Кто ищет, тот всегда найдёт

– набрал целый – для науки мне ничего не жалко, и облегчённо вздохнул. В дверь требовательно затарабанили, кто-то тоже торопился с анализами, а мне вдруг повезло: увидел нужное окно, оно было здесь и сплошь заставлено внутренними данными больных. Я осторожно прислонил к ним свои, любовно оглядел напоследок и с приятным чувством выполненного долга вышел.
Когда вернулся, часы показывали чуток начала девятого. Алёшка с Петькой тихо сопели, то ли спали, то ли обманывали сон, Ксюша запихивала в скафандр кашу, а я тихо умостился на обмятую лежанку, надеясь на заслуженный отдых после тяжких трудов. Не тут-то было! Дверь опять с грохотом распахнулась:
- Лопухов!
- Я, - и сердце громко застучало от предвкушения новых испытаний.
- На крр-р-ровь! – громко прокаркала вампирша с кровавыми губами и кровавыми ногтями так, чтобы все слышали, чтобы никто не спал, замерев от ужаса.
- Иди, Васёк, не дрейфь, - ободрил Петька, - всю не высосут.
И я поплёлся, представляя, как вампирша вцепится зубами в меня. Буду сопротивляться до последней капли! Однако всё оказалось гораздо прозаичнее: алогубая больно ткнула в палец какой-то тупой железячкой и начала выдавливать кровь по капле на стекляшку. Выдавливалось скупо, наверное, во мне ничего не осталось. И тогда, не добыв из пальца, она принялась вытягивать из вены и набрала приличный шприц тёмной крови, очевидно, испорченной, потому что в душе я всегда считал, что моя кровь должна быть если не голубой, то голубоватой или, в крайнем случае, революционно-красной, но никак не плебейски-бордовой. Но вампиршу и эта удовлетворила. Она смазала дырки тем же, чем смазывала Ксюша на заду, и отпустила меня.
Возвращался героем, потерявшим кровь, но не дух. Ослабленный, но не сдавшийся, я заслуживал спокойного отдыха и не намерен был от него отказываться, даже если будут выволакивать из постели силой.
- Хватани чайку! – предложил Петька. Счастливец – он лежал. Но разве чаем восстановишь кровь героя? Только ромом или, в крайнем случае, сгущёнкой. К тому же чай оказался почти чифирём и с двух глотков прочистил мозги и начисто освободил их от сна. Пришлось съесть горбушку с копчёной горбушей. Не успел прожевать последний кусок…
- Лопухов! Ну, где ты? – ворвалась необычно заполошённая Ксюша.- Давай на флюорографию.
Меня обуяла гордость – всё утро я всем нужен – и потому позволил себе покочевряжиться:
- Сейчас, дожую.
- Потом дожуёшь, - не согласилась настырная медсестра. – Вставай, пошли.
В лабораторном закутке две лаборантки, скучая, наверное, предложили раздеться до пояса, не уточнив, сверху или снизу. Решил не смущать их и разделся сверху. Оказалось – угадал. Та, что постарше, бесстыдно разглядывая меня, фырчит нагло:
- Его и просвечивать не надо, - намекает на мою благородную худобу, - и так видно, что лёгких нет.
Конечно, я понимаю юмор, даже английский, но не такой грубый. Обидевшись, хотел одеться, но не позволила, даже не подумав извиниться, а другая затолкала в кабинку на подставку между двумя широкими пластинами. Что-то загудело, щёлкнуло, она заорала:
- Дыши! Не дыши! Всё.
Я вышел бледный, не поняв, сколько мне не дышать. Зря кусок дожевал, с ним удобнее было бы не дышать. Спасла Ксюша:
- Иди, - говорит, - в палату.
В который раз за утро я иду туда и никак не дойду до кровати. Я уже боялся с размаху падать на неё, тихонечко опустился и, затаившись, как Петька с Алёшкой, затих. Может, теперь пронесёт? Чёрта с два! Проклятая дверь снова распахнулась с треском и в палату ворвался здоровенный брюнетистый мужчина с бандитски сросшимися густыми бровями и в не застёгнутом халате.
- Где тут кавалерист?
Похоже, во всей больнице я один больной.
