ЧУМА И ОДУВАНЧИК

***
– Вы теперь выпускной класс, и вы обязаны…
Голос Валечки, Валентины Петровны, нагонял тоску.
Зелёную.
Лёка, почти не скрывая зевоты, уставилась в свежеотмытое накануне первого сентября окно, за которым была свобода, гулял дымный ветер, и верная Суза ждала в гараже.
Впереди простирался целый год – год! – этакой тощищи, прежде чем удастся покончить со школьной тягомотиной и рвануть к бате на Сахалин. Батя, конечно, будет толковать о Москве и об универе, но универов и на Дальнем Востоке навалом, заочного образования никто пока не отменял, а батя порычит и смирится. Учиться же она не отказывается. Только учиться одновременно с работой. С настоящей работой.
Лёка мельком оглядела свой класс. Девчонки – в открытых под предлогом жары прикидах, пацанва, вытянувшаяся за лето, – в тесных «взрослых» костюмах. Все перемигиваются, шушукаются, шлют друг другу СМС-ки и ММС-ки, не стесняясь классручки, – записки давно канули в Лету, задавленные железной пятой техпрогресса. В общем, народ, в основном не видевший друг друга с июня, оттопыривался по полной. Лишь на первой парте в среднем ряду заучка Маша Воронова прилежно строчила что-то в блокнотик, склонившись к нему очками.
Цыплята.
У большинства из них была только одна мечта – удачно приткнуться в вуз, лучше всего в столичный, и продолжать тянуть бабки из родителей. Ну, девчонки, понятно, мечтали ещё подцепить какого-нибудь богатенького Буратино – там же, в столице.
Помимо Вороновой, один только Илюха Лазарев, Лазарь, учился как зверь, закончив ещё и художку. Он собирался подавать документы сразу и в питерскую Муху, на промдизайн, и в Москву – в архитектурный. Свою жизнь Лазарь распланировал на несколько лет вперёд.
Он был мужик невозмутимый, немногословный и упорный, как БТР. А также рослый, белобрысый и синеглазый, как викинг. За ним стадом бегали тёлки со всей параллели. У Илюхи был только один недостаток – его дружбан Ванятка Шаталов, он же Шаттл, не отлипавший от него чуть ли не с ясельной группы. Вместе они были как удав Каа и его личный то ли Маугли, то ли бандерлог. Ну, а она, Лёка, получается, была в их тройке Багирой. Илюху она уважала, Шаттл её то бесил, то смешил, но в общем, если она с кем-то тусила, то только с ними.
Лёка достала мобильник – надо было кое-что уточнить в Интернете насчёт новых приблуд для Сузы. Хорошо хоть, что Валечкин урок, – география, – сегодня был третьим и последним, а то ж чокнуться со скуки можно.
– Чума-а! – раздалось шипение сзади, и, досадливо обернувшись, она упёрлась взглядом в азартную веснушчатую физиономию Ванятки, развалившегося на стуле рядом с Лазарем. Оранжевая футболка Ванятки с надписью «WTF?» вполне гармонировала с его нечёсаными тёмно-ржавыми патлами, джинсы были лихо продраны на коленях, и вид он имел более чем каникулярный.
Ванятка тоже отчаянно скучал.
– Чума, дай мобилу на минутку, а то у меня зарядка кончилась!
Это было явное и наглое враньё – Шаттл, как всегда, пытался за чужой счёт сэкономить на Интернете.
Лёка отвернулась, больше не удостаивая его взглядом. Можно было бы послать Ванятку в задницу, но смысла в таком сотрясении воздуха не было. Заткнуть Шаттла можно было только кулаком, да и то ненадолго.
– Чума-а! Ну не жидься, а? Меня такая девочка в скайпе ждёт!
Шаттл уже не стеснялся нудеть вполголоса – видать, и впрямь кого-то где-то подцепил. Или, что ещё более вероятно, делал ставки в каком-нибудь сетевом казино.
– Мои соболезнования девочке, – озвучила Лёкину мысль Маша Воронова, и по классу пролетели смешки.
