квартира, есть кухня и балкон, и там он целыми днями может лежать. А я решил, вытащу пару прутьев из загородки, и он через дырку сможет сам уходить и приходить, когда привыкнет, там до земли полметра, не больше. А жить ему лучше на открытом воздухе, шкура требует.
Но сначала надо вылечить его. Ты сказал тогда:
- Нужно верить, иначе пропадет он.
А я тогда и не сомневался, конечно, вылечим.
***
Значит, тащить на девятый... Медлить нельзя, в тот же вечер решили тащить. Как, на чем нести?.. Мы задумались, особенно ты, выдумки всегда за тобой, а я исполнитель. Ты все жаловался, "когда же сам начнешь решать?.." Но что тут решать, все равно в технике тебе нет равных.
- Надо сколотить помост, тащить его как лилипуты Гулливера.
Я знал, о чем ты, мне мама читала.
- На колесиках, что ли, покатим? По лестнице?..
- Ну, ты все буквально понимаешь... Помост сколотить надо, а потащим на плечах.
Я зажмурился, представил себе, как он нас сверху лапами бьет и кусает в шею...
- Ничего другого предложить не можешь, помогай проекту, - ты говоришь.
И я помогал, нашел доски, сколотил помост, поставили на пол рядом с Жасмином, он и не заметил ничего, глаза закрыты, только уши да лапы дергаются.
К вечеру подготовились, все по плану, а ты говоришь - "не радуйся, главные трудности впереди". Осторожно перевалили пса на помост, он снова не заметил ничего, и потащили.
Сначала показалось не так уж тяжело, да?.. Первые три-четыре этажа. А потом запыхтели. Жасмин не возражал, храпит понемногу, но все время на меня сползает. Я снизу шел, потому что выше, но не настолько, чтобы выровнять помост, и пес скоро задними ногами у меня на шее оказался, душный, вонючий, не передать. Слова - слабосильная команда, трудно чувство выразить, тем более, запах!..
На шестом ты говоришь, надо бы передохнуть, я и сам не против, но как его поставишь, опоры нет... Устроили кое-как на перилах, держим, стоим, Жасмин молчит, только похрапывает, да ушами изредка трясет. Ты на лапы посмотрел, ладно, говоришь, что-нибудь придумаем, а голос нехороший, тусклый, видно сильно устал, или лапы показались страшными, разбитыми, уж не знаю...
- Ничего... эфира ему подольем, чтобы застраховаться, а то он в себя придет, нас в клочки разнесет по закоулочкам...
И эти слова я помнил, хотя не знал, откуда они, мама читала.
С богом, ты говоришь, и потащили. И тут Жасмин, не просыпаясь, решил облегчиться, а я ведь сзади, и наклон в мою сторону. Я говорю ему, Жасмину, конечно:
- Эй, эй, не надо! Так нельзя!
И с ужасом понимаю, что так, наоборот, можно, и даже нужно, но не мне, а ему, а на меня наплевать. Ты оглянулся, понял, отчего с меня стекает, и как захохочешь - дико, на все этажи, а ведь ночь уже была! Чуть не опрокинули помост. Я говорю, ничего смешного, даже хорошо, значит живой, и останавливаться незачем, дело сделано, одежда насквозь и хуже не будет. Из него так хлестало, что я успокоился, значит все, запасов после такого быть не может.
- Несем? - Тебя, я вижу, трясет от смеха, но сдерживаешься, вообще ты деликатный, но местами впадаешь в буйный юмор, особенно, если с другим случается.
- Ну, несем, потом отмоюсь, что делать.
Принесли наконец, на девятый, ты говоришь:
- Надо к тебе, там просторней.
Хотя однокомнатная, но действительно, простор, я старые вещи выкинул, а новые так и не купил, сплю на раскладушке третий год. Зато телек современный, видик, приемник, это я люблю. И книги, от матери остались, я на них люблю смотреть, на корешки, а читать не могу, начну и сразу... Но я уже говорил об этом, наверняка помнишь, такие вещи не забываешь никогда. " Плохо, что не читаешь..." и так далее, но что поделаешь, я застреваю, погружаюсь и выплыть не могу, не могу... Ты уж прости меня за огорчение, не то, чтоб не любил книги, боюсь их, вот.