- А-а, ты? – навис он надо мной, и я сжался, поняв, что теперь мне будет полный каюк. – Показывай своё колено. – Подвинул стул, плотно сел, поводил подозрительно крупным носом, спросил вкрадчиво:
- Слушай, это от тебя пахнет или от меня?
- От меня, - принял верный друг Петька огонь на себя.
Чернобровый повернулся к нему, втянул воздух ноздрями.
- Не похоже. – Опять ко мне: - Сильно болит?
- Есть, - отвечаю, - такое, - чуть не со слезами, почувствовав, что, наконец-то, кто-то, пусть и страховидный, заинтересовался тем, что меня привело в этот крематорий, где не кормят, не поят толком да ещё и спать не дают.
- Рассказывай, как было, и поподробнее. Я читал твою историю, а ты мне словами, вслух понятнее расскажешь, чем на бумаге.
Выслушав внимательно, поднялся, не цапая за колено, приказал стоявшей сзади Ксюше:
- На рентген. Немедленно.
- У них плёнки нет, - возразила всеведущая сестра.
- Дьявол! – выругался врач. – Веди, я тоже приду. Анализы чтобы к вечеру были, - и ко мне: - Тебя как зовут?
- Василий, - отвечаю, улыбаясь: а то всё Лопухов да Лопухов.
- А по батюшке?
Меня по батюшке только однажды называли, да и то в милиции при прописке.
- Иванович.
- Тёзка, значит: я тоже Иванович, Константин Иванович. Рентген сделаем, тогда и решим, что делать дальше с твоим коленом. – Поднялся и ушёл так же стремительно, как и пришёл.
- Пошли, что ли, Иванович, - улыбнулась впервые за всё моё пребывание здесь Ксюша.
Как отказать женской улыбке? И мы снова зашкандыбали куда-то на очередную, похоже, не последнюю на сегодняшнее утро процедуру. И мне, пока разбираются, что у меня болит – они уверены, что я не знаю, - дадут, наконец, доспать и забыть о том, что у меня ищут. Я сначала не дотумкался, а теперь усёк, что у них, у хитроумных медиков психическая тактика такая: загонять так, чтобы я забыл про болячку. Но боюсь, что они первыми забудут. Или не знают, как приступить сразу, тянут. Как на производстве: пока раскачаются начальнички. Стремительный Иванович, конечно, уже отключился от меня, дыша вчерашним перегаром на очередную страждущую жертву.
Когда мы пришли в рентгеновский кабинет, стремительного Ивановича уже не было, остались только его сивушный дух и напряжённые лица молодых лаборанток, молча и споро приступивших к делу. Они почему-то не стали просвечивать всего, а только ногу, даже не ногу, а колено. И так, и сяк. Было приятно, что со мной возятся молодые девчата, что я – уникум, редкостный экземпляр собственной дурости. После натурных съёмок в искусственной ночи Ксюша, естественно, осталась, а я заторопился на кровать. Зубами вцеплюсь в матрац, костылями буду отбиваться!
- Ничего, Васёк, - утешил добрый Петька, - сегодня с тобой повозятся, завтра забудут. – Это было лучшее, что я хотел услышать.
Часы показывали одиннадцать с гаком, когда удалось в очередной раз упасть на кровать. Ничего себе! Скоро обед, а я ещё не выспался. Так и аппетита не будет. Совсем отощаю. Всё, лавочка закрыта, приёма больше не будет. Я закрыл глаза.
И лучше бы не делал этого, не обманывал понапрасну измученные нервы.
- Вася!
Кто-то почти сразу позвал тихо и вкрадчиво, панибратски теребя за плечо.
- Василий!
Я открыл глаза, полные ненависти, которой у меня дефицит и тратить попусту, а не на народных врагов, не хочется, и увидел склонённое смуглое лицо Трапера с выпуклыми тёмно-коричневыми глазами и тёмно-синими пятнами корней волос сбритых усов и бороды.
- Привет, - тихо поздоровался Борис Григорьевич, чтобы не тревожить соседей. Он не врач, не знает здешних правил, да и соседи недовольны, что приходится напрягать слух, чтобы узнать, о чём мы говорим.
- Как ты? – дежурный вопрос.
- Как на курорте. Врачи не отходят, - я сел.
