Когда одиночество рождает ненависть.
Вступительная глава.
Из россыпи тлеющих углей в круге пепла и золы складываются очертания древнего города, погибшего в пламени. Ладонь осязает купол жара, что подымается над мерцанием бордово-желтых крупин. Огоньки-бусины нехотя, но неотвратимо гаснут; костер отпылал – пора трогаться с места.
Ночью, узкая лесная тропка лишь угадывается осторожной поступью. Через три десятка шелестящих травою шагов она вывела юношу на земляную дорогу с параллельными бороздами колес, вдоль которых выстроились блеклые остовы деревьев в слабом ночном свете. Луны нет; над головой извивается просвет в кронах, словно устье мутной речушки. Темно-сиреневая облачность отражает в небе отсвет городских ламп – кромешной темноты не бывает и в пасмурную ночь. Но позади прижатых к дороге стволов осел плотный покров сумрака; кажется, будто тьма, подобно снегу по весне, укрывается под ветвями леса.
Порой из темени доносится то треск, то шелест. В живом воображении эти звуки рождают подозрения, опасения. Ущербность глаз в ночную пору наделяет ухо непривычной чуткостью; слышно даже, как ударяется брюшком кузнечик, приземляясь на лист подорожника. И оттого ночная симфония шелеста листьев и стрекота сверчков предстает в особой красе. Изредка цвиркнет полуночная птаха или ухнет пучеглазый филин; пернатые наблюдатели провожают юношу настороженными взглядами.
Полон таинства ночной лес. Можно лишь по памяти ориентироваться в маршруте, но пока опушка не видна – лес кажется бесконечным. Нет никаких зрительных ориентиров, говорящих о протяженности пути; вокруг лишь деревья, мнится, что в целом мире не бывает иначе. А значит – торопиться незачем.
Покой леса часто заманивал буровласого юношу. Естество, – нечто необъяснимо подсознательное, – тянуло проводить время в окружении деревьев, в компании костра, находя душевный уют на припрятанных в чащах полянках.
Прогалы между деревьями становятся просторней; впереди медленно расступаются края просеки. Скоро речушка над головой вольется в океан, а земляная дорога под ней упрется в два ряда бетонных плит, уложенных вдоль лесного чертога.
Высокий юноша вышел на опушку и последовал вдоль бетонки. Его громкий топот нескольких шагов оставил на плитах грязевые следы подошв. После влажной земли леса, бетон ощутимо бьет в пятки. Дорога впереди готовится уйти в резкий поворот, рассекающий лесную полосу широкой вырубкой. Там она устремится с косогора вплоть до уличной автотрассы. Но не туда держит путь буроокий юноша. За просекой лес продолжается, словно отрубленный хвост, изгибается вдоль склона и редеющим кончиком указывает на пологий обрыв. Юноша задумал предстать на краю обрыва и окинуть взором распростертую до горизонта иллюминацию города, созерцая удивительную картину из гирлянд фонарей над автострадами и улицами, плывущей веренице белых фар и красных габаритных огней машин, многоцветных окон высотных и приземистых построек. Весь простор будет усеян подвижными и статичными, мерцающими огонечками, и, без всякого сомнения, зримый пейзаж напомнит о россыпи тлеющих углей гаснущего костра.
Для этого следовало сойти с курса, заданного бетонными плитами, ступить на двухколейный след, тянущийся по границе луга и леса.
Дожди осени превращали этот путь в грязевые топи, что не всегда останавливало удальцов за рулем. Тому свидетельствуют подсохшие рытвины от буксирующих колес, объездные пути вокруг впадин, притягивающих ручейки в вязкие лужи. Дорога ребрится и бугрится, точно сердится на вездесущих автомобилистов, да и пешехода не жалует, норовя своротить лодыжку; морозец лишь слегка прихватил слякоть.
