Големная жизнь

должен чем-то питаться, он ведь дышит, у него все внутри функционирует, как у человека, а он, Аким, кое-что забыл ему сделать. И после этого он еще называется врачом, да что там, уже доктором медицины! Палач он, а не доктор. Запустил сердце биться и забыл, что его нужно поддерживать. Какое-никакое, а сердце.
Посчитав на пальцах для большей уверенности, сколько времени Гомер обходится без пищи и воды, Аким бегом бросился бежать.
И снова его встретила Ирма с перепуганным лицом.
-- Аким, он там, под окном… -- с размаху швырнув книгу молодого доктора на стол, Аким высунулся наружу из окна. В кустах что-то ерзало.
-- Почему ты так думаешь? Может, это кошка?
-- Я его видела. Голый, лысый, маленький такой. Он по стенке пытался залезть. – Ирма жалко посмотрела на Акима, то ли сопереживая, то ли просто переживая. Аким кубарем скатился по лестнице. Под окном в кустах и впрямь сидел Гомер и, обхватив себя худыми ручонками, старался согреться. Его трясло, и вид у него был, надо сказать, аховый. Проклиная все на свете, Аким крикнул, чтоб Ирма сбросила что-нибудь укрыть Гомера. Сверху прилетело одеяло и накрыло Акима с головой.
Несчастный Гомер, он так и просидел сутки под окном? Да и куда он мог пойти, выпрыгнувший со страху в окно? Холодный, голодный, напуганный! Аким завернул съежившегося Гомера в одеяло и подумал, что неплохо было бы, не отходя от кассы, кое-что подправить, пока не стало хуже. Схватил безмолвно брыкающегося Гомера за руки и заглянул внутрь. Да, определенно, голосовые связки… Так, поправим, а то выйдет бас, еще чуток, а теперь органы… все на месте, только выделительная система хромает, да и половая тоже… разойдясь, Аким даже вырастил дубликат глаза, попутно удивляясь, откуда силы берутся. Поправил мозг, покрыл голову Гомера нежным пушком. Вылепил было пупок, да плюнул. Ни к чему. Открыл  глаза и увидел вокруг ночь в исходе. Схватил Гомера в охапку и поволок наверх, будя соседей.
Ирма заснула на стуле под окном, так и не дождавшись очередных указаний. Аким осторожно положил сверток на кровать, но притихший было Гомер снова завозился. Из одеяла вынырнула мордашка в светлом пуху и разразилась громким плачем. Протянулись руки и обхватили Акима, прижимая к нему маленькое дрожащее тело. Вскочила Ирма и испуганно спросила:
-- Откуда здесь ребенок?
Аким только беспомощно развел руками. Ну как объяснить, что он теперь натворил?
Аким, успокаивая, гладил мальчика по голове и думал, думал, думал… Отчего же зависят эти трансформации, если в конце концов у него все равно получился человек? И почему он не получился у него с первого раза? Не было уверенности? Не было достаточного опыта? Не было желания? Да кто теперь разберет! В одном Аким сейчас был уверен – сейчас это человек, и это человек разумный, самый настоящий человек, живой, а никакой не оживленный и не одушевленный! И не смейте его так называть. И он, Аким, ему сейчас нужен, как родная мать.
Гомер забрался Акиму на руки и возился, устраиваясь поудобнее, вопросительно заглядывал в глаза, на что Аким отвечал ему ободряющей улыбкой и, наконец, ухватившись за Акимов большой палец, заснул. Аким задумчиво разглядывал новоявленного ребенка На вид – лет шесть, а то и  пять. Но это роли, конечно, никакой не играет, все равно он сейчас – как чистый лист и то, что он отличил Акима, еще ничего не говорит, он просто никого еще толком не видел близко, вот и прилип к Акиму. И что ждет его там, в больнице, или в институте, куда его наверняка отправят ставить свои глупые эксперименты на живом человеке? Какова же должна быть степень секретности, что даже врачи не знают всей правды и Садар Радзимович его поддразнивал опытами над големами.
Ирма все так же стояла у окна и оторопело смотрела, как Аким прижимает к себе взявшегося из вчерашней глины мальчика с тоненьким остреньким носиком, бледной прозрачной в синеву кожей, и во сне крепко держащего Акима за руку. Ничего ей не говорил тот факт, что Аким стал доктором, объяснить превращение он все равно не мог, несмотря на подробный рассказ Акима обо всех своих злоключениях.
-- Что ты будешь делать, когда завтра нужно будет представить этого…
-- Морфа?
-- Морфа.
-- Ничего. Скажу, что пошутил. Пусть оставят себе свои дипломы и книги пусть забирают, и степень докторскую тоже. И вообще, кому какое дело? Это мой ребенок. Я сам его сделал. Никто не имеет никакого права у меня его забирать. С работы меня, конечно же, за такую шутку сразу же уволят, сократят, так сказать, «по собственному желанию».
И когда утро застало на пороге Акимова дома приветственную толпу, возглавляемую все тем же доброхотливым Садаром Радзимовичем, Аким небрежно открыл дверь, взъерошенный, с помятым и сонным лицом и сказал:
-- Попрошу всех вон! – И за спиной у Акима маячил счастливо улыбающийся маленький мальчик в не по возрасту больших штанах и пальцем ковырял пупок.
среда, 5 октября 2011 г.