Макар Троичанин
Кто ищет, тот всегда найдёт
Роман
Некоторые имена и фамилии могут случайно-негаданно совпасть с именами и фамилиями людей, не имеющих ничего общего с персонажами романа
Часть I
- 1 -
Никогда ещё я не попадал в такое гнусное и безнадежное положение. Пальцы правой руки, побелев от напряжения и страха, намертво втиснулись в узкую неглубокую расселину, а пальцы левой ни за что не хотели расстаться со счастливо подвернувшимся остроугольным скальным гребнем. Грудь и сочащийся холодным потом живот плотно прижались к неровной поверхности скалы, полого обрывающейся в пропасть, а задница и ноги болтались там в тщетной надежде найти какую-нибудь опору.
А ведь всего лишь какую-то минуту назад я лихо сбежал, скользя по мокрому от короткого дождя мху, к самому краю скалы и, нисколечко не беспокоясь об уязвимости зыбкой человеческой жизни и переменчивой судьбе, попытался сходу, торопясь, установить треногу с магнитометром, злясь на уровни, пузырьки которых никак не желали выбегать на середину. Начисто забыв о крае пропасти, я раздраженно затоптался вокруг прибора. Нечаянно задел своей неуклюжей ногой деревянную ногу прибора, и он, не приобретя устойчивости, накренился, намереваясь занять самое устойчивое положение. Мне пришлось уцепиться за него, поднять в воздух, но правая нога моя в кеде с изношенным до зеркальности протектором наступила на круглые камушки и заскользила к краю скалы, оставляя беспомощное тело, терявшее равновесие, а дальше все прокрутилось с такой калейдоскопической быстротой, что я опомнился уже распластанным.
Впору было читать отходную по себе, да я, бездушное бройлерное производное советской идеологии, не знал ни одной молитвы, и бога вспоминал всуе, когда надо было послать к нему в сердцах кого-нибудь надоевшего или необязательно поклясться. И потому натужно, с опаской отклеил подбородок от каменной опоры и закричал засипевшим от ужаса и страха голосом:
- Мари-и-я-я!!!
Нет, я звал не божью матерь – на ее помощь мне, комсомольцу, надежды не было,- а всего лишь свою напарницу, застрявшую некстати где-то выше скалы по склону.
- Мари-и-я-я!!!
Из-за блестящих под яркими лучами солнца кустов багульника, отгораживающих сползающий в пропасть скальный выступ известняка и меня, распластанного на нём, от густо заросшего выше чем попало склона, глухо и равнодушно донеслось:
- Иду-у. Уложу образцы в мешочки, подпишу и догоню тебя.
«Будешь копаться – не догонишь, дура безмозглая!» - обругал мысленно ни в чём не повинную помощницу вместо себя и завопил в животном страхе, начисто забыв о всяком мужском достоинстве:
- Скорее!!! На помощь!!!
Хорошо ещё удержался и не добавил: «Караул!!!» Всё-таки, как ни хорохорься, ни задирай хвост, а умирать никогда не хочется. Тем более, что и жил-то я всего ничего, какую-то мизерную четвертушку века, ничего не видел, не прочувствовал, ни зла, ни добра не оставил. А придется, подумал, смиряясь в смертном ужасе, в очередной раз изливаясь холодным потом и напрасно отгоняя скорбную мысль. Ну, придет она, что сможет слабосильная девчонка? Только запомнить последние трагические минуты жизни героя, загнувшегося по дурости в маршруте, недолго поплакать и быстро забыть под натиском радостей нескончаемо продолжающейся жизни.
И полез-то я, баламут-недотепа, на край скалы из-за неё – хотелось удивить-поразить молодецкой удалью и безалаберной смелостью, столь характерной для меня, девичье сердце, утвердиться в её глазах бесстрашным опытным таёжником, порисоваться гордым орлом, не боящимся вершин и пропастей. Вот и показался… червяком, бессильно прилипшим к холодному камню. Вполне можно было обойтись и без измерения на скале, обойти её аккуратно. Вряд ли и благодарные сослуживцы оценят подвиг героя, во всяком случае памятника на скале не поставят, поругивая в душе неудачника за испорченные показатели по технике безопасности.