Справа от дороги раскинулся холмистый луг, колосится цепким бурьяном; с него тянет прохладным дуновением, влажностью. Из распахнутого зевотой рта выметнулись чуть заметные клубы пара, рассеялись в светлом сумраке ночи.
В пожухлой траве обочины притаилось нечто белесое, что приковало взгляд своей неопределенностью. Юноша остановился над предметом, и лишь потыкав мысом кроссовка, поверил глазам. Брошенными в грязь оказались белые женские башмачки.
Они не выглядят старыми или изношенными. Юноше совершенно невдомек, по какой причинен их могли выбросить именно здесь. Догадки приходят в тупик; все, кроме одной. Эта версия мелькнула стремительно, точно вспышка, оставляя после себя четкий завершенный вывод – не следует идти дальше.
Но юноша не повернул назад, повинуясь инстинктивному желанию действовать наперекор суждению об опасности. С нахмуренным лицом он продолжил свой путь.
Какое-то время он подыскивал среди возможностей ту, которая сполна объяснила бы появление башмачков посреди дороги, все больше склонялся к мнению о не случайности потери. Разумеется, они могли оброниться нечаянным образом, например, из машины. Катаются тут не редко с одним деликатным резоном – вид с обрыва открывается живописный, способствующий интимности между влюбленными парочками, которые нередко выкидывают в траву свидетельства телесной близости. Но это лишь дополняет изначальную версию – в машине может происходить близость не только по любви, но и без согласия.
Дыхание юноши участилось. Задаваясь вопросом: «Что же делать?», уперто твердил самому себе: «Идти вперед!». В голове завязался ярый спор.
«Зачем идти на то место?».
«А что мешает?».
«Вдруг там и вправду происходит нечто ужасное?».
«Тогда тем более».
«И что ты сделаешь?».
Юноша лапнул миниатюрный топорик в перевязи, который не каждое полено осилит. Его рукоять на три четверти исчезала в широкой ладони, а толстое, но короткое навершие не давало преимущества в бою даже супротив кухонного шефского ножа. Если не считать коробка спичек – больше юноша ни чем не располагал.
«Ты умрешь!», – весомо сказал голос, радеющий за сохранность жизни.
«А ради чего жить, коли не можешь помочь в беде?», – спросил другой голос, заставляющий идти вперед.
«Ты даже не победишь и не спасешь!».
«Тем не менее, я попробую».
Напряженным шагом юноша ведет себя по дороге, взбираясь на невысокий подъем. Опушенная рука подрагивает рядом с чехлом, нанизанным на ремень темно-синих джинс. Большой палец норовит отстегнуть липучку, чтобы почувствовать в руке приятную тяжесть оружия.
«Ха! Ну ты и герой! Напридумал себе приключение! Вот будет облом, когда увидишь, что никого там нет».
«Оно и к лучшему».
Дразнящие мысли смолкли, вытесненные напряженным дыханием. Брови грозно сдвинулись к переносице, юноша приготовился к худшему, зыркая в темноту и подставляя уши.
Вдоль обрыва дорога пошла ровнее, отступая от края на два десятка метров; на этой полосе виднеются силуэты молоденьких березок, покачивающие худенькими ветвями над высокой травой. Далекие городские огни, пусть и неяркие, не дают глазам приспособиться к близкому сумраку, в который пытливо всматривается юноша, ища очертания кузова или блики на стеклах. Юноша все ближе к повороту, который по умятой траве подведет к холму на краю земли. Тот пригорок, высотой с рослого человека, подобен пьедесталу; темным контуром он скрывает место излюбленной стоянки, где должна оказаться или не оказаться машина.
Юноша замер у поворота. Из-за глазного напряжения проступили огненные точки, что срываются подобно хвостатым кометам. На пульсирующий в голове вопрос по-прежнему нет ответа.
Может адреналин и натянутые нервы сделали острым ночное зрение, может повлияло то, что вся сущность юноши сконцентрировалась в отчаянном порыве прозреть сквозь тьму – явственные очертания внедорожника проявились на фоне мрака, а лобовое стекло продемонстрировало два пустующих сиденья.
