эксплуатировать наше представление о физическом атмосферном циклоне.
– Можно показать, – с.б., – воспользовавшись специфической редукцией Рассела, что наблюдатель вынужден мыслить себе эту ситуацию в терминах удвоения собственного ума, или физического мозга. Если мультипликацию ума мы могли бы представить и можем связать удвоение Ума с так называемой информацией, то представить себе, что у Вас две головы, – психоэнергетический нонсенс.
– Можно показать сверх того, – с.б., – что если речь бы шла о трансфинитном удвоении, o(S), S(prime),S(dual), то нашлась бы и культурная мистификация, или миф о Трёх Богатырёвых, Zero, Pride, Hero, или Ph Z – это Техника Театра. Poor Иуда, он поверил каббалистам…
– Но было бы всем лучше, если бы твой папа поговорил наконец-то с тобой на эту тему, – вздохнула бабушка, почему-то тяжело.
– Замечу всего лишь, – п.б. (продолжала говорить бабушка), – что мы с тобой рассуждаем пока что только о суммировании по Y. Что касается сумм по Х, то уверяю тебя, маленький, нам пришлось ввести в систему и некий дополнительный, второй свободный ум, назовём его не Умом, а Зуммом. Соответствующая метафорическая спекуляция превратила бы Doors в какой-нибудь ZroorZ, – тонко улыбнулась бабушка.
– А Kate Bush – в жену керосинщика, – подумал мальчик Naughty, вероятно, не-только-свою мысль.
– Причём, если наша базовая логика, – п.б., – допускает в качестве этого тензора также и внешнее произведение, то принципиально то, что точнее и естественнее для выражения Зумм, – воспользоваться альтернативным алфавитом и записать, например, симметричный Zoom. То есть, согласимся с тем, что нам не достаточно одного алфавита, и выпишем Ум и Zoom на двух лентах разного цвета.
Бабушка сделала паузу.
– А теперь сделаем ещё один совсем простой мысленный шажок, – с.б., и мальчик Naughty почувствовал, что она задумалась о чём-то для неё важном и тяжёлом. – Представь себе, – п.б., – что мы переходим в некотором смысле – в конструктивном смысле! – к пределу, и от различных конечных алфавитов переходим к различным типам человеческого почерка. Сравним мысленно Алфавит и Почерк. Вспомним идиота игумена, и мы начнём догадываться о существовании универсальной машины, имеющей статус универсальной руки.
– И в заключение, – с.б., – этой моей безумной вечерней речи вернёмся к проблеме, которую мы частично уже разбирали. Предположим, в нашем искусственном городе – квазигороде Циолковского – мы всё же решимся на частичную подстановку сознания и поменяем Y на более «естественное» направление Х.
– Но, следует ли из этого, – п.б., – что искусственный град металлургов перейдёт в своё естественное состояние, превратится в естественный город, или в дикий город? Также замечу, что преднамеренно убрала кванторы «естественный город» и в культурной метафоре «дикий город», чтобы потом не морочить тебе голову теоремами Эрбрана и принципом резолюций. Если уж задача NP-полная, так от этого никуда не уедешь…
– Но, учитывая transparancy, – п.б., – генетической метафоры и начиная интегрировать гладко, мы получим странный результат: что в двух конструктивно-возможных вселенных, или, пользуясь культурной мистификацией, во вселенных Нашей и Вашей, нечто, что позволяет с позиций реальной энергетики приписывать этому моральные субмодальности, – существует. Назовём это нечто, временно, ответственностью, или spline discipline. Не ограничивая общность, мы можем причислить к этому и гравитацию. Но мы не можем оставаться по эту-либо-ту сторону добра и зла как угодно долго. В противном случае, даже принимая доктрину квантового распада, столь милую сердцам сталеваров, чугуноваров и металлистов, – тонко усмехнулась бабушка, – мы получим противоречие. Время, якобы, перестанет существовать.
