Страсти по Тузикову

1. Распятие


–  Так ты и меня любишь? – спросил Зидоров и задумчиво нахмурился.

–  Конечно, люблю! – простодушно улыбаясь, ответил Тузиков. Солнечный луч, отразившись от чьего-то окна, упал в его стакан и преломился в прозрачной благости.

–  И Кутюхина Петра? И Григорича? И Рыжего? – продолжал допрос Зидоров. Тонкий паучок показался на краю стола и замер, явно прислушиваясь к разговору.

–  Всех, всех люблю! – повторил Тузиков и прикрыл глаза. Ветер мягко гладил его лицо, издалека доносились звуки музыки, и всё было хорошо.

–  И паука этого любишь?

–  И паука.

–  А вот если я его сейчас прихлопну?

Тузиков открыл глаза и попытался перехватить руку собеседника, но не успел. Зидоров брезгливым щелчком сбросил серенькое пятнышко с ладони и с любопытством посмотрел на Тузикова.

–  Ну как, теперь ты меня уже меньше любишь?

Тузиков помолчал, будто взвешивая свои чувства, и твёрдо сказал:
–  Нет, не меньше. Но по-другому. Будто раньше любил тебя поверхностно, а теперь и в глубину.

–  Ты это, поосторожнее со словами, - проворчал Зидоров. – И куда ж это старик запропастился? Ну ладно, давай без него.

Они чокнулись; звон стаканов был короток, но хрустален.  Зидоров выпил одном глотком, а Тузиков только пригубил, поставил стакан и снова закрыл глаза.

Послышались грузные шаги.

–  А, вот и ты. А мы уж решили, что не вернёшься, без тебя продолжили.

Старик зашёл в беседку, медленно сел и пробормотал себе под нос:
–  Куда спешить-то?

Длинным желтоватым пальцем он залез в свой стакан, ловко подцепил плавающую там соринку и стряхнул её на землю, вытер палец о штаны и только после этого выпил, спокойно и легко, словно воду. Тузиков сидел неподвижно и тихо посапывал.

–  И Обаму любишь, и этого, Асада? – спросил Зидоров и ткнул его в бок.

–  А, что? – встрепенулся Тузиков. – Да, конечно, конечно... я, наверное, сейчас посплю немножко...

Он приподнялся со скамейки, оглянулся по сторонам и, не найдя ничего лучшего, устроился прямо на дощатом настиле. Зидоров вздохнул, встал из-за стола, снял с себя куртку, скатал её и подложил под голову Тузикову. Тот довольно улыбнулся и тут же отключился.

–  Ладно, теперь и я пойду отолью, – сказал Зидоров и удалился в сторону кустов.  

Старик налил, неторопливо выпил и о чём-то задумался, неподвижно глядя перед собой.

Зидоров вернулся нескоро; через плечо его висела холщовая сумка. Старик так и сидел у стола, а Тузиков спал, перевернувшись на спину и широко раскинув руки. Вечерние тени гуляли по его лицу, будто павлины в зоопарке.

–  А ну помоги мне, –  неожиданно жёстко сказал Зидоров старику, –  придержи его.

Старик непонимающе на него посмотрел, но во взгляде Зидорово было нечто такое, что заставило его встать,  подойти к Тузикову и, кряхтя, присесть рядом на корточки.

–  Обними его, – сказал Зидоров и достал из сумки молоток и несколько длинных гвоздей.

–  Чего это ты удумал? – удивлённо спросил старик, но тут же осёкся, навалился на спящего и прижал его всем своим неудобным телом. Тот причмокнул во сне и улыбнулся.

Зидоров опустился на колени, аккуратно развернул ладонь Тузикова, приложил к её середине гвоздь и одним ударом молотка вогнал его наполовину. Тузиков дёрнулся, но старик был тяжёл и крепко держал его на полу.

–  Что это? – пробормотал Тузиков.

–  Это тебе за любовь твою, –  сладковатым голосом ответил Зидоров, обошёл лежащих и стал ногой на вторую руку Тузикова. – Любишь по-прежнему? Или сильней? Острей? Глубже?

–  Что ты делаешь? – сдавленным голосом прокричал Тузиков. – Зачем это?

–  Так любишь? Любишь?

И гвоздь ушёл во вторую ладонь. В груди Тузикова что-то булькало, старик оцепенело придавливал его тело, а Зидоров деловито присматривался, как бы теперь разобраться с ногами.