Петька, всеслышащий, хмыкнул.
- Вечером соберётся консилиум. Думаю, денька через 3-4 выпишут. И выспаться не успею, - я тяжело вздохнул, убеждённый только в последнем.
Он улыбнулся, поняв мой жалобный трёп, поднял с пола тяжёлую сетку с разнообразными консервами, среди которых я намётанным глазом узрел бело-голубую сгущёнку, и обрадовал:
- Анфиса тебе подарочек прислала.
Анфиса – наша завхозиха. Задвинув сетку, Борис Григорьевич ловким движением достал, словно выудил, из внутреннего кармана накладную и попросил, смущаясь:
- Распишись в получении.
А я-то думал, огорчённые товарищи сбросились на поправку любимого члена коллектива. Выходит, подарочек-то от себя! Спасибо тебе, Вася!
- И ещё, - продолжал заботливый старший сослуживец, сострадательно вглядываясь в меня воловьими влажными глазами, словно гипнотизируя, - Шпацерман просит написать рапорт о случившемся для оформления, - он улыбнулся, смягчая официальное требование, - как ты дошёл до жизни такой. Вот бумага и ручка, - Трапер выудил из того же кармана приготовленные заранее писчебумажные причиндалы, подал мне. Начальству надо подчиняться, иначе сам не станешь начальником. Я взял и неловко подсел к столу. Он косым взглядом посмотрел на моё колено и решил смягчить боль приятным сообщением: - Знаешь, в четвёртом квартале нам, кажется, светит приличная премия.
- Здорово! – обрадовался я за всех и за себя.
- Но из-за твоего несчастного случая на производстве скорее всего её срежут под корень.
Он отвёл глаза в сторону и умолк, чтобы я глубже осознал свою вину перед коллективом. И мне захотелось заколоться шприцем, или вытянуть всю кровь из себя, или... но что это изменит? Что же делать? Моей глупости хватило только на то, чтобы бессмысленно шмякнуться на скалу, а истинно умные люди выход знали, простой и действенный.
- Не можешь ли ты написать, что упал и разбил колено, когда ходил, скажем... за грибами в нерабочее время? – подсказал, не настаивая, Борис Григорьевич.
- 50%, - предупредил Петька.
Трапер зло посмотрел на непрошеного юриста, я тоже, не сразу сообразив, о чём он.
- Шпацерман железно обещал, что ты получишь премию сполна и с лихвой возместишь временные 50%-ные потери по больничному листу. И все получат. Несчастный случай, связанный с производством, почти бытовуха, не станет препятствием. Подумай сам: разве есть чья-нибудь вина в том, что с тобой случилось? Согласен?
Он убил меня наповал – возразить просто было нечего. Мне отводилась почётная и оплаченная роль спасителя коллектива. Кто откажется? Я представил, как делегация благодарных товарищей придёт в больницу с тортом – сто лет не ел! – и кто-нибудь зачитает приказ о переводе меня в старшие инженеры-геофизики. Дураком надо быть, чтобы отказаться!  Я не из таких. Быстренько сосредоточился и написал, пока Трапер не передумал, что вечером, когда все в лагере уснули, я без уведомления пошёл за … грибами – терпеть не могу грибов! – и, как только вышел за пределы нашего участка, навернулся коленом об камень по собственной инициативе. Прошу в этом никого не винить и... хотел добавить, чтобы всем выдали премию, но решил, что в серьёзном документе о меркантильном упоминать неудобно, зачеркнул «и» и поставил точку.
- Вот, - торжествуя, подал свахе в герои, с опаской оглядывающей моих гипсовых компаньонов. Он, наверное, чувствовал себя скованно среди нас, помеченных чёртом, прочитал, улыбнулся и легко согласился:
- Пойдёт, - наверняка повысив и без того высокое мнение обо мне. – Что тебе принести?
О-о, я много чего хотел бы: пирожков, жареной картошки, варенья, помидорчиков…
- Что-нибудь по геологии района почитать…
- Хорошо, - пообещал гость и, попрощавшись со всеми: - До свиданья, - мне поднял руку и, наверное, с чувством выполненного долга удалился подбирать для меня литературу.
- Бугор? – спросил юрист, проводив