Мальчик Naughty почувствовал, что гипотеза о не-существовании времени взволновала бабушку. Она как будто постарела и провалилась в какую-то яму. Но твёрдый туннель пока что соединял глаза мальчика с глазами старухи, и световые знаки каким-то образом продолжали жить в зоне их общения. Структурированное пространство реальности не было ни агрессивным, ни аффективно окрашенным. Мальчик продолжал понимать.
Бабушка улыбнулась.
– Мы разговариваем, – с.б., – с тобой так хорошо и покойно, потому что сейчас поздний вечер, но спать ты ещё не хочешь. Вечер не настолько поздний, чтобы ты чувствовал себя усталым и стремился лечь в постель. Хотя неизвестно, заснул бы ты сразу или мне пришлось бы рассказывать тебе народные сказки.
Бабушка усмехнулась.
– Существует, – с.б., – естественная, якобы, бессонница бодрствования. Но можно ли считать бессонницу бодрствования хорошим либо плохим состоянием? Это хороший вопрос для твоего папы, который всё время что-то ремонтирует, вместо того, чтобы строить.
Бабушка задумалась.
– Через час или два, – сказала бабушка, – твои папа и мама явятся домой. Придут из драматического театра. Ну какой может быть драматический театр, – бабушка задумалась на мгновение, – в городе Великого Чернославика. А может быть, если папа придёт из театра хорошо отдохнувшим, то он почитает… – бабушка глубоко вздохнула, – папочка почитает тебе избранные главы из полного собрания сочинений Эмиля Золя, …хотя это тебе ещё рано читать, лучше он почитает тебе своего любимого Жюля Верна. Хотя если вдуматься, все эти капитаны Немо, рассеяные Паганели, являющиеся причиной ошибки штурмана, одичавший на острове бывший разбойник Аяртон… не помню, или Айверсон… Если мне не изменяет память, доктор Айверсон изобрёл какой-то язык, или компьютерную методику для численного решения почти всех дифференциальных уравнений, кажется, язык AПЛ, допускающий свёртку тензора, – в том числе внешних произведений глубиной до 39. Хотя уже до трёх уровней никто не пытался декодировать. А кому важно 39, или 23, или 666, тоже мне мировая проблема! Дискордиционизм... – бабушка зло засмеялась. – Если мне не изменяет память, – п.б., – Айверсон всё же разработал гаденькую вычислительную среду, язык программирования, который, по скромному его мнению, должен был иметь хорошее отношения также и к проблеме скольжения по тонкому льду. Я помню конференции и симпозиумы в этом проклятом Царёвокошайске так называемых пользователей класса Айверсона. А твой папа прочитает тебе, как капитан Грант отправил ещё одного одичавшего негодяя на родину, куда-то в Девоншир, между Кембриджем и Оксфордом.
Бабушка опять задумалась.
– Да, было бы неплохо, если бы мой внук достроил Замок, который не достроил Frantz… Но, видите-ли, твой папа скорректирован. Он попал под коррекцию сталеваров, которым выгодно, чтобы папа не строил, а делал ремонты. А что они строят в виртуальной реальности? Да какие-то солнечные города, не отдавая себя отчёт… Да! Все они такие! – взмахнула рукой бабушка, и глаза её блеснули. – Hе отдавая себe отчёта в том, что металлические конструкции нельзя погрузить на перелётных птиц! Ничто не перенесёт этот город из этой солнечной системы в центр галактики. Да, уж и подавно, что никто не захочет… Разумеется, их обманывают, но нельзя же думать, что шахтёры… Или можно… думать?
Бабушка замолчала.
Мальчик почувствовал удивление.
Почему же бабушка замолчала? Почему бабушка замолчала, разве нельзя разговаривать им вдвоём обо всём, не задумываясь ни о чём? Если бабушка три часа назад не споткнулась на проблеме не-существования времени, то почему же она сейчас как-будто бы испугалась какой-то своей мысли? Или, вспомнив о шахтёрах, бабушка пожалела, что сказала вслух? Say?
