Неприветливой выдалась осень в этом году. На Украине, привыкшей к тёплой погоде, почти вежливо переходящей от знойного лета к дождям и снегам. Меняется климат. Меняется погода. И кажется, что золотая осень скоро уйдёт навсегда, сменив золото клёнов и каштанов на грязь, на кроваво-бурые гниющие листья на деревьях да под ногами. А ещё на ночной холод, во время которого не каждая бродячая собака станет высовывать нос из своего укрытия.
Вы заметили, что куда-то пропали соловьи? Может они не пропали? Может они, просто не хотят больше петь для меня? Или я разучился их слушать? Во всяком случае правильно было подмечено, что с возрастом мы всё меньше и меньше смотрим на звёзды… Просто становимся людьми не умеющими смотреть на безбрежные россыпи в тёмном небе, на души светящие нам тусклым, едва уловимым светом из запределья… Но если бы мы научились их слушать… … …
Я не очень придавал значения рассказам своей бабушки, пока был мальчишкой. Не очень вдавался в их историчность, но когда она рассказывала о своей молодости, о войне, я всегда умело рисовал в своей голове картины из того далёкого прошлого. И даже сейчас их помню. Я могу описать каждое движение оттуда, из царства воображения, из мира теней… Но осталось за границами этих картин то, что не могла видеть моя бабушка. Это иная жизнь. Жизнь других людей. Жизнь может быть самых ей близких и родных людей, так же носящих в себе кровь моего рода, ту самую кровь, которая до сих пор течёт и во мне…
Почему в нашей семье не было принято говорить о той трагедии, которая разыгралась для нас в 1941 году? А мы не говорили. Мы просто помнили, не выставляя напоказ свою боль. Именно поэтому, вероятно, 9 мая, когда вокруг гремела музыка, когда все друг друга поздравляли с Победой, что видели только по телевизору, наша семья собиралась вместе. Но не праздновать, а помянуть тех кто рядом, но далеко. И цифру «86» я запомнил навсегда… Ровно столько человек из нашего рода навсегда остались в 1941 году. Очень многие – навечно юными, навечно молодыми, навечно детьми…
… 29 сентября 1941 года; где-то под неважно каким большим Городом …
Пройдя через болото снайпер, наконец, смог выйти из леса. Лес заканчивался прямо за болотом, отделённым от него узкой смужкойi деревьев. За ними стояла чёрная, даже липкая из-за недавнего дождя земля. И всё бы было ничего, если бы не это поле. Наследить – себя выдать. Снайперу пришлось пробираться вдоль него, в аккурат этой самой смужкой, к стоящим неподалёку хаткам. Точнее не хаткам, а к тому что от них осталось. Обгоревшие брёвна, разбросанные рядом, почерневшие от копоти и сажи печурки, да чудом устоявшие два сарая…
Наконец он присел на завалинку. Пару месяцев назад тут был хуторок. Деревенька. По всему видать малюсенькая, шумная. Деревеньки всегда шумны да чудны. Крики петухов по утрам. Детский смех. Девчата на вечерницах. Гармонь среди ночи. Трактора на поле из недалёкого МТС. И постоянный лай собак, мычание коровы, зазывающей запоздалую хозяйку… Но уже пару месяцев деревенька пуста. Пуст хуторок. Мёртвый. Враг тут побывал. А жители… Может они успели разбежаться, уводя своих детишек да худобу туда, на восток, подальше от войны и врага? Хотелось бы.
Снайпер сам верил в свою мечту и тешился ей…
Закурил. Немецкие. Трофейные. «Юно». Даже пачка трофейная. С поганой овцы хоть шерсти клок. Послушал. Не то собака заскулила, не то ставня скрипнула… Да какая к чёрту ставенка-то? И прошлого что ли? Собака то другое дело. Пришла на пепелище хозяев искать. И не находит. Вот и скулит.
Снайпер докурил и встал, спокойно идя на звук.
И действительно, собака. Маленькая такая, чёрненькая. Дом сгорел, и будка тоже. А колышек остался. Железный потому что. И цепь железная. Вот и скулит, бьётся, мечется, а оторваться не может. Силёнок, поди, нет…
Снайпер наклонился и расстегнул псу ошейник. Пёс сорвался с места и побежал в поле, к лесу, благодарно виляя хвостом.
