Что ты молчишь?! Я спрашиваю: ты не передумала со мной ехать?!
— Нет, миленький, нет! Конечно, нет!
— Ну а если нет, тогда собирайся на Кавказ! Там теперь будем жить! Ну как приедешь!? Я спрашиваю, приедешь?!
- Конечно! Конечно, миленький!-
- Тогда быстро собирай вещи и вылетай! Я тебя тут встречу! Через пять дней надо быть на работе! Записывай адрес... Да, что ж это такое, девушка! Где связь?! Алло! Алло! Раюшка, милая, я тебя не слышу! Я тебе перезвоню! Слышишь?! Я тебе перезвоню!
— Связи нет. Повторяю, связи нет. Обрыв на ли¬нии...— зазвучал в трубке чей-то чужой голос.
Вот так и сидел Южин в своей одинокой квартире и вспоминал события дней, давно минувших, и нанизывал их будто бусинки на нитку памяти.
...Тогда, в первую его зиму в Казахстане, перед Новым годом вдруг распогодилось. Стихли ветра. Ослаб мороз. В городе установилась тихая и удивительно мягкая зима. Каждую ночь снег крупными хлопьями падал на тротуары и мостовые, покрывая их ровным пушистым одеялом. Снег начинал идти с наступлением сумерек и кружил в свете неоновых фонарей, танцевал, водил хороводы, прежде чем лечь на землю и успокоиться.
Южин любил выходить на улицу в такие вечера. Он бродил по пустеющим улицам, любовался этой красотой, а потом, совсем поздно, подходил к Раиному дому, отыскивал ее уже темные окна, и подолгу простаивал, глядя на них. Иногда ему чудилось за окнами какое-то едва уловимое движение, и в голову приходили светлые мысли о их с Раей будущей жизни. Он почему-то был уверен тогда, что вся его дальнейшая жизнь будет связана с Раей, хотя до сих пор они общались только по работе, да и то нечасто. И все-таки он верил, что будет именно так, потому что эта девочка, сама того не ведая, заняла прочное место в его жизни, поселившись в сердце легко и надолго.
Так повторялось из вечера в вечер. Что-то неудержимо тянуло его к Раиному дому. И это "что-то" не давало ему спокойно спать ночами, если вдруг он не выполнял своего ежевечернего ритуала.
Вот и тогда он уже лег в постель, но сна не было. И Южин понял, что его и не будет, пока он не выйдет на улицу и не пройдет своим обычным маршрутом. И он оделся и вышел, и, как всегда, пришел и остановился на своем обычном месте у дома в тени старого раскидисто¬го" карагача.
Не успел он простоять и двух минут, как дверь подъезда хлопнула, и на улице появилась Рая. В рыжей шубке и огромной цветастой шали, она удивительно была красива в свете уличного фонаря, среди густо падающего снега. Южин прижался к стволу дерева, а Рая, пробежав всего в каких-то трех шагах от него и не заметив, с размаху кинулась в пушистый сугроб и перевернулась на спину, взмахнула руками и подняла в воздух тучи снега. А до Южина донесся ее тихий, счастливый смех.
Южин с восторгом смотрел на все это, еще не улав¬ливая смысла происходящего и не пытаясь до него докопаться.
Да и какой такой особый смысл во всем этом надо отыскивать? Какой особый смысл в купающихся на мелководье молодых кобылицах с жеребятами, когда они валятся на спину, поднимая в воздух тысячи брызг, переворачиваются в воде с боку на бок и тихо перекликаются счастливым ржанием; в танцующей на спине в траве под первыми лучами солнца молодой кошке; в конце концов, в самом луче солнца, весело пляшущем на дне наполненного до краев колодезной водой ведра. Это все — кусочки обыденной жизни, мимо которых мы проходим, часто не замечая, в спешке повседневности, но, заметив однажды, запоминаем на всю жизнь, понимая, что, не будь их, жизнь, на удивление, была бы пресной и однообразной.
