Новый год на четвёртом курсе

Филимонова.
- Мужики! - теперь Малыш занял середину комнаты и воздел руки вверх, призывая к вниманию распадающееся общество. - На носу Новый год! - выкрикнул он как глашатай на площади.
В ответ нестройно засмеялись.
- Новость! - откликнулся всё ещё мрачный Конкин. Егоров похохатывал. Он без этого никуда. И все задвигались, вставая.
- Все помнят, кому что поручено? - повернувшись к Конкину, грозно воскликнул Малыш, - А Ритке поручим снежинки вырезать.
- Ага. Хоть шерсти клок.
- Ну, Конкин! - Панков несколько поостыл, он недоверчиво качал головой, разглядывая возмутителя спокойствия. - Всех взбаламутил.
- Да уж всех! Только тебя!
- А жаль. Значит, вся наша группа - набор единиц...
- Да хорошие мы, хорошие! - прокричал Егоров.
Филимонов вдруг оказался рядом с Панковым, стоял и смотрел на него с самым серьёзным и скромным видом.
- А Кошкина скучноватая, конечно, девица. Вот Конкин и перепугался. Только и всего. Скучное существо на великом празднике... Для него это удар ниже пояса. Но ты, Сережа, не бойся, - Филимонов повернулся к Конкину и покровительственно похлопал его по плечу, - Поручим нашему старосте в новогоднюю ночь поухаживать за Риточкой, она повеселеет. И твой взор ничем не омрачится. Правда, - Филимонов скромно кашлянул, - насколько мне не изменяет моя интуиция, может произойти накладка. По-моему, наш синий чулок питает возвышенные и безнадежные чувства к нашему неповторимому Малышу...
- Дал бы я тебе, Костик, но, к сожалению, тебе даже это не поможет, а с другой стороны и как-то уже привык, что от тебя ничего хорошего не услышишь. - со вздохом отозвался Панков на проникновенную речь Филимонова.
- Зачем же так сразу? - Филимонов обиженно поджал губы. - Ничем тебе не угодишь.
Пожав плечами, он двинулся к выходу. Пока пробирался через столпив¬шихся однокурсников, Панков неотрывно смотрел ему в спину. Артист. Ленив, но не глуп, может выручить в беде, но тоже по настроению. Любитель выставить себя как самого-самого. За что особенно недолюбливал его Панков, так это за то, что Филимонову удавалось слыть этим "самым-самым". Не красавец, как Малыш, а куда тому до него!
Егоров топтался на одном месте у самых дверей, загораживая собою проход. Вид невинный, но наверняка намеренно создает толкучку - не дохохотал, а попробуй протиснись мимо такого! Задержка у дверей заставила Гусева вернуться к самой главной проблеме - объёму помещения. И страсти разгорелись снова.
***
Родители Акимушкина уехали встречать Новый год к родственникам в другой город и, самое главное, милостиво разрешили впустить в квартиру всю "эту ораву", при условии, что к их приезду в доме будет полный порядок. Они понимали, его родители, что этим актом хоть в какой-то, пусть небольшой, мере помогут своему сыну, своему добродушному увальню.
Тридцать первого декабря Акимушкин стал главным стержнем, вокруг ко¬торого завертелась жизнь их группы. С утра в квартире деятельно трудились те, кто уже расправился со всеми зачётами, пытаясь превратить обыкновенное жи¬лище в подобие новогодней сказки. На кухне от жара дрожал воздух, открытая форточка не помогала. Входная дверь беспрестанно хлопала, впуская обреме¬нённых сумками и свёртками весело озабоченных молодых людей и выпуская часть из них налегке. Коллектив, как всегда, действовал дружно и сплочённо. Конкин уже не страдал по поводу Кошкиной, благо она честно корпела над снежинками где-то у себя дома, не мозоля никому глаза, и появилась в квартире Акимушкина лишь во второй половине дня, ближе к вечеру, чтобы развесить под потолком на протянутых нитках белый ажур, имитирующий снегопад. Конкина как раз послали за хлебом.
