Не считай свой путь последним никогда,
Вспыхнет в небе и победная звезда,
Грянет долгожданный час и дрогнет враг,
Мы придем сюда, чеканя твердо шаг.
С южных стран и стран у северных морей
Мы здесь вместе в окружении зверей.
Где хоть каплю нашей крови враг прольет,
Наше мужество стократно возрастет.
Солнца луч озолотит сегодня день,
Уничтожим мы врага и вражью тень,
Если мы не отомстим за нашу боль,
Полетит к потомкам песня как пароль.
Песню кровью написал своей народ,
Птица вольная так в небе не поет.
С кровоточащею песней на устах
Мы идем вперед с наганами в руках.
Так не считай свой путь последним никогда,
Вспыхнет в небе и победная звезда.
Грянет долгожданный час и дрогнет враг,
Мы придем сюда, чеканя твердо шаг.
Герш Глик
(перевод с идиш
А.БАРТГЕЙЛ)
... Германия; Мюнхен; 1959 год...
Среднего роста, лысоватый, человек в шляпе, держа в одной руке кейс, а на другую повесив серый плащ, вышел из адвокатской конторы и направился в маленькое кафе, в котором постоянно обедал со своими охранниками. Он любил тут обедать. В этом кафе было всегда спокойно и блюда подавались исключительно свежими, только что приготовленными. Я пошёл вслед за ними и заняв столик рядом, заказал себе кофе. Сидел привычно, даже не прислушиваясь к их разговору. Меня даже не интересовало о чём разговаривают мои соседи. Я тут тоже уже стал завсегдатаем, и этот лысоватый человек в шляпе ко мне даже привык. Хотя мы с ним не здоровались.
Человек что-то рассказывал охранникам, шутил с ними, вроде бы, даже, советовался.
От скуки я закурил. Мне уже стало тошно в десятый раз выслушивать одни и те же шутки, которые травили охранники и этот в шляпе. Пришлось допить кофе и выйти на улицу...
Это был Поппель. Адвокат. И искал я этого Поппеля уже давно. Я бы добавил, что очень давно... Я проехал по его следам всю Югославию, США, вполне обжился во Франции и совсем не ожидал встретить его тут, в Западной Германии... Мне он был очень важен. Как персона. Меня даже не интересовали его адвокатские способности...
Встав недалеко от кафе я увидел, как Поппель вышел из него, к моему удивлению отпустил охрану и направился улицей прямо в мою сторону.
«Вот так, - подумал я себе, - а вот заводить случайные знакомства меня не учили. Хотя, а почему случайные? И почему знакомства?» Подобное действительно не входило в мои планы. Но, Поппель, спокойно, совсем не обращая на меня внимания, грузно протопал мимо.
Я уже прикинулся было посредственным немецким интеллигентом, читающим местную газету, но это было совершенно лишним. Едва Поппель удалился метров на десять, я снова последовал за ним.
Так мы шли друг за другом, пока не оказались около его дома.
Тут Поппель, буквально внезапно, свернул на другую сторону улицы и исчез в дверях магазина, прямо напротив своего подъезда, а я спокойно открыл двери этого самого подъезда и зашёл в дом...
Этаж за этажом и я остановился у самых дверей квартиры, где этот адвокат жил.
Я ждал. Ждал минут пятнадцать, пока Поппель надумал войти в подъезд. Я слышал как у него в квартире разрывался телефон. Мимо, на улицу, пробежал какой-то мальчик с собакой, а Поппеля не было. Минуты уже казались долгими часами, но, наконец, двери подъезда скрипнули и тяжёлые шаги раздались коридором. Это был он. Поппель. Он почти поравнялся со мной, когда я преградил ему путь...
- Пан Бандера? - спросил я решительно.
- Что? - испугался он.
- Это тебе за погром во Львове, нацистская свинья, - выхватил я «Парабеллум» и выстрелил ему в лицо в упор...
По лестнице покатились купленные только что им помидоры. Бандера упал. Пол залился кровью. На душе стало радостно от понимания того, что Бандера понял чья пуля его достала...
