Повесть "ЖАСМИН"

вошел, мама лежала перед открытым окном...  Февральский морозец... но про февраль я потом узнал.
Я сделал несколько шагов - и вдруг что-то укололо в пятку, пронзительно, резко, и чувствую -  под ногой мокро. Кровь течет. Осколок ампулы, из-под лекарства, ее спасти пытались.
И что-то в один миг произошло, я проснулся. Ты знаешь, Малов, это не был сон,  может, я и не болел даже, а находился в отдаленном от всех мире, может, я был как камень, он лежит миллион лет, все видит, но молчит.  Нет, я был человек,  говорили, идиот, и вдруг  повернулся лицом ко всем умным. Знаешь, иногда в эти месяцы без тебя  я жалел, что вернулся, пусть бы оставался в полутемном мешке, зато в покое, жил бы как камень или дерево...  Но это иногда.  Пока тебя не было, я вырос, думаю, навсегда.
А тогда я  понял - вижу ясно, мне больше не тяжело стоять и двигаться, но теперь все так резко и больно ко мне относится - капли воды, стук ветра о форточку, шорохи разные, треск отстающих обоев...  Сильно и больно бьет - по ушам, глазам.....  
Посмотрел на маму, у нее давление, лицо темное, уши черные, она тихо лежала,  без жизни, и я не подошел. Это не она.
Понял, моя жизнь изменилась, не радовался, не пугался, просто понял и почувствовал усталость, но не безмолвие и вязкость, а очень свежее чувство. Мне неодолимо захотелось спать, спать...

***
Я пришел обратно и заснул, а утром сказал тебе:
 - Малов, хочу есть...
Наверное ты удивился, но виду не подал - "иди к столу", говоришь.
А потом стал возражать  - "я не Малов, моя фамилия Меллоу, а  зовут Кис..."
Голос был оглушительный и звонкий,  мне так казалось. Мне тогда все казалось громким, ярким, а сам я был сильным, быстрым и ничего не боялся.
И вдруг ты заплакал.
- Десять лет нас мучил...
А я не мучил, мне самому было плохо, скучно, тускло, вязко и серо, и ничего не хотелось.
- Зинаида - герой, говорила и говорила с тобой, а ведь все смеялись, он же дурак, не понимает ничего...  
Я не был дурак, Малов, ее слова долетали до меня, но очень медленно плыли, как пух по воздуху, а звучали тихо, и видел я через узкое окошко - просунется лицо, рука, нога, подаст тарелку... как в тюрьме, да?  И про тюрьму я знал, и про необитаемый остров - мама мне читала, читала, и все время держит руку мою, теплота перетекает помаленьку, и я, очень далекий от нее, - принимал, и понимал.  И тебя вспомнил, ты пробивался иногда через пелену, приникал к окошку. Мама звала тебя Кис, а мне не нравилось, какой еще Кис...  Круглый, маленький, лупоглазый, прости... очки с толстенными стеклами, на голове пусто, голо, только отдельные рыжие волоски торчат.
Их было восемь, волосков, в тот день, когда очнулся.  На меня напала непоседливая  буйность, я бегал по квартире, сдернул скатерть, разбил вазочку на подоконнике... "Маугли, - ты говорил, смотрел на меня и смеялся - бегай, бегай, только осторожней будь, и все спрашивай у меня, если не понимаешь".  И так я бегал, прыгал несколько дней, чуть с балкона не свалился, а это девятый этаж. А потом весь город облазил, овраги,  по деревьям...  я все должен был вернуть, что раньше потерял.
А  помнишь, как ты начал меня учить?..  
- Ну, что ты знаешь, с чего начнем?..
Оказалось, все помню, что мама читала и говорила, до последнего словца. И цифры знаю, но считать не умею. И писать не умею тоже. И читать.
- Считать и писать я тебя в два дня научу - ты говоришь, - а вот читать... Боюсь, время упущено.
Оказалось, все не так. Считать и писать я не хотел,  научился  быстро, но ленился, нет, вернее так - тяжесть снова, будто обратно в серую тину падаю,  изо всех сил гребу руками, и на одном месте...   Все, что я теперь остро вижу и слышу, обратно в черные значки запихать - ну, нет сил никаких!..  Читать тоже научился быстро, и начинал каждый раз охотно, мне нравилось, что здесь наоборот,   значки превращались в лица и картины, я слышал,  говорил с ними...  Но вот другая беда -  начну читать, вижу слово - "мужчина", или, еще хуже - "женщина в шляпе"... и полный тормоз, дальше не могу, начинаю представлять себе эту женщину, какая, и что... Или например - написано "стол"...  Какой стол?..  Ну, и пошло - поехало. Так ни одной книги до конца не прочитал,  на первой фразе спотыкаюсь...  Сначала ты не знал, что делать, а потом понял, смеялся, говоришь,  -  "воображение мешает... Это ничего, главное, что ты теперь живой, а был - так себе, ни то, ни сё...  Никаких школ, конечно, смешно и думать.  Начну сам тебя учить, разговаривать будем обо всем. Может, мыслить тебя научу".
Вот с этим у нас  не получилось.  Говоришь мне:
- Никаких у тебя понятий не образуется, а ведь не дурак, странно... Ну, что такое стол?
А я тебе - "какой стол?.. А ведь мне пятнадцать уже, вот ужас! Но ты не ужасался. Правда, один раз рассердился - "зачем тебе вообще говорить?..  Молчал бы - и все хорошо?.."
Я подумал, - "знаешь, Малов..."
- Не называй меня Малов, я Кис, Кис Меллоу, англичанин, российский гражданин с  9 лет.
- Знаю, знаю...  Я вижу тебя, Кис, картинки всякие, переживаю,  не думай, и все могу словами передать. Это не мысли, говоришь?
- Похоже, но не совсем то.  Это чувства в словах, а мысли... они сразу о многом...
И ты мне все-все объяснил, а я так и не понял, зачем мысли, что мне нужно обобщать, если все разное?.. Потом немного понял, но, если честно,  мыслить так и не научился.
И ты все равно остался для меня "Малов", хотя и злился.
Ты всегда меня защищал:
-  Он не дурак, просто явился с опозданием. Подрастет, тогда и начнет думать как взрослые люди все.
Но ты ошибся, Малов, я не стал, как все, не получилось.
А теперь, может, все-таки  получится, но я не рад, прости.