Сердце замерло.
«Но ведь опасения все равно могут оказаться вымыслом, а связь с туфлями – подогнанным под ответ решением! Изнасилование?! Этого не может быть! Парочка просто уединилась, а ты, понимаешь…».
Раздался леденящий душу крик девушки, ее мольба о помощи, прекращенная громом и всполохом выстрела в салоне.
Ознаменовалась точка невозврата.
Юноша пригнулся и в бездумном порыве кинулся к машине; прижался к заднему колесу правого борта, затаился. В салоне воцарилась тишина, словно не было ни крика, ни выстрела; юноша всерьез подумал о галлюцинациях. Но не позволил трусости одурачить себя.
Чтобы дышать тихо, приходится напрягаться всем телом, усмиряя кислородную жажду из-за громогласного набата сердцебиения. Рот, как труба паровоза, постоянно исторгает предательские клубы, которые и ладонью не спрятать. Рука нерешительно, – будто еще можно договориться, – потянулась освободить топорик; липучка звонко затрещала, и оттого, что юноша отрывал медленно, треск не стал тише, лишь мучительно растянулся.
Грянул выстрел и сразу второй. В гладком корпусе двери перед лицом юноши расцвели два бутончика с рваными жестяными лепестками – один недалеко от щеки, другой и того ближе. От запоздалого испуга юноша опрокинулся назад, нелепо отполз за багажник, толкаясь в землю ногами и перебирая руками за спиной.
Выступить против вооруженного пистолетом было немыслимо. В состоянии аффекта, юноша решил вытащить жертву и убежать вместе с ней, не учитывая, что скрыться беглецам не позволят пули. Юноша подкрался к противоположной двери и дернул ручку, даже не подозревая, что та может быть заблокирована.
А она оказалась заперта.
И снова грянула череда хаотичных выстрелов, разнеся стекло на осколки, что сверкающими льдинками посыпают траву и толстовку юноши; он растянулся на земле, закрывая голову руками и вздрагивая каждый раз, когда раскаленные свинцовые жала впивались в мокрую почву, донося вибрацию проникновения. Из-за нее, из-за сочного шлепающего звука, юноша потерял адекватность ощущений, ожидая, что в любой момент нахлынет отсроченная шоком боль. В охваченном паникой разуме не родилось догадки выползти из-под обстрела, здравомыслие перекрыто всепоглощающей мольбой об окончании патронов в обойме.
Страх превратил юношу в добычу, парализованную видом хищника. Образ оцепеневшей мыши, что безвольно наблюдает за подползающей змеей, обжег хлеще кнута.
«Я не добыча! Надо двигаться! Надо что-то делать!».
Извиваясь по-пластунски, юноша заполз под капот (в этот момент из разбитого окна высунулось дуло пистолета, стало шарить по сторонам), не останавливаясь, подобрался к двери, где проросли два жестяных бутона. Краем нестабильного рассудка он обнаружил, что все это время сжимал рукоять топора. Юноша невольно глянул в стекло над собой… и окаменел.
Кровь отхлынула от лица; с той стороны на него смотрят вытаращенные глаза убийцы. Мгновение растянулось в вечность. Событие, не дольше кадра кинофильма, раскаленным клеймом врезалось в сознание, запечатлевая мельчайшие детали внешности мужчины с поднятым пистолетом. Юноша приготовился к смерти.
Но убийца не наставил дуло – задергался и заерзал, шурша на заднем сиденье. Он продолжил поиск – он не видит жертву в упор!
Время сдвинулось с мертвой точки. Оцепенение сошло, оставив пустоту в душе и ощущение, что занавес между жизнью и смертью лишь на секунду расступился перед юношей. В тот переломный момент он приготовился… К смерти? Нет. Не только к ней. Он