–  Что бы мы без твоей любви делали, - проговорил он, сгибая одну тузиковскую ногу в колене, и всадил гвоздь в ступню.

–  Без неё были бы не люди, а сущие звери, - сказал он и вбил гвоздь в другую.

–  А как поднимать будем? – глухо спросил старик, не вставая.

–  Об этом я ещё не думал, –  ответил Зидоров. Он встал, подошёл к столу, налил в стакан и выпил одном махом.

–  Отпусти его, –  сказал он, – теперь он никуда не денется.

Старик тяжело поднялся, стараясь не смотреть на лежащего, и побрёл к скамье. Тело Тузикова мелко дрожало, он пытался что-то сказать, но не мог.

–  Любишь? – переспросил Зидоров. – Ась? Не слышу!

Он налил себе ещё, посмотрел на старика и налил и ему. Они выпили. Зидоров приподнял бутылку; на дне плескалось ешё немного. Он подошёл к Тузикову и со словами «За любовь!» тоненькой струйкой вылил остатки ему на губы.

Тузиков закашлялся, потом затих; взгляд его упёрся в крышу беседки и замер, будто тоже прибитый гвоздём.

–  А поднять его мы сами не сможем, –  наконец, огорчённо сказал Зидоров, –  пошли за подмогой сходим.

Они вышли из беседки и направились к ближайшему дому.

Тузиков всё так же неотрывно глядел в крышу, губы его шевелились. Если бы кто-нибудь был рядом, он бы, возможно, и услышал что-нибудь. А так все его слова уходили в никуда. Хотя именно сейчас они означали больше, чем когда-либо в его жизни. Но он всё шептал и шептал, шептал и шептал, шептал и шептал...

Когда они вернулись, в беседке никого не было, и только паучок скользил по остаткам пиршества.



2. Вознесение


Вдруг стало тяжело. Только что было, оказывается, легко и спокойно, а теперь вот совсем не так. На мгновенье Тузикову показалось, что его сейчас сомнёт в лепёшку, и это ощущение было столь странным, что не оставляло места ни страху, ни желанию освободиться. И в самом деле, тяжесть эта несла в себе тепло и новый покой.

Короткая боль пронзила его правую ладонь. «Что это?» – подумал Тузиков почти лениво, ему совсем не хотелось отвлекаться от предвкушения сопричастности всему земному. Он лежал и понимал, что он это уже не просто он, глупое тело по имени Тузиков, но и всё то, что есть вокруг. Нет! что было, есть и будет вокруг!

Он приоткрыл глаза, и в образовавшуюся щёлку пролился свет. Настолько яркий, что фигура, стоявшая над ним, казалась почти чёрной. «Ангел», – решил Тузиков отчего-то. Фигура склонилась над ним будто в поклоне, затем опустилась на колени. «Что ты делаешь? – прошептал Тузиков. – Зачем это?» Ангел улыбнулся и поцеловал его левую ладонь, почти совсем не больно.

Между руками теперь бежал ток, от земли к земле. От него становилось теплее и теплее, и в груди начинало булькать. Мягкими, ласковыми пальцами ангел пробежался по одной тузиковской ноге, затем по другой, целую ступни и подсоединяя их к этому великому току. Всё тело завибрировало, замыкая на себе вселенную.

И стало легко. Так легко, как ещё не бывало. «Небо, –  подумал Тузиков. – Не хватает неба». Серая мгла нависала над ним и упиралась в глаза. Тузиков зажмурился, попытался закричать, и тут на его лицо тонкой струйкой полилась небесная влага. «Вот оно что, - заговорил Тузиков, – вот оно как, получается, я ведь много раз это видел, но не понимал. Ведь когда бражку нагреваешь, возносится её суть к самым вершинам, оставляя внизу свои земные корни, и начинает жить своей истинной, прозрачной сущностью. Так вот и я, и все мы, которые сейчас просто гнилая брага, несём в себе это неземное, и только ждём момента, чтобы его раскрыть и вознести. И это – мой момент как раз сейчас, и ничто больше меня тут не держит, и пора уже, значит, сматываться.»

С этими словами он и исчез.

Когда Зидоров и старик вернулись, в беседке никого не было, и только паучок скользил по остаткам пиршества.