Наконец, там, наверху зашуршали багульник и земля, посыпались, перегоняя друг друга, предательские камушки. Один из них нахально толкнулся в скрюченную бесчувственную левую ладонь, приблизились такие же как у меня расхристанные и расшлепанные, грязные и дырявые китайские кеды с обвисшими на них заскорузлыми буро-грязно-мокрыми штанинами безразмерных спецовочных брюк, а что там, выше колен, я, боясь поднять голову, не видел.
- Ты чё так? – задала она сверху, опешив, дурацкий вопрос, никак не сознавая моего критического состояния.
- Хорошо, что так, хуже было бы, если никак,- пробурчал я зло в кедину, чувствуя, как нарастает во мне тяга к спасению.
- Так вылезай!
«Дура, как есть дура»,- уже без зла подумал я, - «будто без её подсказки не хочу того же».
- Давай руку, помогу.
- Ага, поможешь,- стелю едкие и горькие слова по камню,- это я тебе помогу вместе со мной улететь вниз. Неужели не понимаешь, что со своим комариным весом не удержишь? Зацепиться тебе есть за что?
- Нет,- отвечает растерянно, очевидно, оглянувшись.- Выше можно.
- У меня руки не растягиваются,- объясняю счастливице, стоящей на двух ногах и далеко от края неведомого мира.- А у тебя?
Молчит, то ли соображая, то ли начиная рюмить. Я-то точно – первое. Ведь если кто-то в последний момент подсунул под мои руки щель и гребень и тем остановил роковое движение вниз, то значит кому-то я еще нужен, и надо помочь спасителю. Честное комсомольское: спасусь – крещусь! Раньше, правда, читал, во спасение строили церкви и часовни, но я, хозяин громадной страны, могу предложить только душу. Чувствую, что она ещё не совсем задохлась от указаний и накачек партийно-комсомольского сонма.
- Слушай,- говорю,- и делай как можно быстрее, пока мне не надоело пластаться на холодном камне.
Она с готовностью присела, вся – внимание.
- Там, чуть выше и слева от маршрута, ёлка стоит высокая и тонкая, одна.
Вот ведь как – и ёлку запомнил,
как будто знал, что понадобится, как будто на самом деле кто-то нарочно в памяти запечатлел.
- Сруби её под корень, обруби верхушку на метр и волоки сюда. Давай.
Она торопливо выхватила из рюкзака топорик, которым мы делали затёски на деревьях, и заспешила к ёлке, снова прикатив к моим рукам мелкие камушки. Хорошо было слышно, как после недолгого частого стука топора бедное деревце рухнуло и, зашуршав хвоей, приблизилось ко мне.
- Вот, срубила,- запыхавшись, сообщила шустрая напарница с не видимой большей частью туловища.
Я глубоко вздохнул, не очень рассчитывая на успех спасательной операции, но так просто, безвольно рухнуть вниз тоже не хотелось.
- Подсунь ко мне поближе обрубленную вершину, а нижние ветки надвинь на камень, до которого хотели дотянуться, так, чтобы он оказался между ветвями, ухватись за последние, сядь за камнем, упрись в него ногами и замри, не шевелясь, пока не разрешу расслабиться.
Хотел припугнуть, что жизнь моя в её руках, да побоялся, в случае неудачи, придавить тяжелым грузом незаслуженной вины. И так обоим всё ясно.
Ёлка зашевелилась, улеглась обрубленным концом почти у самого моего носа, испуская приятно-пьянящий запах сочащейся свежей хвойной смолы, поёрзала из стороны в сторону и замерла.
- Ну, что, закрепилась?
- Да. Я тебя не вижу.
Хотел брякнуть, что « и не увидишь», да в последний момент прикусил болтливый язык, чтобы не накликать беды.
- И не надо. Держись, Маша,- помедлил и всё же разрешил: - Если будет невмоготу, отпускай. Начали.