Снайпер встал во весь рост и замер… Он понял, что слух впервые подвёл его. Это не собака скулила. Прямо перед ним сидел мальчик, мокрый от дождя, чумазый от сажи и словно в анабиозе. Лет десяти, по крайней мере не старше, явно не сельский. Чернявый, синеглазый, с небольшой жёлтой звездой на курточке…
- Эй, вихрастый, ты видать с Города? – присел перед пареньком снайпер, взяв мальчика за подбородок.
- Ты как тут оказался?
Мальчик посмотрел на снайпера.
- Тиканул**… - полушёпотом произнёс он.
- Откуда тиканул?
Паренёк опустил глаза и исподлобья глянул на снайпера.
- А вы русский?
- Русский… У меня вот тоже звезда есть, - снайпер расстегнул карман гимнастёрки и достал пятиконечную звёздочку, снятую с пилотки ещё в августе…
- Вот она, пионер. Нет у меня других документов.
- Да и не надо, - отвернулся паренёк, - я вижу…
Снайпер спрятал звёздочку обратно в карман.
- Что случилось, малец?
- Да ничё… - начал было говорить мальчик, но его прервал отдалённый лай собак.
Мальчик хотел было сорваться с места, но снайпер успел схватить его за плечо.
- Не туда, пригнись… Давай со мной…
Прямо через густые заросли вишняка и полутопкий ярок, через который текла мелкая речушка, снайпер протащил за собой паренька в к заброшенному егерскому кордону, на чердаке которого обитал уже с августа, когда его взвод попал в окружение и практически весь полёг в этих местах. Почему практически? Потому что снайпер остался последним из всего взвода и превратился из бойца Красной Армии в партизана-одиночку. Об этом кордоне немцы знали. Но старались избегать этих мест. Полицаи тем более. Гиблым оно считалось ещё до войны. И даже в старые времена. Но сейчас серьёзно заговорили о лесных духах, которые убивают чуть ли не каждого, кто забредал, или заезжал на этот хутор.
Пролежали на чердаке молча часа два, глядя на верхушки деревьев и слушая немецкий говор и окрики полицаев, пока наконец-то три фигуры в чёрных кепи, кителях с белыми повязками не нарисовались в вишняке осторожно разглядывая хуторок. Один, постарше, вышел вперёд и позвал остальных, помоложе.
Он указал одному на полуразвалившийся дом, на чердаке которого прятались мальчик и снайпер.
Молодой полицай бегом подбежал к дому, и поискав лестницу, в конце концов схватил лежащее на земле бревно и подставив его к окошку чердака начал карабкаться вверх. Снайпер вытащил штык-нож из-за сапога и тихонько подтолкнул им край бревна упиравшийся в окошко. Бревно поползло и свалилось обратно на землю. Полицай полетел вместе с ним.
- Да бес с ним с этим хутором, дядь Митя! – чуть не закричал полицай, - тут ноги-руки поломать можно! Чего эти немцы решили что кто-то с жидов утёк!?
- Да мож и не утёк, - совсем близко подошли этот самый дядя Митя и второй молодой полицай.
- Вставай, пошли, хватит на дровеняке валяться словно на бабе.
- А то ищи им, сами на опушке прохлаждаются, а нам по болотам и кущерям шарить, - проговорил вставая полицай.
- Ты это, Андрюха, на немцев кончай тут бочку катить, - оборвал его дядя Митя, - немец он тебя не трогает и слава Богу.
Фигуры удалялись и скоро их говор стал совсем неразборчивым, а после неслышным.
Снайпер вздохнул и усмехнулся им вслед.
- Так ты откуда взялся то? – спросил он мальчика.
Мальчик вылез из соломы и присел рядом со снайпером, разглядывая пристально лицо военного.
- А вы правда не с ними?
- Да уж, как видишь, тоже тут хожу-брожу, - ответил снайпер.
- Я с машины, - сказал мальчик, - нас посадили в машины и повезли куда-то, а у них по дороге что-то случилось, что бахнуло, грузовик кинуло и откатило прямо в кювет. Я выбрался и в лес утёк.
- И откуда везли?
- С Города.
- Ты городской?