Работа была проведена громадная, было бы слишком утомительно описы¬вать её, к тому же в этом нет нужды, она знакома каждому. Главное, что к шести вечера молодые люди смогли удовлетворённо перевести дух и с чистой сове¬стью отправиться по своим домам - у большинства домом было общежитие - чтобы набраться сил и навести красоту, конечно, это касалось тех, у кого воз¬никла такая необходимость.
Квартира у Акимушкиных трёхкомнатная. В одной комнате устроили за¬столье, в другой, самой большой, танцплощадку, в третьей - артистическую уборную. Ёлка стояла на журнальном столике в комнате для танцев. На стенах висели еловые и сосновые ветки, украшенные игрушками, через все комнаты тя¬нулись гирлянды, свисали снежинки, серебристые нити дождя, разноцветные завитушки. На оконном стекле красовались гномы в окружении зайцев, белок и лисиц. Под ёлкой, на одной из колонок магнитофона сидел игрушечный белый медведь, наряженный под деда Мороза. Для Снегурочки достойного эквива¬лента у Акимушкиных не нашлось. Леночка Кудимова обещала разыскать свою старую куклу и тем самым восполнить такой досадный пробел.
В десять вечера голодное общество было уже в сборе. Девчонки с Гусевым и Малышом толкались вокруг составленных буквой "Т" столов, наводя послед¬ние штрихи в сервировке, расставляя блюда более рационально. Гусев нет-нет, да и отправлял в рот облюбованный кусочек. Наташа Марчук, скорая на рас¬праву, шлепала его по затылку, Тихомирова и Кудимова прыскали в ладошки. Гусев обижался и, оправдываясь, говорил, что кусок был лишним и вносил дис¬гармонию. Малыш помалкивал, он тоже был не прочь "наводить гармонию", хотя бы и в тарелке с хлебом, но у него не хватало духу. Перед Светочкой он не мог показывать свою зависимость от чрева.
В комнате для танцев под предводительством Егорова налаживалась аппаратура. Акимушкин с удовольствием сновал по квартире, как ему казалось, командуя парадом. Чувствовал он себя гордо и прекрасно, как никогда. Панков стоял, прислонившись к боку серванта, и молча созерцал возню, приносящую, видимо, немалое удовольствие. В квартире жарко. В кармане у него толстая плитка шоколада "Улыбка". Ему тревожно за её твёрдость, и он периодически ощупывал её то прямо так, через ткань, то запуская руку в карман. Первозданной твёрдости уже нет, но формы шоколадка не потеряла, самый раз её бы съесть. Проверки Панков старался делать незаметно. Шоколадка - новогоднее утешение бедной Кошкиной. Панков всё ещё находился под впечатлением того их предновогоднего сборища и не мог избавиться от чувства жалости и неловкости, подогретого его собственным воображением. Ритку обойдут вниманием как за столом, так и в танцах и прочих увеселениях, её не обойдут совсем, так как дефицит девушек на их специальности весьма заметен, но для неё всё будет в последнюю очередь. Из таких вот посылок и родилась идея шоколадки.
Всё это хорошо, Панков был рад за себя, но каким образом осуществить задуманную акцию? Как подарить шоколадку? На глазах у всех? Чтобы видели - ей подарок? А другим - нет? Значит так, они садятся за стол... или нет, лучше так - часы бьют двенадцать, он подходит к Кошкиной и... На этом моменте староста спотыкался. Мысленно спотыкался. Как-то всё это не очень просто. Все будут на него смотреть. Егоров отколет какой-нибудь номер, Фил ухмыльнётся на старосту, а потом найдёт повод поддеть побольнее. Рассердившись на себя за такие думы, Панков вдруг почувствовал облегчение, так как в голову пришла очень простая и естественная мысль - маловероятно, что какой-нибудь воздыхатель - а таковых в их группе немало - не догадается преподнести даме сердца какой-нибудь новогодний подарок. Новый год - это ведь праздник, построенный именно на таких приятных мелочах! Тихомирова наберёт очков больше всех. Но это не имеет принципиального значения. Панков очень громко облегченно вздохнул - ведь Кошкина, значит, будет как все, с новогодним подарком. И дарить он будет, когда всем будут дарить.
