ГЛАВА ВТОРАЯ.
ПРЕДДИПЛОМНЫЕ И ДИПЛОМНЫЕ СТРАСТИ.
Часть шестнадцатая.
«Ну что», - Лешка молнией застегнул курточку повыше, и мы с рюкзаками вывалились из здания аэропорта, - «теперь в забегаловку, и по соточке для согрева», - Москва встретила «южан» ветерком прохладным. И знакомым шумом машин, трамваев, людской толкотней – за лето мы от всего этого успели отвыкнуть. А девушек, девушек то моднячих сколько! Лешка уже среди них кого-то высматривал.
«А потом куда?» - поинтересовался, поеживаясь от непривычно прохладного ветерка, - «Верунчика навестить не собираешься?» Вера – давняя Лешкина подруга, точнее, одна из них, и по моему разумению этот законченный бабник должен был в Москве хотя одну из них сразу навестить. К удивлению, ошибся:
«Не, на вокзал, домой рвану, к папе и маме», - мог бы добавить и женское имя, подружка и там у него точно была, - «А ты конечно в общагу, Светка же туда писульку отправила!» - насчет писульки я ему ничего не говорил. Только ведь угадал! У меня что, на лице написано?
«И я на вокзал (только другой), но в общагу заскочу - камни из рюкзака выложить. Не таскать же с собой в поезде туда-сюда», - подразумевалось, что и я поеду к родителям, до начала занятий в институте оставалась еще неделя.
В забегаловке мы не задержались – по соточке хлопнули, бутербродами закусили, Лешка свои образцы переложил в рюкзак мой, отвезти в общагу, раз я туда еду.
Студенческая обитель встретила привычной беготней – на младших курсах практика закончилась раньше, раньше начались и занятия. Кивнул на входе вахтерше, знающей всех старшекурсников в лицо, и побежал к ящику на стене, где в ячейках под буквами алфавита раскладывались приходящие студентам письма. Уже с волнением и повышенным пульсом – слышал собственное сердце, явление весьма редкое, и только после больших физических нагрузок. Издали заметил, что несколько писем в ячейке на В есть. Схватил их задрожавшими пальцами, лихорадочно просмотрел фамилии: два письма Юрию Валуеву. Мне! От Светы! Уф! Вздохнул с облегчением. Тут же, в вестибюле, вскрыл по времени отправленное первым, и перестал вокруг себя видеть и слышать. Душа рванула в рай, если он все же есть, и там, в нирване, встретилась с душой другой, чье письмо я сейчас держал в руках, но видел не буквы, а непонятно как и откуда возникший образ девушки, говорящей мне слова любви.
Не знаю, как долго я был на небесах, очнулся от физического воздействия: хороший знакомый и попутчик в походах в соседнее почти женское общежитие будущих химиков, дергал меня за курточку.
«Юр, ты что?» - пытался заглянуть в послание, - «Что случилось?» - и с удивлением смотрел на мою счастливую, и в то же время глупую физиономию.
«А…Это…только приехал, вот и радуюсь!», - и сунул письма в карман, от чужих глаз подальше. Поняв, что сейчас я мало вменяемый, товарищ покачал головой, решил с разговором повременить:
«Ладно, попозже встретимся!» - и побежал по своим делам. Я же забрал у вахтерши ключ, и начал поднялся в свою комнату, в которой двух других жильцов не должно быть точно. Дверь закрыл изнутри на этот же ключ, что бы никто не помешал, и еще раз письмо прочитал. Вскрыл второе, прочитал и его. Они мало отличалось - те же слова любви, желание встречи как можно быстрее. Добавилась боязнь, что вдруг первое письмо пропадет, и я не буду знать, куда писать ответ.
В тумбочке из старых запасов достал лист бумаги, ручку, и излил душу, словами Светы, потому что других о любви, в моей голове не нашлось.