Я спрятал «Парабеллум» и спокойно вышел на улицу, растворившись в горожанах. Прохожие спешили куда-то... И, как всегда, ничего не замечали. «На войне как на войне...». Я тоже спешил. В сквер неподалёку, где меня ожидал беглый агент КГБ Богдан Сташинский, решивший красиво сбежать от своих, а поэтому согласившийся взять этот «аттентат» на себя...
глава 1
МИШКА
Мне снился сон... Я был на разведке. Где-то далеко, в степи, среди густой жёлтой травы, в какой-то дикой балке...
Я маленький, и поэтому на разведку послали меня. И я ползу тихо, осторожно, чтобы не шелохнулась ни одна веточка, к большому и страшному кусту калины. Но чем ближе я подползал, тем больше он был увешан красными ягодами, тяжёлыми, такими каких не бывает в природе. И между ними я видел ранее невиданные синие цветы, с шестью лепестками... Их было много, а ягод ещё больше.
И вот я заполз прямо в этот куст и услышал над своей головой чудесное пение соловушки. Я таял в этой песне и уносился куда-то вдаль, вверх, во все стороны, прямо к небесам и поднимался к звёздам. А вокруг была эта чудесная песня...
Вдруг я услышал голос:
- Теперь скоро... - говорил незнакомый голос.
- Да, совсем скоро, - ответил ему второй, так же не знакомый мне.
Вдруг пение соловки прекратилось, я поднял голову и увидел, что она плачет кровавыми слезинками, держит что-то в клювике, а перед ней, в гнёздышке, лежат убитые птенцы...
Я вскипел, вскочил, закричал и бросился на врагов... Я никогда не любил тех кто обижает слабых...
Но тут я проснулся. Меня разбудила мама...
- Вставай Миша, нам долго ехать, можем на поезд опоздать, если будешь долго спать.
Был ясный майский день. Первое Мая. Такой большой праздник. Всё веселилось, все были радостные, а мы спешили на поезд.
Поезд нас повёз, в начале в Киев, а потом во Львов, куда только что перевели по службе моего папу... А сейчас мы уезжали к нему...
...Западная Украина; Галичина; 20 июня 1941 года...
Давайте познакомимся. Я Мишка. Так меня называли тогда друзья. Дома меня звали Миша, Мойше, а прадедушка, которого я очень люблю, звал меня Михаэль... Странно конечно, потому что когда я один раз увидел свою метрику, то ни Миши, ни Михаэля я не нашёл. Моисей... Но какая разница? Я люблю своё имя и поэтому не считаю нужным всем о нём рассказывать....
Почему он тогда показался мне таким особенным, я не могу понять до сих пор. Может потому, что в нашем доме он появился как-то неожиданно? Даже не в нашем, а в доме, где мой папа квартировался, а мы с мамой приехали к нему на лето. Точнее, не на всё лето, а пока что, пока папа не разберётся с постоянной квартирой для нас с мамой. Обещались какие-то пару недель, но вот уже и июнь подходил к концу, а мы всё так и продолжали жить в квартире гарнизона. Но что нужно было лихому будущему шестикласснику одной из школ Мариуполя, морских ворот Донбасса и Звезды пролетариев-металлургов? Уехал подальше от копоти и дыма, сюда, где и лес, и речка, и не так жарко как у нас. В общем — гуляй-воля...
Вообще-то родился и вырос я не в Мариуполе, а в Шепетовке, где папа служил на пограничной заставе, комиссаром. На той самой заставе, военврачом, была и моя мама, пока не родился я. А после того как родился я она почему-то сидела дома и больше шила.