Он поискал глазами Ритку - в который раз за сегодняшний вечер! - и не нашёл, так как почему-то его поиски непременно заканчивались тем, что взгляд его задерживался либо на Борисовой - на этой мельком, - либо на Тихомировой. Она сегодня на редкость хороша, что-то в ней чужое, незнакомое и притягательное. Праздничный наряд! Света в бирюзовом длинном платье с довольно опасным вырезом - глаза так и застывают на очень привлекательной впадинке в самом низу выреза - рукава до локтя, на шее янтарные бусы, волосы пышным рыжеватым ореолом обрамляют нежно-розовое лицо с синими, ярко и тонко подрисованными глазами. Она деловито оглядывает стол и, плавно взмахнув руками, весело что-то говорит, обращаясь к девушкам, вместе с ней снующим вокруг столов, к Малышу, к Гусеву. Ко всем, но только не к Борисовой. Борисова сидит в кресле, приняв небрежную и изящную позу, с лёгкой снисходительной улыбкой следя за последними приготовлениями. Красота Катеньки, её яркий новогодний наряд не волновали Панкова. Скорее он побаивался Борисовой и старался не попадаться под взгляд её темных прищуренных глаз.
Неожиданно громко, так, что заложило уши, грянула музыка.
- Уверни сейчас же! - Леночка Кудимова ринулась в комнату для танцев и налетела на сияющего довольной улыбкой Егорова.
- Ага! - закричал Егоров. Схватив Леночку в охапку, он приподнял её и тут же выпустил из рук во избежание непредсказуемой реакции этой вспыльчивой особы, и небрежным жестом увернул звук.
- Прошу внимания! - мощным басом прокричал он. - Не пора ли нам к столу! Старый год на исходе, пора прощаться!
На призыв откликнулись без промедления, все уже истомились в ожидании. В комнате поднялся гвалт, начались выяснения, кому с кем и где усаживаться. Панков, наконец, разглядел среди нарядных девушек и Риту Кошкину. Она улыбалась. Это обескуражило Панкова. Его воображение свыклось уже с совершенно иным, придуманным им самим, обликом Риты; очень большую роль в этом играли его собственные переживания, так как жалость переполняла его сердце.
На Рите тоже, оказывается, нарядное платье, не такое шикарное, как у Светы, но и не хуже, чем у других. Серо-жёлтые глаза её тоже подведены, ресницы накрашены - совсем не риткины глаза! Конечно же, на её голове нет вихря. Волосы у нее недлинные, чуть прикрывают шею, прямые и блестящие. Спать на бигудях - забота не для Кошкиной, но её крупная голова с тонким девчоночьим лицом и без того смотрелась гармонично красиво, её не надо было увеличивать причёской.
Конкин было взялся командовать таким щепетильным делом, как посадка за стол. Но его никто не слушал. Панков занервничал, попытался внести в это дело свою лепту, забыв о Кошкиной, но он слишком много времени потратил на стояние возле серванта, его призывы тоже потонули в общем гаме не услышанными. Акимушкин по-хозяйски заботливо подхватил старосту под руку.
- Толик, вот сюда, здесь свободное место.
Панков скосил на Акимушкина глазом, хотел что-то сказать, но передумал и, махнув рукой - жест отчаяния - сел. Напротив него сидел Филимонов, рядом с которым по одну сторону сидела Борисова, по другую - недовольный Конкин. Света Тихомирова оказалась слишком далеко от старосты и, что самое неудобное, по ту же сторону стола, что и он. Увидеть её можно, лишь изогнувшись над столом. С ней рядом Малыш и, как всегда, Кошкина. Панков даже сморщился - всё шло как по давно разученным нотам. Рядом с Риткой парня не оказалось. Правда, Панков ещё не решил, плохо это или хорошо. Но Ритке, наверняка, обидно, по всему видно - на лице дежурная улыбка, а взгляд