Теперь нужно поторапливаться: забежать на почту и письмо отправить – у меня не нашлось конверта, потом на вокзал. До посадки в вагон бродил по перрону с отрешенным видом и улыбкой счастливого идиота, мало что замечая вокруг.
У родителей пробыл три дня. Один! Они на работе, а друзья детства за восемь лет – три в армии, пять в институте – разъехались, или обзавелись семьями, а вместе с ними и новыми заботами. И потом: мое письмо Света должна уже получить, надеюсь, и ответ сразу напишет. И что, оно будет лежать в ящике в общежития, а я здесь буду прохлаждаться? Нет уж. Уехал при первой возможности, наговорив родителям всякой чепухи, в которой правды было чуть-чуть. Хотя и понимал, что слишком спешу – почта наша за столь короткий срок с письмами туда-сюда не обернется.
Так конечно и получилось, и три дня до занятий, когда в общаге студенты дипломники собрались все, прошли в непрерывных пирушках, на которые приглашались девушки, в основном будущие химики из соседнего общежития. Уж им то задурить голову ребятки могли по полной, приключений за лето у каждого набралось выше макушки.
Лешка попал в свою стихию – в нашей комнате, где третий жилец только числился, а жил у тетки в ближнем Подмосковье и она нашла ему кандидатку в жены, постоянно по вечерам сидело две-три девчонки. Этот тип забалтывал их окончательно, и толкал меня кулаком в бок. Что было указанием не молчать, девочку кадрить, потому что три – и для него многовато.
А я не хотел. И девчонки не против поговорить, и - по глазам видно – дело бы пошло и дальше. Но я начинал думать о Свете! Сравнивать ее и убеждаться, что для меня она лучше всех. Какие девчонки другие! Бежал в очередной раз проверить ящик с письмами. И уже тревожился, что для меня ничего нет и нет. Завтра, слава богу, начинались лекции, и всем станет не до девчат.
С преддипломной практики ребята вернулись с деньгами. Не богачами, конечно, но позволить себе кое-что могли. И после первого дня занятий старики, до института успевшие побывать в армии, по наводке коренного москвича собрались в коктейль-бар, о существовании которого раньше не знали. Я, к общему удивлению, идти наотрез отказался. Сегодня, по всем расчетам, письмо должно быть обязательно. Побежал в метро, добраться до общежития. С волнением заглянул в ящик. Есть! На душе полегчало: переписка у нас со Светой наладилась.
В институте занятия тоже наладились, и пропускать лекции мало кто решался - впереди самые сложные экзамены, по материалам, которые вбивали нам в головы несколько семестров, а ответ держать один раз сразу после нового года. О дипломах пока никто не вспоминал, не до них было, как не было на руках собранных материалов, кроме образцов пород и руды. Кое-что в них считалось секретным и из партий в институт пересылаемым спецпочтой, а это дело во всяком случае не быстрое. А на носу ноябрьские праздники, и к ним уже началась подготовка.
Обычно ребята разбивались на группы, человек по пять-шесть, каждый делал взнос на спиртное и закуску, из расчета на двух человек, и на торжество в одной из комнат приводил с собой девушку. На танцы спускались на первый этаж в вестибюль.
У нас с Лешкой были давние подружки, у меня Инночка, у этого типа Верочка. Хотя Инночку назвать подружкой не совсем правильно. Мы были хорошими друзьями: приятно вместе сходить в кино, поговорить на любые темы, посидеть при возможности в кафешке. Но в одном мы разные и несовместимые: девушка дитя цивилизации, и не могла жить вне города, я же наоборот, в городе жить не мог и не собирался. Инночка сразу сделала правильный вывод, что до свадьбы у нас дело не дойдет, но и отказаться изредка провести со мной ночь не могла. Секс по дружбе, как сейчас называют, и не более. И вообще-то редкий, когда мне становилось совсем невмоготу, и я ей звонил, с жалобой на одиночество. Никогда во встрече не отказывала!
