Вот мы и встретились 11-12

настырно, по-хамски и попытаюсь взять вас нахрапом? Напрасно! Обещаю, что не сделаю ни одного лишнего движения, если не почувствую, что встречу ответное. Я ещё не настолько оварварился, чтобы причинить боль той, которую люблю. Как это ни прискорбно, но я понимаю, что вам нужен муж из вашей среды. Хорошо бы из числа значимых актёров или режиссёров, а ещё лучше – из главных режиссёров, чтобы ставил для вас спектакли, а вы бы в них блистали. Ну, а мне, видно, не суждено иметь семью. Очевидно, создатель в хлопотах не удосужился подобрать для меня ребро. Что ж, пусть будет для меня семьёй тайга и геология. Один мужик как-то говорил мне, что если не женюсь в ближайшие два-три года, то останусь бобылём до конца дней своих. Осталось потерпеть немного. А может, вы боитесь потерять свободу? Если так, то страхи ваши напрасны. Ну, какая она у вас в большом переполненном городе и в театре, где каждый ваш шаг контролирует, подправляя, директор и режиссёр, а оценивает зритель? Свобода ваша – эфемерна! Она – здесь! Не бойтесь потерять свою дегенеративную, разделите её с любимым человеком, любите кого-нибудь для полноты чувств, для более яркого выражения себя на сцене, и даже если избранником буду не я, пусть, главное, чтобы вы были счастливы. С тем и остаюсь
                                    надоедливый Иван сын Всеволодов».
Почти половина следующего дня ушло на расстановку канавщиков и заготовку дров. Иван Всеволодович хотел было расставить по паре, но опытные горняки заартачились, не желая вкалывать на дядю. Тем лучше: будет азарт, и соревнование, и желание заполучить приз и не оказаться слабаком. Все были одеты в ватные костюмы времён социалистических строек и современные солдатские ботинки больших размеров, чтобы можно было втиснуть сменные портянки, и все были вооружены железными листами, тычковыми и совковыми лопатами, ломами, кайлами и топорами – целым рыцарским арсеналом. Когда задымились первые костры, отогревая верховую мерзлоту, Иван Всеволодович с Колей занялись рекогносцировочной привязкой будущих выработок к геофизической магистрали с помощью мерной ленты и буссоли. Точную привязку потом сделают топографы. Первые выработки образовали две магистральные строчки, пересекая головки геохимических ореолов с тем, чтобы сразу подцепить оруденелые трещины и уж потом, если окажутся достаточно богатыми, тянуть точечными выработками по простиранию. Закончив привязку и нанеся выработки на рабочую геологическую карту, Иван Всеволодович поднялся на плоскую вершину сопки, на северо-западном склоне которой копошились горняки, чтобы обозреть поле битвы за рудопроявление и оценить будущий фронт наступления в целом.
В прошлые годы он составлял геологические отчёты сам, а в этом, в связи с необдуманным отпуском, впервые переложил это ответственное и утомительное занятие на ведущего своего геолога – Антонину Александровну Алёшину. Она и раньше была у него в соавторах, обрабатывая и подготавливая весь фактический материал и излагая общие текстовые главы, но первым автором стала впервые, и Иван Всеволодович очень беспокоился, как она справится с основным документом, подводящим итоги деятельности партии на отработанной поисково-съёмочной площади.
Тоня, одногодка Ивана, была опытным и квалифицированным петрографом и минералогом, кропотливым и работящим обработчиком, про которых говорят, что берут они не умом, а задницей, неплохо разбиралась в геологии региона, но звёзд с неба не хватала, за горизонт не заглядывала и часто, цепляясь за отдельные факты, брела по материалам наощупь с подсказками, отдавая инициативу начальнику, обладающему и фантазией, и кругозором, и умением объединить фактуру в единое целое, в общем, они были удачной парой, ведущий и ведомая, но как будет теперь, когда поменялись местами? За десять лет, что работали вместе, они прекрасно понимали друг друга, знали возможности напарника и, хотя и спорили порой, но ведущий чаще всего оказывался прав, и она привыкла в конце концов подчиняться и следовать за широкой спиной, не высовываясь со своим мнением на сторону. А он не то, чтобы уважал ведомую, но, привыкнув к повиновению, больше, пожалуй, жалел, а жалость, как известно, не пара уважению. Жалел и за приземлённость, за слабость характера, и за неудачную личную жизнь. Несмотря на неказистую внешность – белёсые брови, сближенные малоформатные глаза, тонкий хрящеватый нос, тонкогубый рот, худощавость, - усугублённую неизносимыми двумя свитерами, один бледно-зелёного, другой светло-оранжевого цветов, она как-то умудрилась дважды выскочить замуж, правда, оба раза неудачно. Первый муж, тоже геолог, перебравшийся к ним из другой партии – Иван Всеволодович не любил летунов, - оказался горьким пьяницей и через два года по пьяни оступился на рыбалке в осеннюю холодную речную яму, был по пьяной слабости вынесен сильным течением под залом, откуда, напившись, наконец, вдоволь, не смог выбраться. Тоня не переживала на людях, сдерживаясь, только сделалась ещё суше и угловатее, появились старческие морщинки в уголках губ и глаз, да последние живые искорки в них потухли. Тем необычнее и неожиданнее было её второе замужество за мастера-буровика, но и оно продлилось всё те же два роковых года, и новый муж сбежал с молоденькой смазливой дипломницей в далёкое северное Хабаровское управление. От пьяницы остался вялый памятью шпингалет, часто приходивший в контору, где садился за свободный стол и портил бумагу и фломастеры, бесконечно рисуя изломанные фигуры каких-то четвероногих, не похожих ни на собак, ни на кошек, ни на лошадей, и людей, виду которых позавидовал бы любой Пикассо. «Вырастет модернистом», - как-то определил Иван Всеволодович, и все стали звать парня так, вкладывая во взрослую кличку и пренебрежение, и жалость, и сочувствие к сиротству. В летние сезоны, до школы, мать постоянно брала огольца в поле, а он и там всё рисовал свои фантазии, совершенно не похожие на детские рисунки. Уходя в маршруты, мать оставляла сына в лагере одного, и чем он занимался целый день, никто не знал. Во всяком случае, хлопот с ним у Тони не было, и вообще пара была тише воды, ниже травы.