Машка была, конечно, записной заучкой, но за словом в карман никогда не лезла и правду-матку резала в лицо кому угодно. Её кличка, логично проистекавшая из фамилии, вполне соответствовала её внешности – была она маленькой, черноволосой и остроносенькой. Бледное невзрачное лице её освещали только глаза – огромные и прозрачно-зелёные, но глаза эти почти всегда надёжно прятались за старомодными уродливыми очками.
– Завидуешь ей, так и скажи, Ворона! И мобила у тебя прабабкина! – обиделся Шаттл, оскорблено вытаращив свои голубые зенки. – Ну, Чума-а!
Вспыхнув, Машка снова уткнулась в блокнот. Мобильник у неё и вправду был допотопный, чуть ли не «Нокия 3310». «Денег, что ли, совсем нет?» – мельком подумала Лёка. Сама она, благодаря батиной работе и, соответственно, баблу на карточке, могла бы иметь самые навороченные девайсы, но ей вполне хватало крутого сотика, регулярно апгрейдившегося компа, бука и Сузы.
Хотя Суза девайсом не была. Она была её другом.
– Шаталов! – заметила наконец Ванятку тоже расслабившаяся за каникулы Валечка. – Ты, смотрю я, не повзрослел. Вымахал за лето, а ума не вырастил.
Зря она это сказала. Подставилась.
– Зато всё остальное ого-го как выросло, Валентинпетровна! – конечно же, радостно доложил Ванятка, и класс, конечно же, так же радостно заржал.
Маша Воронова возвела очки к свежепобеленному потолку, а Лазарь с тяжким вздохом уткнулся в свой ридер.
«Кто может сейчас идти в учителя? – меланхолично подумала Лёка. – Только камикадзе».
Она снова обернулась и, сдвинув брови, выразительно глянула на Илью. Тот, поймав этот взгляд, ещё раз вздохнул, отложил в сторону ридер и хлопнул Ванятку по спине только что выданным учебником географии. Тот ритуально взвыл и заткнулся.
Валечка благодарно посмотрела на Илью и на Лёку. Она была нормальной тёткой, их классручкой с пятого класса, и, конечно же, прекрасно знала, кому принадлежит в одиннадцатом «Б» реальная власть.
Лёка с Илюхой являлись той силой, с которой следовало считаться, и на которую можно было в таком случае полагаться. Все остальные второстепенные и эпизодические роли в одиннадцатом «Б» были тоже давно распределены, и никаких тёмных лошадок в табуне не наблюдалось.
Ровно до десяти часов десяти минут.
В десять-десять в дверь класса осторожно постучали:
– Дёрни за верёвочку, дитя моё, дверь и откроется! – прогундосил Шаттл себе под нос и с надеждой уставился на дверь в предвкушении возможного развлечения.
Дверь открылась и снова закрылась, пропустив дитя.
– Здрасте, – кратко сказало дитя.
Возникший так внезапно незнакомый парень был высоким, тощим, очень загорелым, светлоглазым и черноголовым. И ещё – изрядно запыхавшимся. Его белая в полоску рубашка выбилась из чёрных потёртых джинсов, а левым локтем он кое-как придерживал рюкзак с оторванной лямкой.
– Новенький, что ли? Уй, какая ня-яшечка! – провозгласил Ванятка, и по классу опять прокатились смешки, а девчонки заинтересованно завертелись
Парень метнул на Шаттла сердитый взгляд из-под давно не стриженой чёлки и спросил, обращаясь к Валечке:
– Это же одиннадцатый «Б»?
– Да, – настороженно отозвалась та.
Она тоже не ждала никаких тёмных лошадок.
– Тогда меня сюда записали, – пробормотал парень. – Меня зовут Антон Суворов. Извините за опоздание.
– А, да, – с облегчением вздохнула Валечка, – вы же документы сдали в четверг. Приехали откуда-то с юга… из Анапы, кажется? – Она вопросительно подняла выщипанные брови.
– Из Геленджика, – по-прежнему кратко ответил новичок.
Молчавший уже целую минуту Ванятка немедля ожил:
– О-о-о! Замечательный мужик меня вывез в Геленджик! То есть тебя! То есть из Геленджика!
Найдя себе наконец развлечение,  он радовался, как младенец – обретённой погремушке.
Валечка постучала по столу костяшками пальцев:
– Шаталов, сейчас же успокойся! А то вылетишь на счёт «раз» – не стыдно в первый учебный день?