- Не, - замотал мальчик головой, - мы с местечка, с Долины.
- Откуда? – не понял снайпер.
- Да с Долины! Вы не знаете Долину? Мы с мамой и Яшей приехали оттуда. Она раньше в Польше была. А потом Красная Армия нас освободила.
- Так вы решили перебраться, на свою беду?
- Нет. Папа музыкант, известный между прочим. А где нам ещё учиться? Мы тоже хотели…
- Играешь?
- Ага, - кивнул мальчик.
- На чём?
- На басойле***.
- Не трубе, что ли?
- Скрипач я, - как бы обиделся мальчик, но улыбнулся.
- Гм… - подумал снайпер, - ну тогда всё понятно.
Он буквально два часа назад швырнул последнюю гранату в какой-то немецкий грузовик, ехавший со стороны предместья, что на крайней западной околице. За грузовиком, сильно вырвавшимся вперёд, следовали ещё машины, но этот действительно слетел в кювет, судя по всему застряв там надолго.
- И куда же вас везли? – спросил снайпер.
- Мама сказала, что нас выселяют куда-то, - ответил мальчик, - я вот сейчас думаю, что я зря утёк, наверное. Она ведь переживает…
- Тебя как зовут? – перебил мальчика снайпер.
- Ося… Йосеф…
- Не переживает, - ответил снайпер, - вот что Ося. Если что, то зовут тебя Ваня…
- Почему? – удивился мальчик.
- Да просто так, - снайпер протянул руку к жёлтой звезде на пиджаке Йоси и сорвал её.
- Убери нитки, - попросил он…
***
Ося сам для себя оказался совершенно неразговорчивый. Больше молчал. Собственно, а почему больше? Вообще молчал. Наверное подражал снайперу, который то и дело всё слушал, редко что говоря шёпотом. Мальчик тоже решил слушать. Слушал лесные звуки, слушал птиц, слушал зверей. Тревожно слушал дорогу. А так больше молчал, кутаясь в отсыревший пиджачок и стараясь, подражая снайперу, разобраться в мелькающих среди деревьев тенях. Днём тени были ничего, так себе, а ночью даже страшные.
Снайпер их не боялся, ночных теней, говоря, что в лесу надо бояться не того что шумит, а того что ходит неслышно. А вообще об больше рассуждал. То ли рассуждал, то ли спрашивал у мальчика совета, но тут же сам отвечал на свои вопросы. Ося только соглашался, будто бы отвечая, и молча следовал за снайпером.
Так продолжалось несколько дней. Несколько дней и ночей. Куда лежал их путь снайпер и сам не знал. Он просто брёл вперёд и вперёд, стараясь не нарушать лесного покоя. А Ося просто шёл рядом, на восток, или на запад, или просто вокруг Города, как бы блукая словно те самые ночные тени, увязавшись за человеком в старой потёртой военной форме. У мальчика даже сложилось впечатление, что они оба обезумели. Один, он сам, лишился дара речи. А снайпер наоборот, словно говорил и за себя и за своего спутника.
«И вот ведь какая штука!», - думал Ося, - «я ведь могу разговаривать! Я ведь разговаривал со снайпером там, где он меня нашёл? А сейчас? Видимо это… как его… стресс! » - вспомнил мальчик странное и непонятное слово.
«Отойдёт, успокоится, переболит его горе и всё снова встанет на свои места», - как будто отвечал его мыслям снайпер…
Очередной день клонился к вечеру, а солнце к закату. Возле старой и разбитой лесной землянки очередной привал. И снова без огня и крошки еды. А есть и не хотелось. Даже спать не хотелось. И какое-то чувство, отдающееся холодком по спине, будто бы не давало спать и прогоняло голод. Так и просидели всю ночь, молча и тихо… Словно слившись с этим лесом…
Утро. Вроде утро, вроде после бессонной ночи свет должен навалиться и усыпить, но ещё больше чем свет разбудил гул мотора. Машина. Одна… Вторая... Третья… Что-то хлопнуло и раздались голоса. Потом всё стихло…
Ося глянул на снайпера.
- Я слышу, - шепнул снайпер, - слышу. Двигатели заглушили. Значит остановились. Это грузовики. А уда этот, то дверца
|