Как ни странно, но, проводя вместе достаточно много времени, особенно в периоды составления отчёта, когда приходилось задерживаться в камералке на долгие вечера, у начальника с подчинённой ни разу не возникло ничего похожего на естественный в таких случаях флирт, а то и что-нибудь посерьёзнее - только работа, только деловые отношения, и даже побочных разговоров о внутрипартийной жизни почти не было, до того разной энергетикой они обладали с абсолютно не синхронными частотными ритмами душ. И в тот раз было всё так же, по-деловому. Только, пожалуй, Иван Всеволодович был более нетерпелив и категоричен, а она – более послушна и даже улыбчива. Сейчас, на сопке, он вдруг вспомнил, что на ней почему-то был не свитер, а белая кофточка и вроде бы плиссированная юбка забытого им цвета. Зачем? Они в деталях обсудили геологию площади, которая оказалась не очень сложной и понятной обоим, тезисно набросали скелет текста, составили упрощённую схему геологической карты и разрезов – и никаких конфликтных стычек. Иван Всеволодович даже пожалел, что уезжает от такого благодатного материала, сулящего быстрое прохождение отчёта по всем инстанциям с досрочной отличной защитой. Но вот на поисково-прогнозной карте они споткнулись, вернее, тормознул шеф, его насторожил северо-западный уголок площади, где он сам закартировал южную оконечность субвулкана сложной конфигурации, свидетельствующей о глубоком срезе площади. Северная и большая часть структуры уходила на соседний северный лист, а юго-западная утыкалась в соседний западный лист, где съёмку проводил новичок экспедиции Казанов Вячеслав Львович, пришедший к ним из Южной экспедиции опытный специалист-съёмщик, за плечами и ногами которого не одна заснятая сотня квадратных километров и не один толковый отчёт. Здесь же, в южной части вулканической структуры обнажилась более ранняя малая интрузия гранодиоритов-диоритов, окружённая широким ореолом контактово и гидротермально изменённых пород, что давало возможность судить о вскрытии только купольной части интрузива. И здесь же, в южном обрамлении интрузива выявлены с запозданием геохимические ореолы серебра, свинца, цинка, висмута, молибдена и других металлов, а в маршрутах Иван Всеволодович нашёл прокварцованные рудоносные образцы туфов, а в двух шурфах вскрыли две трещинно-прожилковые зоны, правда, маломощные, но с богатым содержанием металлов. В общем, наклёвывалось не ахти какое, но рудопроявление, которое можно было, не кривя душой, рекомендовать для дальнейшей более скрупулёзной оценки горными работами, не задерживаясь на нём при издании геологической карты. Более-менее похожие были и на других участках заснятой площади в мощной зоне северо-западного разлома, но этот почему-то Ивана Всеволодовича насторожил. Тот, кто долго и серьёзно занимается геологией, знает, что у увлечённого геолога, обладающего хорошей зрительной памятью и умением мыслить образами, есть, кроме умения соединять факты, ещё и собачий нюх на рудоносность. Он срабатывает там, где скептику ничего не светит, его не объяснить простыми словами, но он давит на черепушку с такой эмоциональной силой, что противиться невозможно. Именно на таком участке и в таком состоянии Иван Всеволодович и сделал стойку. С трудом удалось уговорить главного геолога экспедиции Романова передвинуть сдачу отчёта на второй квартал и получить от него разрешение на зимние канавы. Надо, однако, признаться, что кроме нюха сработало ещё и непреодолимое желание не отдавать унюханное другим, а получить добычу самому. Он очень верил, что не обманывается в удаче.
И не зря! На четвёртый вечер со дня начала работ Саня Травилов приволок по темноте два интенсивно прокварцованных куска сильно изменённой породы с прожилками и гнёздами жёлтых сульфидов и полиметаллов. Позже Иван Всеволодович под мощной лупой увидел блёстки и вкрапленники аргентита. Это уже было кое-что и так сразу! Фортуна явно благоволила зимовщикам.
- Везёт же тихоням! – с завистью и досадой произнёс Диджей, подойдя посмотреть на первую добытую руду.
- Мощность измерил? – нетерпеливо спросил начальник. – Хорошо зачистил? В зоне взял или так, поверху, лежали?
Сашка, волнуясь, вытер заскорузлые грязные руки о телогрейку, шмыгнул уже подтекающим носом.
- Не знаю. Я только колупнул кайлой, они и вывалились. Подобрал и – сюда.
- Тетеря! – обрадовался Диджей. – Самого главного не сделал. Не в счёт, так? – обратил умоляющий взор на Ивана Всеволодовича, намекая на приз. Подошли и другие поучаствовать в интересной теме.
- Не так, - огорчил завистника распорядитель призового фонда. – Всё как уговорились: нашёл первым – получи три бутыля.
- Как три? – ещё больше возмутился Витёк. – Ты ж обещал две! – Ему стало жалко не доставшейся ему третьей.
Иван Всеволодович счастливо улыбнулся.
- А так – ты плохо врубился, - и объяснил: - Я сказал: первому – три, второму и третьему – по две, а четвёртому, пятому и шестому – по одной. Все слышали? – Не нашлось ни одного, кто слышал