Ещё тогда когда я был совсем маленький, у меня родилась мечта. Я тоже решил быть комиссаром, как и папа. И я готовился к этому. Правда по своему, особенно. Была у меня и гимнастёрка с красной звездой на рукаве, перешитая мамой, для меня, из настоящей. И звезда тоже была самая настоящая. Эту звёздочку я когда-то выпросил у папы в обмен на пятёрку по каллиграфии. Настоящий военный ремень был добыт таким же точно образом. С этим своим мундиром я не расставался никогда и смотрел за ним так же бережно, как и папа за своим, по красноармейски. Правда вот стирать я сам не умел, равно как и подшиваться, и поэтому все эти наряды были возложены в обязанность мамы. Не было у меня и своей фуражки. Потому что папины оказались слишком велики, а на мой размер для Красной Армии не шили. В общем, комиссаром-пограничником я мечтал стать от всей души. Своей мечтой я поделился в письме даже с товарищем Сталиным. Но ответа я так и не получил. Но это не сильно меня волновало. Сам факт того, что товарищ Сталин знает о моей заветной мечте уже было в радость. Ещё бы! Сам Иосиф Виссарионович услышал о том, что есть такой пионер Мишка Двонер...
А ещё, я внимательно читал все газеты, книжки, журналы которые были у папы и наша учительница везде и всем рассказывала, что на политинформациях нет мне замены, потому что я всё знаю, в курсе всех событий и вообще — «очень идейный мальчик», как она выражалась, стоящий на правильных позициях и очень убеждённый. Это и пионервожатая старалась подчеркнуть везде где возможно.
Дома у меня было много дел. И я рассчитывал, что туда куда мы с мамой приедем, я так же буду нужен. Ведь ехали мы на недавно присоединённые территории. А в бывшей буржуазной панской Польше пионерам всегда много работы...
но, первый кто меня очень огорчил, был папа. Он сказал, чтобы я не совал свой нос во взрослые дела и не лез со своими пионерскими инициативами где попало и к кому попало. Но папа то был папа, а я был пионер. И именно поэтому я откровенно радовался, когда первые десять львовских школьников одели пионерские галстуки и на призыв «Будь Готов!» ответили - «Всегда Готов!». Радость моя не знала границ. Я был даже горд, но не понимаю сейчас почему горд был именно я. Ведь я не приложил к этому ни малейшего усилия, не убеждал их ни в чём и вообще я этих ребят даже не знал...
Папа понял, что для «недавно присоединённых территорий» я слишком пионер и сказал, что отправит, наверное, меня, к своим родителям в Харьков. Условием отсрочки этого папиного решения было моё обещание не делать больше ничего не посоветовавшись с ним и сменить гимнастёрку на обыкновенный костюм, дабы не особенно отличаться от остальных детей. В воскресенье мама должна была меня отвезти к дедушке с бабушкой туда, далеко-далеко, как мне тогда представлялось...
Дедушка и бабушка жили в слободе прямо рядом с Харьковом. А слобода эта была яркой и красивой, десятка три двориков и невысокие особнячки, которые словно жались друг к другу, будто бы стеснялись внешнего, бурлящего и гудящего мира. Кривенькая улочка начиналась с востока и продолжала бежать на запад, в сам Харьков. За слободкой начинались поля, леса, за ними был новый завод, где собирали тракторы, вокруг которого сам по себе появился совсем недавно рабочий посёлок, с пустыми ещё бараками для рабочих, а сразу за заводом был огромный древний яр, высокий, глубокий, с крутыми склонами и всегда зелёный летом. Ну... по крайней мере он мне таким казался. И я сразу понял, что он таит в себе какую-то тайну. За яром были другие поля и серые леса, тоже древние и сказочные. Рощи, кусты, громадные словно деревья, снова перелески, щебетание птиц и запах мёда и ржи вокруг. Какое это было прекрасное место. Чудное разноголосье небесных обитателей и земных жителей! Он даже назывался таким таинственным и героическим именем — Дробицкий. Как будто дышал седой стариной и ведал о делах давно минувших дней. И видимо о свершениях будущего.
Когда я бывал на родине папы, я всегда там лазил, всё исследовал и совершал для себя новые и новые открытия. Он словно колдовской силой манил меня к себе, и даже сейчас я решил для себя, что если вдруг папа отвезёт меня к бабушке с дедушкой, то непременно этот яр я снова проведаю...
За Дробицким Яром начиналась