Мальчик Naughty почувствовал тревогу, проникающую в световой кокон большой и красивой городской квартиры, которую оккупировала их семья.
– Не ясно, – задумался мальчик, – принадлежит ли моему папе эта квартира или не-принадлежит.
Глава III
Честно работать. Обзаводиться техническими навыками. Ремонтировать, ремонтировать и ремонтировать, как завещал Великий Чернославик. А вдруг прилетит Лебедь? Мальчик Naughty пошёл во двор гулять и увидел подозрительные предметы, о которых ему рассказывали странные истории, и он всему поначалу верил. У мальчика Naughty поначалу, также как у принца Buddha, не возникало сомнения в правильном выборе будущего. Он думал, что не лишним может оказаться знание восточного языка Hebrew. Но, заметим, что параллельно с этими мыслями, мальчик думал и другие мысли, например, такие: когда я вырасту, я поступлю работать на большущий механический завод. Когда в голове живут странные мысли, то начинают сниться странные сны. Это – такое, квантовое, свойство мозгов. Мысли мелькают, мозг перегревается.
За завтраком папа и мама заплакали, увидев, что их мальчик Naughty осунулся. И у папы даже быстро, как молния, промелькнула в голове странная не-смазанная мысль, что мальчик не в своей тарелке. Мама также бросила быстрый и скользкий взгляд на ребёнка и прогнала тревожные мысли, подставив на место тревожных мыслей задачку по теоретической механике.
Немного всхлипывая, папа и мама взяли себя в руки и осушили слезы. Бабушка нaдела фартук и отправилась на кухню, откуда вернулась, сияя и неся на серебряном подносе вазу с очень вкусным вишнёвым желе. Когда члены семьи мельхиоровыми ложечками кушали лакомство, бабушка тихим и робким голосом напомнила, что в полдень придёт Учитель древневосточного языка Hebrew.
Мальчик вздрогнул, так как мысль о репатриации в Израиль ещё не укоренилась в его голове.
Весело и радостно наблюдая ранним утром, сразу после пробуждения, за повадками домашних певчих снегирей в клетках, которые папа установил в его спальне, мальчик собирался жить очищенной и просветлённой мечтой. Но не мечта, а жизнь пустила глубокие корни в этом доме, и папа с мамой учитывали национальные корни бабушки. Они отлично знали, что бабушка была породистой еврейкой, и наняли частного учителя современного израильского языка, чтобы он как можно чаще приходил к ним в дом и растолковывал бы им премудрости еврейских национальных корней и отглагольных ядовитых форм. Папа с мамой наивно полагали, что бабушка воспринимает этот поступок как заботу о себе, а мальчику это, может быть, как знать, пригодится в жизни.
Бабушка, понимая, как и за что её в этой семье любят и уважают, непрерывно улыбалась одними глазами.
Глава IV
(о том, как мальчику Naughty его родная бабушка сказала Неласковое Слово)
Когда мальчик Naughty сказал бабушке, что закончил выполнять школьное-задание-на-дом, бабушка выпустила его во двор к детям. Во дворе царила искусственная атмосфера дружбы народов. Девочки играли в докторов и делали друг другу уколы швейными иглами, как будто это иглы-медицинских-сестриц.
Мальчишки играли в шпионов и выбрали мальчика Naughty предводителем и тайным агентом. Ему пришлось делать вид, что он знает, как нужно доставать и перерабатывать секретные сведения. Он ходил в чёрной курточке из рубчатого бархата между гаражами и мусорными танками и делал вид, что передаёт в глубокий тыл важную информацию по радио. Игра есть игра, правилам которой пришлось подчиниться, и мальчик Naughty бегал от гаража к гаражу, механически спрягая в уме бабушкины древневосточные глаголы. Впрочем, то, что в его голове нечто происходило, не мешало ему громко кричать и ругаться, и передавать воинственным мальчишкам секретные