– Вот блять, – сказал Зидоров, – не мог потерпеть немного.



3. Возвращение


– А мы шестёоорочным отойдём! – протянул  Пётр Петрович и смачно хряпнул костяшкой домино о стол. Лампа, висящая над ними, закачалась, и тени лихорадочно забегали по беседке.

Сидящий напротив Григорич довольно хмыкнул. Рыжий аккуратно приложил свою доминошку и ехидно поинтересовался:
– А троечки у тебя есть?

Григорич нахмурился, вздохнул и тихо сказал:
– Проехал...

– То-то же! – злорадно произнёс Рыжий и погладил себя по волосам.

– Ребята... – послышался глуховатый голос.

Все обернулись. Блёклая, слегка размытая фигура стояла, оперевшись об угловой столб.

– Что ты там, как наказанный...  – начал было Пётр Петрович и осёкся. – Господи боже мой, Тузиков?

– Тузиков?.. – пробормотал Григорич. – Тебя ж на той неделе...

Он бросил быстрый взгляд на Зидорова. Тот не отрываясь смотрел на пришельца, желваки его ходили туда-сюда, будто перекачивали тяжёлые мысли.

– Ну да, - сказал Тузиков легко, - меня вознесло. А теперь...

– И как оно там? – перебил его Рыжий.

– Там? Хорошо... Там очень хорошо...

Голос Тузикова стал звонче и мечтательнее, а очертания чётче.

– Будто всё, чем жил раньше, это такое мелкое и суетливое. И работа, и жена, и дети, и друзья... А там всё такое огромное, что я по сравнению с ним – как паучок махонький, плету себе что-то, а ничего вокруг не вижу, и вдруг оборачиваюсь, а тут – вон оно что!..

– Что ж ты вернулся тогда? – удивился Рыжий. – Или не приняли тебя там?

– Они-то приняли, приняли меня, - заверил Тузиков, - но только я сам ещё, видно, не готов до конца там остаться. Не хватает во мне кой-чего!

– И чего? – спросил Пётр Петрович.

– Это я не сразу и понял. Чувствовал, будто тянет что-то меня назад и вниз. Вначале думал, грехи не пускает. Хотя какие у меня грехи? По сравнению с другими, так и на доску можно, не то что туда. Неет,  не то!

Он говорил всё быстрей и быстрей.

– Ведь как я туда вознёсся? Как дух из браги кипящей! Вот говорят, что всё возможно, надо только захотеть хорошенько. Так я точно теперь знаю, что нет, просто захотеть недостаточно! Надо, чтобы ещё что-то в тебе было, чтобы вознесло, а хотение – это уже потом. Типа как должно быть горючее, а дальше едь куда хочешь. А моё горючее...

И он замолчал. В образовавшейся внезапно тишине было слышно, как где-то поют соловьи.

– Ты хочешь сказать, – медленно произнёс Зидоров, – что пора добавить?

– Ну! – оживился Тузиков. – В корень смотришь! Я ж к вам за этим и пришёл. Время-то уже позднее, всё закрыто, а мне каждая секунда здесь месяцем кажется. Неужто не осталось совсем ничего?..

Взгляды игроков переместились на Петра Петровича. Тот молча развёл руками, потом пожал плечами, и только после этого вздохнул, достал с пола тяжёлый портфель, открыл его и вынул непочатую «Смирновскую».

– Ого! – выдохнул Рыжий. – А говорил – нету, нету!

Тузиков с нетерпением потянулся к бутылке.

– Погодь-погодь, - остановил его Пётр Петрович. – А мне с того что будет?

– Да, а нам с этого что? – поддержал Рыжий.

– Слушай, а меня туда возьмут? – неуверенно спросил Григорич и потянул носом.

– Возьмут-возьмут, – охотно подтвердил Тузиков, – если горючего хватит.

Все вопросительно посмотрели на Петра Петровича, и тот достал ещё одну, уже почти без сожаления. Григорич облегчённо вздохнул, а Рыжий хихикнул. Тут же первая пошла по кругу, прямо из горлышка, закончившись на Зидорове. Тузиков показал рукой, мол, продолжай, и вторая совершила такой же круг почёта. Всё было закончено в несколько минут, и каждый теперь прислушивался к ощущениям глубоко внутри.  

Казалось, огромная тёплая волна настигает их, одна на всех. Ещё