***  
А помнишь, Малов, как я тебя просил - "расскажи сказку..."  Каждый вечер. После смерти матери я ведь несколько лет у тебя спал, на диванчике этом. Действительно, обо мне забыли. А потом я модели стал клеить, с дворником, бывшим дантистом, и он мне свои сказки рассказывал, как на самых быстрых самолетах летал, как зубы драл и боль заговаривал, я тебя научу, говорит,  болтай-болтай что хочешь, человек доверчивый зверь,  а если вот эти, глазные,  болят,  за ухом нажми и подержи, а для этих вот, клыков, -  под челюстью точка.
  Потом я тебе показывал, а ты смеялся:
- Вот авантюрист... как твой отец.
- Мой отец археолог.
- Ну, да, археолог, но это не главная его профессия,  - и смеешься.
Так я отца и не видел, а года два тому назад  ты говоришь - "умер твой папашка..." Оказывается, он и жил недалеко, в Калуге, имел другую семью.
- Ты его прости, Саша, он сильно испугался, когда ты заболел.
Ну, я не знаю,  плечами пожал, за что тут сердиться, слабый, наверное, человек, испугался, что хорошего  - возиться с идиотом всю жизнь...  И я не знал бы, что ему сказать, и вообще...  говорить не люблю, ты знаешь.
Я бы и теперь попросил:
- Малов расскажи сказку.
- Тебе скоро тридцать, и все сказки на уме,  как ты будешь жить?
А я живу, и сам теперь сочиняю сказки, цветом на бумаге.
И уже не знаю, где сказка,  где быль...