– Стыдно, когда видно, Валентинпетровна! – с ожидаемой готовностью отчитался Шаттл, огрёб, наконец, от Илюхи увесистый подзатыльник и оскорблённо возопил: – Лазарь, ну ты чего?
– Того, – лаконично ответствовал Лазарь. – Достал.
Валечка устало пропустила мимо ушей всю эту мизансцену и резюмировала:
– Значит, Антон Суворов. Что ж, очень приятно, надеюсь, что наша школа и класс придутся вам по душе. – Она глянула сквозь очки на Ванятку, ожидая очередной реплики, но тот, обиженно надувшись, молчал, и она опять облегчённо вздохнула: – Куда же вас определить?
Её взгляд остановился на Лёке. Рядом с ней было не единственное свободное место, но Валечка указала именно на её стол – третий в первом ряду.
– Вот. Рядом с Чумаченко.
Лёка недовольно скривилась. Она традиционно сидела одна, и любого подсаженного ей «подкидыша» так же традиционно спроваживала куда подальше.
Она решила, что спровадит и этого.
Антон Суворов опустился рядом с ней и замер, глядя в стол, слыша вокруг шушуканье и догадываясь, конечно, что  шушуканье касается непосредственно  его. Рюкзак с оторванной лямкой он кое-как сгрузил под стул.
– Ты заблудился, что ли? – шёпотом спросила Лёка, сама удивившись этому неожиданному вопросу.
Антон искоса посмотрел на неё и тихо сказал:
– Ну да.
Она думала, что он больше ничего не скажет, но тот, слегка запнувшись, закончил:
– Не на тот автобус сел. Пришлось бежать.
Ресницы у него были чёрные и длинные. А глаза под этими ресницами – серые в коричневую крапинку, очень светлые на загорелом лице и неожиданно доверчивые. И глядя в эти глаза, Лёка совершила ещё один внезапный поступок – протянула новенькому руку.
– Лёка, – коротко произнесла она.
Тот неловко пожал её ладонь и улыбнулся, забавно сморщив нос:
– Антон.
Ванятка позади них трагическим полушёпотом провыл:
– Чума-а! Ты разбиваешь мне се-ердце!
– Шат ап, Шаттл, – не оборачиваясь, посоветовала Лёка и зачем-то посмотрела на свою ладонь – исцарапанную и в бугорках мозолей. Совсем не девчачью.

***
Собственный пол Лёка презирала. Одно слово – слабый. Второе слово – подлый.
Мать оставила отца с двухлетней Лёкой и умотала куда-то на юга пятнадцать лет назад. Встретив единственную любовь своей жизни в лице  какого-то то ли моряка, то ли лётчика. О дочери, оставленной с бывшим мужем в родном Магнитогорске, она не вспоминала. А если и вспоминала, то Лёке об этом не сообщала.
Если судить по сохранившимся в ящике отцовского стола фотографиям, мать была красавицей – голубоглазой блондинкой с копной пушистых кудрей и ярким капризным ротиком. «Настоящая куколка», – со вздохом сказала ей как-то тётя Нюта. И добавила, наверное, желая польстить: «Ты на неё очень похожа, деточка».
Едва начав что-то толком соображать, Лёка решила, что «настоящей куколкой» она никогда и нипочём не будет. Она состригала свои светлые кудри почти под «ноль», голубые яркие глаза она презрительно щурила, а пухлые губы сжимала так, что они превращались в одну плотную линию. И, конечно, никаких платьишек-носочков, юбочек-платочков в её гардёробе не было с ясельного возраста. Одевалась она всегда как пацан, очень радуясь, когда её за пацана и принимали.
Этим метаморфозам батя долго сопротивлялся, метал громы и молнии, но постепенно смирился.
Батя практически сразу, как только Лёка пошла в школу, завербовался на Сахалин, на строительство нефтегазовой платформы,  дома появлялся на месяц через каждые три, а тётя Нюта, его единственная родственница, тихая хлопотливая старушка, вела хозяйство и присматривала за Лёкой. Хотя ещё неизвестно было, кто за кем присматривал.
В деньгах они не нуждались – батины вахты приносили столько, что хватило и на обмен старой «однушки» на новую «трёшку» в том же микрорайоне, и на евроремонт, и