А тогда, увидев Раю купающейся в снегу, а она имен¬но купалась, другого слова тут не подобрать, Южин внезапно почувствовал стыд, будто подсмотрел что-то очень сокровенное и интимное, чего ему видеть никак не полагалось. И он тихонько попытался улизнуть. Но не прошел и пяти шагов, как услышал за спиной громкое:
— Алеша!.. — он остановился, оглянулся. Рая бежала к нему, на ходу отряхивая снег с шубки и шали.
— Пришел, все-таки! А я думала, уже не придешь! И она рассмеялась тем же давешним своим смехом. От предчувствия чего-то такого, чего у него в жизни еще ни разу не было, у Южина защемило сердце.
— А ты разве ждала меня?
— Ну, конечно, — будто так и должно быть, ответила Рая. И добавила: — Я же тебя из окошка каждый вечер видела и ждала. А когда ты сегодня не пришел, мне так грустно стало. Ты же будто услышал меня! — она сняла варежку и провела теплой ладошкой Южину по щеке. И
произнесла: — Милый! — подтянулась на цыпочках, неожиданно поцеловала его в холодные губы, вновь засмеялась счастливым смехом и скрылась в подъезде.
Южин стоял, словно окаменевший, и задержать ее не пытался. Слишком неожиданно и фантастично было все то, что обрушилось на него в последнюю минуту. А когда опомнился и кинулся догонять, Раи уже и след простыл. Он только услышал, как хлопнула на пятом этаже ее дверь.
Вот так у них все и началось.
А потом была степь. А над нею сияло солнце, лаская своими лучами огромное поле маков, протянувших к нему свои раскрытые чашечки. В воздухе над алым пожаром дрожала, как натянутая тетива лука степного батыра, весенняя песня жаворонка.
Неясные очертания далеких синих гор терялись в воздушном мареве, и оттуда дул легкий ветерок, играю¬щий длинными, цвета спелого каштана волосами иду¬щей по полю девушки. Свой легкий халатик она держа¬ла в откинутой руке, подставляя солнцу открытые плечи, грудь, счастливое лицо. Маки расступались, давая дорогу ее босым ногам, и тут же смыкались за ними.
Это были ее степь, ее поле, ее весна. И все вокруг, казалось, знали это. Она сама была частью этой земли, этой весны, этой весенней песни.
Но вот со стороны гор показалось маленькое облачко пыли. Оно неслось по степи, словно перекати-поле, быстро приближалось и вырастало, а вместе с ним приближался и вырастал звук топота многих десятков копыт. Косяк лошадей направлялся прямо к маковому полю. Впереди скакал громадный вороной жеребец.
Когда до него оставалось каких-то несколько десятков метров и уже был виден его дикий косящий глаз, девушка резко взмахнула руками, что-то громко гортанно закричала и бросилась вперед, прямо на огромного вожака.
Казалось, ничто не сможет ее спасти. Еще секунда, и лошади сомнут, раздавят ее десятками острых, тяжелых копыт.
Но вдруг вожак повернул, а за ними весь косяк ушел в сторону, не задев и края макового поля.
Южин проснулся от звука близкого топота, поднял голову, увидел смуглое тело девушки, услышал ее крик и понял, что сейчас произойдет что-то страшное, чего он не в силах изменить.
В отчаянии он зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел удалявшийся табун и шедшую к нему девушку, живую и невредимую.
— Ну что ты, милый! Что ты, родной! Все в порядке, я прогнала их. Успокойся и ляг. А я спою тебе нашу песню.
И она запела негромко, прикрыв глаза длинными ресницами и немного раскачиваясь из стороны в сторону.
Это была древняя песня ее народа, вобравшая в себя мудрость веков, опыт поколений. В ней говорилось о любви юноши и девушки, живших много сотен лет на¬зад. О любви, поборовшей смерть и время, и родившейся вновь, но уже песней...
...Вот уже неделю жили Рая с Южиным на кордоне у ее деда карт-атая, как ласково она называла его по-своему. Карт-атай был стар и морщинист. Прожил в этой степи всю жизнь. Растил детей, внуков, пас лошадей и овец, пил кумыс и был счастлив.
