Големная жизнь

ГОЛЕМНАЯ ЖИЗНЬ
По мостовой впереди полз глаз. Даже не полз, передвигался какими-то неровными тараканьими рывками. Аким подошел поближе, пригляделся и понял, что ножек у этого глаза не было, а значит, ползти было нечем. Глаз катился. И не просто катился, а умышленно выбирал места наибольшего разгона; вскатывался на выпирающий булыжник, секунду медлил, определяя маршрут, отклонялся назад и ухарски несся вниз. Глаз был небольшой и булыжная мостовая, должно быть, представлялась ему бескрайней холмистой местностью, однако, с высоты своего роста Аким видел, что не далее, чем в двух метрах впереди мостовая пешеходная превращается в мостовую транспортную. А, значит, булыжники мельче, пригнаны лучше, и глаз, скорее всего, катиться по ним не сможет. Кроме того, по этой мостовой ездили повозки, тачки и тележки. Правда, редко, но сейчас начинался «Час Пик», время смены пиковых постовых, и гремящая броней стража вот-вот должна была показаться из-за угла. Глаз рисковал быть раздавленным. Или упасть в сток, где его унесет в лабиринт канализации и выбросит, в конце концов, где-нибудь в речку. Или застрять в выбоине. Или просто завязнуть в луже – недавно был дождь, и ровная с виду мостовая обнаруживала огромное количество неровностей, вдавленностей и просто вертикальных луж. Аким пожалел упорный глаз, поднял его двумя пальцами – глаз крутился и вырывался – и засунул во внешний карман штанов. Глаз тут же принялся шуметь. Скрипел, кряхтел, как майский жук, болтался в мешке кармана и норовил выглянуть в крохотную дырочку, отчего та постепенно превращалась в просто дыру. Забавно было думать, каким таким местом глаз ухитряется издавать звуки. Непонятно было, как глаз катится. Наверное, смещает центр тяжести. Интересно, а начинает он от этого хуже видеть?
Аким перешел через дорогу, и уже за его спиной загрохотали ногами по мостовой стражники. Первый наряд пронесся мимо – видимо, не успевал на пост; второй обогнал Акима и остановился на углу у пекарни, делая вид, что стоит тут уже минимум полчаса – старший скучным взглядом обводил улицу из конца в конец, младший ковырялся пикой в луже, поддевая конфетный фантик острием. Рядом топтался Голем. Рискованно, конечно, луж полно. Когда Голем попадал в лужу, он размокал – големы были глиняные – и впоследствии разваливался. Со стражников взыскивали. Правда, в учебке все время приводили в пример некоего Голема, превратившегося в грязь и, тем не менее, задержавшего преступника – тот просто поскользнулся на глине и упал. Непонятно было, как Голем оказался впереди настигаемого, да еще успел совершенно размокнуть – на это требовалось около получаса. Тем не менее, героический Голем был представлен к посмертной награде, о чем всем прочим големам в первую очередь докладывали при появлении. Големы были тупые, понимали и запоминали только несколько элементарных действий – знать старшего, идти рядом и задерживать кого покажут. В глиняные головы трудно было вдолбить понятие тщеславия, а, тем более, доблести – у них и так не было чувства самосохранения, если за Големом не следить, то он сам по себе сваливался в лужу. Некоторые стражники даже клялись, что их големы специально падают в лужи, чтоб поскорее вернуться в первобытное состояние. Но им никто не верил – мало ли что они говорят, эти стражники, чтоб не получать взысканий. Големы были на службе государства, им полагалось быть верными. Сама мысль, что големы могут дезертировать с поля боя (места задержания), была вредной и потому изгонялась из голов офицеров. Тем не менее, о невнимательной любви големов к лужам знали все. И плох тот задерживаемый, который не пробежит по темным проулкам, где полно выбоин с затхлой стоячей водой и на головы ежеминутно грозит пролиться тазик помоев со второго этажа.
Этот Голем был обут в детские сандалии веселенькой расцветки. Големы были ростом небольшие, коренастые, но очень сильные, кроме того, лепить гиганта (для устрашения) было невыгодно. Глины в округе было мало и каждый почетно (читай «случайно») погибший (размокший в луже и превратившийся в кучку глины и вязкой грязи) при исполнении Голем был тщательно собираем совочком в ведра тем же младшим стражником, чьим нарядом он был потерян. Это стандартное наказание было намного эффективнее штрафов – потерять Голема было не так позорно – хоть раз, но всякий наряд возвращался в неполном составе. Стражников унижал сам процесс выскрябывания дефицитной глины с мостовой. И потому големов всячески старались предохранить от попадания воды. К сожалению, големы не терпели одежды – Голем становился беспокойный, суетливый, все время проводил в движении, будто одежда стесняла, и он старался ее разносить. Голем становился уж совсем невнимательным – и мог не услышать команды, поглощенный внимательным изучением одежды. Мог упасть в лужу – просто оступиться и упасть. Обувь была мизерной защитой, но она не так отвлекала. Голему и так приходилось все время ходить, он громко топал и разводил руками, удивленно глядя на сандалии, словно говоря себе – «Глазам не верю! Что это такое?» Но, по крайней мере, так он хоть не рисковал быть потихоньку подточенным водой. Некоторые големы даже позволяли одевать на себя резиновые сапоги. За что крайне ценились. Их иногда специально размачивали и смешивали с другой глиной – на развод, все надеялись закрепить свойства. Такое скрещивание, как правило, плодов не приносило, но бывали и случаи редкостных успехов. Так, однажды слепили Голема, страшно похожего на начальника восточной стражи, своенравного и невнимательного. Как полагали, случайно. Правда, впоследствии, оказалось, что начальник по пьяни помочился на складе на мешок с глиной. И его Голем долго не прожил – попав ногой в погоне в лужицу из разбитой винной бутылки возле трактира, там же и остался. Сел и стал размазывать себе по голове розовую липкую грязь. К приходу наряда голова была напрочь смыта, а сам Голем пребывал во влажной консистенции – хоть опять лепи да суши.
