. Разве я не помогла бы тебе?
– С ума сошла! – прошептал он. – Как бы это выглядело! Поймал девочку, чтобы вытянуть деньги? Я бы тебе понравился в таком варианте?
– А если бы такое случилось с тобой далеко от берега? А ты был бы один?
Она содрогнулась и, не сознавая того, крепко прижалась щекой к его щеке, живо представив себе картину, за секунду пробежавшую перед её мысленным взором, как у него закрываются глаза, голова бессильно падает, зарываясь в воду, руки-ноги безвольно зависают, и он медленно уходит в морские глубины, а Лена ещё не подплыла к нему или уже уплыла – они расставались обычно у края волнореза! Ужас, пронзивший её, заставил мысленно проиграть другой вариант – она, Лена, рядом или совсем недалеко, она успевает схватить его за волосы, она тащит его вверх, а сил, как на грех, мало, как в страшном сне, когда трудно переставлять ноги, убегая от неведомой опасности. Лена напрягается, временами сама уходит под воду, и плывёт с ним к берегу, держа его голову над водой, волны бьют ему в лицо, он