Zоопарк

День у Макея не задался еще с утра. Видно, бывают такие дни в году. Хорошо бы пореже. Все началось с банального пробуждения. Сон был тяжелым, угнетающим, так что пробуждение должно было обрадовать. Но, открыв глаза, Макей проклял все на свете. Перед глазами маячили разноцветные круги, символизирующие наступающее похмелье, во рту была тишь, как после бури в пустыне – все покрылось сухим и шершавым песком. Лицо на ощупь выглядело, как Помпеи после извержения – кое-где кустами торчала щетина, все остальное было расплывчатым. Вернее, оплывшим. Или заплывшим.
Тяжело вздохнув, Макей поднялся с кровати. Голова оставляла желать лучшего – вокруг плескались незримые волны, мягко покачивая, поднимая и опуская пол, потолок, мебель и прочий скарб. Сам Макей чувствовал себя лодочкой в этом пока тихом океане. Маленькой утлой лодочкой и даже без весел.
-- От-тлично… -- прохрипел Макей, окуная лицо в холод открытого на всю катушку крана.  – З-замечательно. Восхитительно. Я жив.
Вчера ему казалось, что водка никогда не кончится и они будут пить ее до Страшного суда. Одним краем думая о похмелье, Макей мечтал о во-он той. Та, блондинистая девочка, с жеманным выражением лица разговаривающая с соседом – лысеющим в 28 лет Витькой, ничего не знала о перспективе оказаться в одной постели с Макеем и потому вскоре после трех собралась и умотала домой. Возможно даже к себе, потому что никто из парней не уходил. Все с нетерпением ждали, пока Макей допьет очередной брудершафт, побратается,  и наконец-то можно будет пить со всеми сразу.
Макей заметил исчезновение блондинки только под утро, когда, осмелев, решил пойти и выпить с ней. Обнаружив пропажу, он долго соображал, что же ему теперь делать, вышел во двор и облегчил душу на газон. Душа попахивала кислым, в извержениях сияли кусочки рыбы, горошек и съеденная на спор салфетка.
Чудом добравшись до дома, Макей торжественно пообещал себе, что следующий раз он не будет так сразу напиваться, а сначала кого-нибудь закадрит. Тогда, выходит, смысла напиваться вообще не было – ничего не вспомнит, да и вряд ли что-нибудь сможет.
Кое-как продрав, как говорит бабушка, глаза, Макей соорудил нехитрый завтрак – пара сосисок, залитых лупоглазыми яйцами, скромная чашка кофе – полупрозрачное кофе и на вкус было очень сомнительным. Хлеба в доме не оказалось.
Голова вдруг заныла где-то в районе мозга, зарябило в глазах, а съеденное немедленно попросилось обратно. Подавив первый приступ, Макей осторожно положил голову на диван и пристроился рядышком. Было паршиво. Было грустно и тоскливо. Макею вспомнилась милая девушка Надя, прожившая с ним две каникулярные недели. Не было похмелья, тяжелой головы, мушек в глазах. Были выстиранные носки, глаженые майки, ароматный обед из трех блюд, ласковые глаза и темная копна волос, пахнущих не то молоком, не то свежим сливочным маслом, то есть оставлявшие после себя ощущение непривычного уюта и неожиданного комфорта. Девушка Надя исчезла из его жизни после внезапного загула, сопровождавшегося появлением в весьма нетрезвом виде и после полуночи, а потом долгим концертом «Да нафиг оно мне надо! И жил и буду жить, я сам по себе». Праздновалось освобождение из-под ненавязчивого женского ига всей компанией целую неделю. Было радостно, свободно, беспробудно, но вот кончилось вчера.
Утро было безнадежным. В окне пылало беспощадное солнце, напоминающее о наступлении лета, мамин фикус в углу жалобно стиснул сморщенные листочки в кулачки и просил воды. Макей со всеми предосторожностями приподнялся с дивана, добрел до кухни, набрал литровую банку воды и залил фикус, а заодно и пол. «Ну и черт с ним, с полом, все равно мыть надо».