***
Мы положили пса, пошли к тебе, говорили, что делать, как смотреть лапы, сначала дадим согреться, да?  Потом я говорю, пойду к себе, голова болит. Ты посмотрел на меня,  кивнул - "выспись, завтра с утра начнем работу с ним".
Я не домой пошел, а вниз.
Жасмин спал, иногда вздрагивал и ворчал, очень глухой и мощный звук, так, я слышал по телеку, рычит лев, когда выходит на охоту. Теперь у нас громадный зверь живет, и я хотел, чтобы он был мой друг, тогда нас станет трое, не считая Белявки, его друзей и кошек, но ты говорил, котам немного от нас нужно, они своей жизнью живут, а этого пса мы должны спасти.  
На столе лежали мои краски, несколько баночек с гуашью - две красные, две желтые, черный, белый, зеленый один, а синих не было, я этого цвета не люблю. Бумажка у меня серая, оберточная, шершавая... я заранее ее нарезаю, лежит стопкой, довольно большие листы, и больше мне ничего не нужно, главное, чтоб гуашь не каменела, я подливаю к ней водички, хожу вокруг и думаю, когда же я начну рисовать, и все никак не начинаю...
Сначала это были не мои краски, художник здесь писал плакат, а бумага была ватман, гладкая, противная, но это я потом понял, а тогда не выбирал. Я не рассказывал тебе, как было в первый раз?..

***
Я уже года два дворником работал, а точней был 577-ой рабочий день. Убирал снег с дорожки, спешил, за ночь нападало, а под снегом как назло ледок, и один из той компании поскользнулся, упал на колено, они со смешками его подхватывают, и все нормально было, но он увидел меня с лопатой, и пристал. Они все были слегка пьяны, но это я потом понял, такие вещи плохо соображаю, только по запаху или если совсем шатается.  Они стали задираться, обзывать меня, я только смеялся, остальные были ничего, веселые, а этот злой, я всегда таких чувствую, от них пахнет страхом, знаешь, Малов, как долго ношеные вещи пахнут. "Страх порождает злобу, а злоба – страх", я теперь понял, ты правильно сказал. Но ты не верил, что я страх и злобу чувствую на расстоянии,  всегда удивлялся – "ну и выдумки у тебя... или нюх звериный?.."  По запаху многое можно сказать, нюх, наверное, мне вместо ума даден. Тот парень был злой,  ершистый, даром что невелик ростом, и мне стало не по себе, я старался не встречаться с ним глазами, так лучше, может, у него пройдет. А он не успокаивается - "дворник, говно... " не люблю повторять, ты говоришь, эти слова лишние,  и без них можно любую мысль сказать, а еще, ты меня всегда учил, - "никакого интима..."  Нет, в жизни может быть, но говорить не надо, каждый сам переживает. "И тебе нельзя сказать?" -  я как-то спросил, мне было лет шестнадцать. Ты подумал и отвечаешь – "мне можно, но в общих чертах, а подробности оставь себе". Я и не думал говорить подробности, но иногда говорил, помнишь, например, про Наталью с седьмого этажа, но это успеется, потом...  Тут другое дело, просто грязь и ругань, а потом он подскочил и толкнул меня в грудь. Он был гораздо ниже меня, но плотный,  быстрый, и знал, куда бить, чтобы больно, а я никогда никого не трогал, ты знаешь. Я не могу, сразу представлю себе, будто меня самого бьют...  А здесь и представлять нечего, вот тебе налицо, те двое, другие, говорят ему "брось", а он еще злей стал,  ударил меня в шею, так быстро и ловко, что я задохнулся и сел на снег. Тогда он еще ногой в грудь, не так больно, но я упал на спину, потом сел...  и  не могу встать, ноги заплелись, действительно, скользко, это я виноват, а как получилось, могу объяснить: температура за ночь не упала, как обычно, а пронесся теплый воздух, разогрел, подтопил снег,  потом  подморозило  к утру, а я эти климатические беспорядки прозевал, спал крепко. До этого вечером засиделись, ты рассказывал про Белый дом, как вы его защищали,  я после таких историй и сказок волнуюсь, а потом сплю крепче обычного. Я спросил еще, стоило ли защищать, если потом получилось, ты сказал "хреново..." Ты подумал, и говоришь – "все-таки стоило, иначе еще хуже стало бы...  Хотя мы дураками были, но без дураков жизнь остановилась бы..."
Я не согласился, но промолчал, потому что сам дурак.
Так вот, ноги... не могу встать, а рядом лопата, и я потянулся, чтобы взять, опереться, а они подумали, я буду их лопатой бить, она действительно опасная, от Сергея, дантиста-хроника осталась, окована толстым  жестяным листом, страшное оружие. Они быстро оттащили этого, злюку бодрого, и ушли, он еще что-то кричал, но