***
Втащили, поставили с трудами и кряхтением помост у батареи в кухне, там теплей всего, и светлей. Ты решил, пусть на помосте останется, совсем неплохо. Мы догадались на доски накинуть несколько пустых мешков, настоящий лен, мне из бывшего колхоза картошку приносили, ворованную, колхозов нет, а картошку носят по домам - купи, купи... довольно дешево, я в свое время купил, съел, а мешки остались.
- И осматривать будет легче на помосте, - ты говоришь.
Я сел на пол рядом с Жасмином, а ты пополз к морде - "только бы не пришел в себя, самый опасный момент..." Но он не приходил, ты спокойно осмотрел его, и говоришь - лапы не беда, закрытые переломы, только в одном месте, на левой дырочка, торчит обломок кости, а если осколок, то нам повезло. Начнем с трудного, молись, чтобы он меня не съел...
Молись, не молись, а съесть все равно может, если событие до него дойдет.
Помнишь... ну, это ты не забудешь, я уверен, ты легонько дернул, и кусочек этот, розовый, с зазубренными краешками, возьми и отвались, а из-под него кровь как хлынет... Значит, осколок, а кость ты проверил, смещение небольшое, и все бы отлично было, можно приступать, как тут Жасмин вздрогнул и глаза открывает, а глаза у него, помнишь, - холодные и такие свирепые, что нам сразу жутко стало. Открыл... и закрыл, но ясно, в следующий раз он нам не спустит, не простит.
- Ложись ему на грудь, а я ему в лицо эфира на вате, только много нельзя... потом морду веревкой обвяжем... Ну, что ты, что ты, нужно одновременно, ты на грудь, я к морде... только погоди, веревку осторожно подведу. Вот, теперь кидайся.
Я кинулся, а ты ему эфир, от этого наркоза сильное трясение получилось, ребра запрыгали, и я с ними, но выдержал, ноги раскинул на полкухни, а ты веревку закрутил вокруг пасти несколько раз, чтобы не разошлась.
И тогда началось такое страшное землетрясение, что я мигом с ребер слетел, так он меня подбросил.
- Обратно ложись!.. - ты хрипишь, сам веревку геройски держишь в опасной близости от смерти. Я не мог тебя подвести, кинулся и всем телом лег поперек Жасмина, несмотря на глубокие толчки и волнения его груди. Только б он не попытался на лапы вскочить, на передние, тогда плохо дело, ты с большим волнением мне объясняешь.
И вдруг толчки угасли, эфир помог, Жасмин затих, и даже не дергался, это он сознание потерял.
-Теперь скорей...
И тут он, не приходя в себя, снова начинает освобождаться от всех жидких и сухих шлаков, так ты выразился, и зря я успокоился, у него еще запасов хватит, чтобы нижних соседей залить, и если б не линолеум на кухне, а паркет, то встал бы дыбом от ужаса и сырости, пропал бы, а пока что мы пропали, потому что лежать нам теперь перед ним в луже среди вонючих островов.
- Значит здоров, выживет баскервиль, - ты говоришь, убирать нет времени, тащи какой-нибудь непромокаемый кусок, сверху бросим, потом уберем.
Я в комнату, не вижу ничего непромокаемого, только на столе клеенка с цветами, на ней куча хлама, как всегда... а клеенку еще мама постелила... Но что делать, надо живых спасать, так ты говорил, и я схватил клеенку за углы, сбросил все с нее на пол, и принес.
Ты только головой покачал, но времени не было мораль читать. Бросили клеенку на эти места, неудобные для хирургии, я лег на Жасмина, ты принялся за лечение. Два пузырька сухого пенициллина высыпал, прямо в дырочку на лапе, пластырем закрутил, а потом досочки со всех сторон прибинтовали, хотя и крепко, но осторожно, чтобы к подушечкам кровь не прекратилась, ты объяснил.
Ну, и все, покрыли его холстиной, я мешок чистый разрезал, едва хватило, пусть в тепле дремлет. Нет, ты решил, надо его еще привязать, хотя бы на пару дней. "Давай свой ремень, нужно для дела..." Что поделаешь, если нужно - дал, а сам веревочку пристроил к брюкам, неплохо держит.