Рая каждую весну выкраивала недельку, чтобы навестить карт-атая и повидать свое заповедное поле маков. Вот и на этот раз приехала она сюда и привезла с собой Южина.
Южин ошалел от этой красоты. Проживший всю жизнь в городе, он был поражен обилием цветов и красок весенней степи, а когда увидел поле маков, то и вовсе потерял голову. А может, это присутствие Раи на него так действовало.
Каждое утро они уходили в степь, к макам, и возвра¬щались к обеду, счастливые и уставшие.
— Вот это жизнь! — восхищался Южин. — Будь моя воля, ни за что бы не уехал отсюда.
— Кто ж тебе мешает? — лукаво улыбалась девушка. — Деду лишний помощник не помешает. Оставайся и живи с ним на здоровье.
— Нет, Раюшка, — опомнившись, отвечал он, — не смогу. В степи хорошо в гостях недельку пожить, ну от силы — две. Но чтобы всю жизнь... Нет, не смогу.
— И правильно, милый. Не сможешь. Ты узнал только такую степь. А через месяц здесь все изменится. Солнце выжжет траву и цветы, кругом станет желто и уныло. Вода уйдет под землю, и ее не станет хватать ни людям, ни лошадям. Зной и пыль поселятся в степи до са¬-
мых холодов. Тяжелое придет время!-
— Слушай, Раюшка, а как же твой дед? Как он-то все это переносит?
— Привык, милый. Он ведь всю жизнь тут прожил, и другой жизни не знает. Да она ему и не нужна. В другом месте ему было бы плохо. Только два раза уезжал он отсюда. Один раз в сорок первом, когда лошадей на фронт перегонял, а второй раз уже недавно, за орденом в
город ездил. Получил орден, погостил у нас три дня и сбежал. Не могу, говорит, болею в городе. Теперь его туда и калачом не заманишь.
— Он, что же, и зимует на кордоне? — удивился Южин.
— Ну, зачем? Зимой он в центральной усадьбе живет. В доме. Вместе с дочкой, внуками и даже правнуками. А как лето, сюда выезжает. Поближе к лошадям. Дед у меня не простой — знаменитый дед. Во всей здешней степи лучше него никто лошадей не знает. Он ведь с детства чабаном. Овец пас, лошадей, верблюдов. Вся его жизнь в этой степи. Ну да хватит болтать, пора кумыс пить. Пошли скорее.
И они пили резкий, пьянящий кумыс, потом шли к скважине, возле которой растеклось крохотное, но чистое озерцо. Купались в нем до посинения. Вода в озерце была ледяная, поднималась по трубам с большой глубины. А вечером, расположившись на кошме у костра, слушали длинные, как сама жизнь, рассказы старого чабана.
Над ними висели огромные звезды, каких никогда не увидишь в городе. Рядом в табуне всхрапывали лошади, а где-то в дальней степи грызлись шакалы. Металось пламя костра, бросая дрожащие блики на Раино лицо. В этом ненадежном свете оно казалось загадочным и немного чужим. А на душе у Южина было покойно и радостно.
— Ну что еще надо? — думал он. — Любимая женщина. Тишина. Покой. Какой-никакой уют. Ведь жили же так целые народы многие сотни лет. Казалось бы, живи, ни о чем не думай. Нет же: таким уж создан человек — мало ему своего маленького счастья — хочется чего-то большего. И не только для себя одного. Наверно, потому и уходят люди из теплых домов да от сытых столов в вечную неустроенность, в неизвестность, в другую, неспокойную жизнь.
— Звезда перечеркнула весь небосвод и упала за ближ¬ним холмом. Небо еще ниже спустилось к земле, мигая мириадами ярких и чуть мерцающих звезд.
И Южину на секунду приоткрылась вся бескрайность Вселенной. За этими ближними мирами он увидел невидимые глазом дальние миры, а за ними еще и еще... И так без конца и края. И пораженный этим видением, он почувствовал всю широту огромного пространства степи. Вся необъятность ее, терявшейся за невидимым ночным горизонтом и там, вдалеке, вливающейся в небосвод, в звездное небо, не умещалась в сознании Южина. Он увидел себя как бы со стороны,