Легко сказать, да трудно сделать, даже начать. Ослабленные, занемевшие пальцы и руки никак не хотели отпускать опор, пришлось сконцентрировать всю волю, которой у меня никогда вдоволь не было, и приказать им. Хотелось забыться, остаться здесь так навсегда, ничего не менять, и будь что будет
Есть! Первой ухватилась за ёлку левая рука, ненадёжно цеплявшаяся за невысокий скалистый гребень. Чёрта с два отдерёшь. Фигушки! Давай, правая, бери пример. Не боись, хуже не будет. Так! Перехватилась и правая. Молодчага всё же я! И ёлка почти не сдвинулась. Марья - тоже молодчина! Теперь надёжно вишу на липком колком стволе. Пока помощница крепится. Треть дела сделана, нет, пожалуй, только четверть. Ладно, пусть будет 20%. Если уставшие руки окончательно ослабнут, снова можно не начинать. Надо торопиться со следующей операцией спасения идиота.
- Как ты там, Маша?
- Нормально. Ещё сидеть?
- А тебе неймётся встать?
Оттягивал я болтовнёй следующие движения замлевшего тела.
- Как скажешь. Не сердись.
Я и не сердился на неё, я злился на свою нерешительность, на сомнение в успехе.
- Помни, что я сказал: будет трудно – бросай.
- Ни за что,- не замедлив, отвечала она.
- Ну и умница!
Пора было задействовать и бесполезно болтающиеся задние конечности. Подумал и сразу почувствовал всё возрастающую режущую боль в правой ноге, особенно в колене, боль, как будто проснувшуюся от анабиоза страха. Этого ещё не хватало! Придётся терпеть и начать со здоровой левой.
- Держись, Маша, крепче!
- Держусь!
Слегка покачавшись на животе для разгона, я рывком выбросил левую ногу на скалу, но она, не удержавшись на слишком крутой и скользкой поверхности, медленно, нехотя вернулась в первоначальное положение, а мне стоило больших усилий удержаться животом на прежней позиции. И Марья удержалась. Хорошо, что я не видел её лица, а то, наверное, отпустил бы колючую связку.
Ничего не оставалось, как попытаться закрепиться на скале правой больной ногой. Или прекратить безнадёжные издевательства над собой и напарницей. Снова покачавшись и взвыв от пронизывающей боли в колене, я смог закинуть правую ногу на скалу и застыть раскорякой в холодной испарине, тонко и безутешно воя и плача и от боли, и от удачи, оттого, что сумел сделать то, чего боялся не сделать.
Слышу, Марья тоже захлюпала, подвывая мне.
- Не дрейфь, старуха! – успокаиваю её и себя прежде всего. Полдела, точно, сделано.
Полежал немного, успокаивая боль, скорее – привыкая к ней. Оклемался с пару минут, решаюсь на завершение операции. Уже не хочу отпускать ёлку. После такой-то вытерпленной боли? Дудки! Спасусь! Через любое терпение.
На повестке два варианта, и оба – аховые, с неясным финалом, на «фифти-фифти». Первый мне больше улыбается, поскольку менее болезненный, требует минимальных затрат моей изрядно истощившейся энергии, не предполагает почти никаких волевых усилий, т.е. – иждивенческий, поскольку нацело зависит от силёнок и упорства Марии, которой предстоит вытащить на скалу остатки никудышного и никому не нужного полутрупа. Второй, неизмеримо труднейший для меня: я всё делаю сам, если сумею преодолеть боль, не сдаться, и если не подведут утомлённые до предела руки. И если помощница усидит. Как ни старался, но так и не смог оценить её внешних силовых данных, поскольку постоянно видел в камуфлирующем и уродующем противоэнцефалитном балахоне с изредка открытыми по локоть полными руками. Девчонка! Мал-мала пораздумав, я решил не «финтить» и выбрал, естественно, второй вариант. Если и рухну всё же, то по собственной инициативе, может, зачтётся на том свете.
- Машенька, миленькая, ещё потерпишь?
- Пока не вылезешь, с места не сойду.
- Спасибо тебе.
Я чуть-чуть собрался с духом, глубоко и медленно вдохнул, резко выдохнул, стараясь забыть про своё колено, и замедленно, аккуратно и