- Я пошел, - ты говоришь, - хирург устал, а ты слегка, это самое... прибери, - и рукой так небрежно, как в сериале "скорая помощь" хирург ассистенту - "заканчивайте без меня..."
Но я не спорил, хирургия трудная оказалась.
***
До этого, днем еще, помнишь, решили все-таки немного нарушить конспирацию, а ветеринар, молодая женщина, идти отказалась, "усыпите и дело с концом", зато приходил с седьмого этажа Петр Иванович, человеческий врач на пенсии, посмотрел, "надо рентген, но кто ему делать станет, Пушкин? Зафиксируйте, может само срастется. Если не дурак, не станет биться и метаться... а про голову никто наперед не знает..."
После операции Жасмин не стал биться, не дурак. Повязки наши и тесемки не тронул, и встать не пытался, а потом так залежался, понравилось, видно, мое обслуживание, что я уже решил - полный инвалид. Подожди, это потом...
Я тебе рассказываю с самого начала, главные места, может ты что-то забыл... но, честно говоря, и самому захотелось вспомнить. Скоро год кончается, дальше все по-новому хотят жить, надеются, а мне бы только старое время возвратить. Очень события надоели - одно за другим без перерыва, раньше спокойно жили, желали нового года не хуже старого, а теперь не понимаю, что дальше, как жить... Как ты уехал, столько навалилось, я еле выдержал, зато понял, как ты меня, дурака, оберегал. Нет, не вернется время, когда мама защищала, и потом - ты меня учишь, дорожка, тихие вечера, коты наши, хлопоты с Жасмином... Хоть все на место верни, поставь, настроение новое, чужое теперь, на постоянном ветру стою, на неспокойном месте, только успевай оглядываться да защищаться, и это жизнь, Малов, а где тишина, где счастье? Для него мало нужно, но все в целости, вместе и сразу... одна частичка упала мимо, тут же и нет ничего, только страх и беспокойство.
Помнишь, после хирургических дел у меня руки тряслись, устал от страха, и ты совсем еле жив, но мы все сделали, Малов, и если с головой наладится, должен выжить пес, ты сказал. Чай пили с халвой, твердокаменной, но прекрасной, только чувствую, сейчас упаду со стула... И в то же время настроение светлое, веселое, хочется нарисовать, не знаю что, но хочется. А ты видишь - я падаю, и сам уже вот-вот упадешь.
-Поспи у меня, диванчик твой навсегда - ты говоришь.
- Нет, я к себе, послушаю, как он там.
- Если что, в стенку стукни.
Стучи не стучи, не разбудишь тебя, уж знаю. Я ушел, домой заглянул, там тихо, темно, дыхание ровное, тяжелое... И я вниз пошел, показалось, там дверь на балкон не заперта, наверное, придумал, просто хотелось туда, и все. Пока шел вниз, сон слетел с меня по дороге, этаже на пятом. Я еще не знал, буду рисовать или нет, но вот тянуло, и пришел. Нарисовал еще один цветок, три больших лепестка у него, он спокоен и счастлив был, над светло-коричневой с зелеными проблесками землей, над полем жизни.
Подождал, пока высохла гуашь, приколол булавками на обои, они темные с золотом, грязные - и цветок на них жил и летел, летел и жил...
***
Потом неохота даже напоминать тебе, Жасмин через два дня глаза открыл, и снова закрыл, а к вечеру дыхание стало частым, хриплым, вся грудь свистит и колышется. Все ясно, ты сказал, воспаление легких у него, это он в сугробе лежал без движения, наверное, несколько дней, и простыл. Такие лохматые собаки мороз любят, но если поел и настроение хорошее, а у него все наоборот.
- Саша, иди в библиотеку, читай про воспаление легких, что найдешь.
Библиотека в соседнем доме, в третьем подъезде на первом этаже, дверь бесшумно открывается, всегда не заперто, приходи и читай. Там женщина одна работает, лет тридцати, не толстая, но хорошая с виду, и девочка, молодая, черненькая, красивая, но я на девочку не смотрел, а только на женщину,