Аким усмехнулся Голему в детских сандалиях. Безобиднейшие создания, взятые на вооружение, словно пики или арбалеты, тоже стали каким-никаким оружием. Голем хватал крепко и был тяжелый – с таким довеском не особенно побегаешь – он хоть и низенький, всего-то по пояс, но весит чуть ли не под восемьдесят кило – сплошная глина. В военном институте уже который год идут секретные эксперименты, и весь город знает, что если Голему оставить в голове пустоту, то он ее обязательно разбивает. Экономить на глине не получалось. Големы и без того были бестолковые, а тут еще и неожиданные потери в виде разлетевшихся черепков. Голем без головы проходил еще несколько метров, после чего либо тоже бился о ближний угол или мостовую, либо падал в лужу. Неуклюжие, неповоротливые, Аким вообще удивлялся, как они прижились на службе. Гораздо удобнее было бы заводить собак. Но собаки очень дорогие -- их крайне мало. Кроме того, специалистов-собачников, способных заставить псину понимать, а не просто так кидаться на все подряд, тоже исчезающе мало.
Аким мечтал о собаке. Так мечтал, что уже забыл, когда в последний раз вспоминал. Думать о собаке было мучительно, и Аким гнал мысли о пушистом комке под ногами прочь. Родители Акима были не особенно богаты, и подарить маленькому сыну даже черепашку не могли. Акиму приходилось утешаться выловленными на окраине пальцами, которые как черви извивались в банке под кроватью Когда мама во время уборки их обнаружила, она была в шоке. Ей все казалось, что они выползут и нападут на нее. Аким долго разубеждал маму, пытался найти у пальцев рот, чтоб доказать маме, что они не опасны, но все безуспешно. И на следующий день пальцы пришлось выпустить. С тех пор у Акима сохранилось какое-то нежное отношение к пальцам и прочим самостоятельно передвигающимся органам – скрипучим глазам, ушам, всегда летающим парами, коконам сердец, из которых потом выводились потрясающие загогулины-паразиты. Они любили присасываться к коже, и тогда человек ощущал странные чувства. Но больше всего Акиму доставляли удовольствие жуки, похожие на маленький мозг. Они все время суетливо двигались, и их невозможно было держать вдвоем в одной посуде – они бились насмерть. В школе мальчишки частенько их стравливали, а Акиму всегда было жалко – может, они и вправду что-то там себе думают?
-- Эй ты, иди сюда, -- позвал старший стражник. Аким нехотя приблизился.
-- Чего слоняешься? – недовольно процедил младший.
-- Домой иду. Вот. – Аким показал на отвороте куртки значок. На значке светилась шестилучевая звезда в круге – символ среднеклассового статуса, справа трилистник и подкова – символ крестьянско-рабочего происхождения, слева – стилизованная под ланцет цифра «один», символ принадлежности к медицине. Снизу проставлена лежачая восьмерка – постоянный допуск, в отличие от временного, когда внизу обозначается прямая с двумя волнами снизу – знак того, что можно проверить, не кончился ли у иногороднего срок пребывания.
Стражник посмотрел и хмыкнул.
-- Пересменка. Отдежурил, домой иду. – Сказал Аким и разозлился. Ну чего пристали! Идет себе человек, может на рынок, или к ба… к женщине какой намылился, а тут доложи-покажи.
-- Врач? – живо спросил младший.
-- Врачеватель, -- поправил старший.
-- Нет, уже врач, -- поправил старшего Аким. – Последним указом все врачеватели, прошедшие комиссию и получившие постоянный неограниченный доступ к работе в черте столицы и ниже по желанию, требованию или возможности, имеют статус врача. Новое именование.
Младший гордо посмотрел на старшего – мол, отстаете от времени. Старший усмехнулся:
-- А по мне как ни назови – все одно.
-- Не скажите, Мон Гу, сейчас уже и квалификация изменилась, -- сказал младший, -- Вон и господин врач соврать не даст.
«Какой я вам господин, -- усмехнулся про себя Аким, -- Господа нынче все в Белой Крепости заседают, кушают хорошо и спят мягко, а не ходят по улицам». Но вслух сказал совершенно другое:
-- Ваша правда, господин стражник, -- тот дернул губой, но ничего не сказал, посчитал за право, -- Принадлежащие к медицинскому сословию, но не имеющие пока права работать в столице именуются лекарями. Не имеющие квалификации работать в крупных городах и практикующие в деревнях именуются знахарями. Практикующие исключительно в селах и деревнях именуются цирюльниками. Впрочем, ими же и являются. Врачующие же животных называются коновалами, независимо от квалификации, поскольку с животными работать практически невозможно. – Сказал и сам подумал про отпущенную своей рукой ласточку, -- Есть еще ведуны, но те из сословия шептунов – то ли поможет, то ли нет. У них нет медицинского образования, они больше приколдовывают. Гарантий на излечение нет, но в быту хорошо помогают.
-- Да, стало быть, ты имеешь право работать в столице? – спросил старший просто из желания что-либо сказать, чем чтоб услышать еще раз согласие, -- Высоко забрался. Лет-то тебе сколько?
-- Не так уж высоко. – Сказал Аким, поглядывая на Голема. Тот до сих пор с интересом пялился  на сандалии и одну успел сковырнуть и утопить в луже. Нагнулся и стал пальцем вылавливать. Палец отвалился. Голем удивился. – Непревзойденные мастера