Злобно звенел будильник. Половина двенадцатого. Макей судорожно поводил глазами по комнате. Чего-то в его больной голове еще ассоциировалось с приближением двенадцати часов. Ага, вот на зеркале записка «12:15 зуб», написано на редкость коряво, значит, писал мало того сам, так еще и вчера, перед тем, как уснул. Куда ему ехать с этим зубом Макей уже не помнил. Но надеялся, что по пути вспомнит.
Помаявшись по комнате, он нашел-таки чистые носки, относительно мятую майку, почти чистые джинсы, портмоне с (надо же, остались!) деньгами. Кое-как расчесав спутано-войлочный ком волос, выскочил в подъезд. Натолкнулся на соседку с пятого, извинился, побежал дальше. Голова уже не болела, ныл зуб. Отлично! В тему, теперь не свернуть, будет ныть до победного, пока не вырвут. Или не залечат, что маловероятно.
Стоматолог помещался в маленькой комнатке на первом этаже на другом конце города. Это вспомнилось по дороге. Ноги понесли к обочине ловить такси, руки достали деньги. Голова по-прежнему молчала.
Стоматолог оказался интеллигентным парнем в белом халате с ласковыми глазами, вовсе не страшный, но все же внушающий некоторые опасения по поводу ориентации. Макею хотелось бы, чтоб им занималась ассистентка с пушистыми ресницами. Она бы там возилась, а Макей смотрел бы, как порхают эти ресницы над подвижным черным зрачком, ловил бы взгляд, потом утомленно закрыл глаза… пригласил бы ее куда-нибудь. Молодой врач вынул тампоны и отпустил Макея с миром, предварительно содрав полагающуюся сумму и пробив чек на кассовом аппарате.
Делать было нечего. До дома полчаса ходьбы, как оказалось, потом опять колесить по всей квартире в поисках занятия. Денег нет, друзья все куда-то испарились – все работают, а у Макея работа аж через неделю, и то, если позвонят. Хоть бы какая-нибудь подвернулась вчера,  пожалел Макей, сейчас было бы куда возвращаться. И вдруг почувствовал себя безгранично одиноким, сиротливо идущим по чужим улицам. А ведь все могло быть хорошо. Родись он в семье с достатком выше среднего, он бы уже где-нибудь учился. Ходил бы на диско с расфранченными девками, кутил бы в ресторанах, а не на кухнях у друзей. Купил бы себе, наконец, гитару,  настоящий «Фендер». Съездил бы в Москву, скажем, на концерт. Или в зоопарк. Зоопарк.
Макей поднял голову и оглянувшись, повернул обратно.
Ворота зоопарка уже давно выглядели непрезентабельно, да и внутри было не лучше. Макей не был в родном зоопарке с детства, но уже тогда был шокирован запахами, исходящими от клеток, замурзанным видом животных, непритязательно валявшимися кусками мяса в вольерах хищников. И теперь, неизвестно зачем ему понадобилось смотреть на животных и их мучителей. «Наверное, затем, что им хуже, чем мне. Это утешает» подумал Макей и вошел в облупившиеся ворота. Тетка в подобии кассы взяла деньги и спросила:
-- Один?
-- Если только я похож на ребенка, дайте сдачу, -- ухмыльнулся Макей, поднимая глаза на вывеску «Взрослым 5000, детям 2000, военнослужащим 2000», потому что на военнослужащего он похож не был. Кассир отдала билет и сказала:
-- Я посмотрела, вдруг вы не один.
Макей улыбнулся, и подумал, что если бы пришел с ребенком, она попросила бы доплатить еще 2000. Запуталась тетка. Интересно, как может существовать зоопарк на те крохотные средства, которые он получает с продаж билетов. Мясо-то нынче дорогое!  «Кормление животных происходит в … Хищников кормят СЫРЫМ МЯСОМ… Птицу… травоядных…» Интересно, а если подождать время кормления, их на самом деле при всех покормят, или выгонят посетителей в целях безопасности. Или не поэтому, а чтоб не видели, ЧЕМ их будут кормить.