Не знаю, что там было у Лешки с Верочкой, но он начал талдычить, что пора с подругами поговорить, пригласить в свою компанию. И девушки нас уже навещали, и точно ждали предложения. Лешка со своей пассией быстренько договорился, время и желание у него было: дважды заставлял меня из комнаты испаряться, до часу ночи. Не мешать его любовным утехам. Я же отмалчивался, давней своей подружке ничего не обещал, Лешку из комнаты не выгонял, и вообще вел себя не по джентельменски, чему Инночка удивлялась. В итоге напросился совсем в чужую компанию, одних мужиков, чего раньше никогда не делал. Удивил всех знакомых, но Инночка, как я заметил, не очень и обиделась. Был, наверное, у нее кандидат в мужья, или к такому приглядывалась.
Праздничному застолью не было конца. Долго выпивали одни, то-есть мужики, потом половина разбежалась на танцы или в другие компании. К нам тоже начали заходить и мужики, и девушки, потом…мне все надоело, и потихоньку смылся. В своей пустой комнате закрылся на ключ – знал, что иначе покоя не дадут, из замочной скважины его вынул, что бы слишком умные, заглянув в нее, ключа не увидели. И посчитали, что в комнате никого нет. Устроился за столом, написал Свете пространное послание: что я без нее не могу, что только о ней думаю, и что праздник без нее для меня не праздник. Письмо заклеил в конверте, спустился вниз в вестибюль, прокрался вдоль стены между танцующими и отдыхающими, и опустил его в почтовый ящик.
Назад уйти не удалось – знакомая девчонка вытащила на танец, после него не отпустила и заставила танцевать второй. И только после этого удалось убежать, оставив девушку в недоумении. Теперь в комнате я приготовил постель, разделся, погасил свет, и залез под одеяло. Все, хватит праздника, сейчас лучше заснуть. Но дверь оставил открытой: для Лешки, если он не застрянет где-то на всю ночь.
Сквозь сон услышал, что в комнату кто-то зашел. Лешка, кто ж еще. Услышал, что ключ, торчащий в двери, провернулся – Лешка запер дверь, значит, собирается ложиться спать. Зашуршал одеждой, потом опустился почему-то на мою кровать. Мягкая не мужская рука откинула одеяло от шеи к поясу. Схватил ее своей и открыл глаза: надо мной, в тусклом свете праздничной уличной иллюминации, склонилась женская фигура, в легкой и ничего не скрывающей комбинации.
«Это я», - пальцы второй руки положила мне на губы, - «только не вздумай кричать».
«Зачем?» - узнал я Инночку, и руку ее отпустил, все же между нами был роман, который прервался только из-за моего отъезда на последнюю практику. Подружка воспользовалась полученной свободой, двумя руками обхватила меня за шею и своими губами прижалась к моим. Не знал, что и делать.
«Леша мне все рассказал», - прошептала после поцелуя, руки свои не убирая, - «что ты в девочку влюбился. И что ни на кого из нас не смотришь», - склонилась еще ниже, прикоснулась ко мне своей грудью, обдавая знакомым ароматом ухоженного женского тела. Я задергался, пытаясь освободиться от ее рук, от одуряющих ароматов. Потому что все же простой смертный, который женщин не имел больше месяца. Что в моем возрасте для здоровья вредно. И чего я – видит бог! – старался не допустить. Но природа брала свое, и сил к сопротивлению, тем более к давней и уважаемой мною подружке, с которой у нас было много приятных моментов и никаких ссор или обид, уже не оставалось: помимо воли из моих рук они уходили, в нижнюю половину тела, и там, в определенном месте, уже приподнялось одеяло. Девушка это поняла в момент, и через секунду была в кровати, прижимаясь ко мне всем почти голым телом. Все, спекся.
Когда отдышались, и подруга не услышала обычных с моей стороны приятных для нее слов, и даже разглядела мою грустную физиономию, заговорила сама.
«Не обижайся, Юрочка. Я же все понимаю. Ну влюбился, ну хочешь