Раньше на этом месте продавали шарики, орешки для обезьян, булки, чтоб кидать уткам, попкорн. Теперь здесь забор, на заборе табличка «Не перелезать». Макей пробежался глазами по клеткам хищных птиц. Один гриф сидел прямо у сетки и цеплялся крючковатым клювом за сетку, задрав голову. Видна была синеватая кожа между перьями и Макей подумал, что гриф существо по сути нелюдимое, и прижиматься к горячей сетке его заставляет скорее всего не любовь к посетителям, а состояние духа. «Я бы тоже так… вцепился и сидел».  
Дальше он увидел только огромное пространство, занятое под бассейн для водоплавающих. «Боже, ферма! Нет, скотоводческое предприятие» подумал Макей и даже сказал вслух, потому что от бассейна, заполненного мутной водой со стойким запахом курятника, в сторону сетки и приближающихся посетителей рвануло с дюжину уток, гусей, и прочей шушеры птичьего двора. «Интересно, они их едят?» было первой мыслью, дальше мысль немедленно переключилась на лам. Альпака дружно валялись в пыли, потрясывая стрижеными боками. Далее виднелись верблюды, ламы настоящие, не альпака, грустно тянувшие морду с заплаканными глазами к сетке, мирно жующая лошадь,  два толстых мохнатых кабана и целое стойбище кричащих вразнобой ослов.
Макей прошел мимо всего этого с непонятным чувством. Это все ему было неинтересно, это все он сто раз видел в деревне и на даче. Осталось стойкое впечатление, что размножаются в зоопарке исключительно нестеснительные домашние любимцы, поскольку их больше всего. Журавлей всего два – самец и самка, фазанов под табличкой «цесарка» три пары, тоскующий меланхоличный малый кенгуру валлаби  один, сидит у сетки на хвосте и смотрит куда-то в себя.
В вольере носились бесконечные лисы и мелкие шакалы. Мерили рысью периметр, по кругу наматывая километры. Все это было так знакомо.
Макей вылетел из зоопарка со смешанным чувством зависти и ненависти. Завидовал он лису, беспечно лежащему в тазике для воды, поскольку все самое страшное для этого зверька уже свершилось. Ненависть пробуждало чувство схожести ситуаций. «Я ведь тоже так. По сто километров  в день. От нечего делать, словно кто-то невидимый обрек меня на это прозябание. И вся наша жизнь похожа на огромный зоопарк, в котором только предоставлено иллюзорное ощущение свободы, а на самом деле все ходят по замкнутому пространству, считая, что все уже потеряно. Те, кто еще на что-то надеется, давно обломал зубы о прочную решетку. Те, кто бился до конца, ушли. Далеко и надолго. Я как этот лис. Лежу себе в тазике, и ни разу не подумал, что это за тени скользят мимо меня. Тени прошедших лет или тени прошедших возможностей. А, может, просто тени прошедших? Кто главный в этом хороводе? Как выйти из вольера? Как показать, что мало? Мало воздуха, свободы, жизни? Может, потому я еще и не женился, потому что чувствую отсутствие выбора? » Стало еще хуже, чем было с утра. Теперь все мало-помалу напоминало ему треклятый зоопарк. Работа – по договоренности, девушки – по предварительному сговору, друзья – кто подвернется. С кем вольеры поближе, с тем и дружится. Кого подсадят – с тем и сплю. Что предложат, то и делаю. Куда пустят, туда и пойду. Как позволят, так и живу.
Дома было пусто. Макей перекусил, повалялся, обзвонил пару друзей, потому как дело шло к вечеру. Надрался в кабаке, проснулся следующим утром в хорошем настроении, улыбнулся себе в зеркало. Вроде ничего, отлично все. Мысли дурные куда-то пропали. С работы позвонили. Сходил. Приняли.
Макей, напевая, вышел в коридор, окинул взглядом пустые голые стены комнаты, окна, затянутые ненавязчивой сеткой рабица и пошел на улицу.