конечно, совершенно не подобало леди.
Оливия подавила невольный досадливый вздох. Не от того ли она чувствовала эту горечь, что опять вела себя так, как не подобало леди. Но мало ли таких не подобавших леди поступков она совершила за последние два года, пока их дед, маркиз Рамси, был с какой-то важной миссией на континенте, а три его внучки оставались на попечение компаньонки, гувернантки, экономки и няни! Где уж им всем, вместе взятым, было уследить за ней, Оливией!
Но то, что она собиралась совершить сейчас, было не просто неприличным, а… подлым.
Подлым.
Это слово прозвучало у неё в голове так отчётливо, будто его кто-то там произнёс. Негромко, но настойчиво.
Из-под опущенных ресниц она украдкой взглянула на Томаса. Тот, – сам, очевидно, этого не замечая, – зачарованно глядел на её губы.
Она тряхнула головой. Подло? Вот ещё! Она хочет, хочет ещё поиграть, хочет испытать этого юнца, такого трогательного в своей тихой серьёзности. Хотелось ли Дженнифер когда-нибудь обнимать его за плечи, целовать, хохотать и тормошить его? Вряд ли. Она слишком правильна для таких распущенных мыслей.
Но Томас Олдингтон – её жених. Её, а не Оливии. И не просто жених. Их соединяло не только газетное объявление о помолвке, их соединяла…
Любовь.
Это слово опять отчётливо прозвучало у неё в голове, и, вздрогнув, как от толчка, Оливия порывисто опустила руку с веером и разжала пальцы. Веер мягко упал на траву, и, пока Томас машинально провожал его глазами, Оливия чуть приподнялась на цыпочках и прильнула губами к его губам.
* * *
Слаще мёда.
Томас услышал собственный полувздох-полустон, когда её руки решительно легли ему на плечи. Он вмиг ощутил всё её стройное тело под тонким шёлком платья – от пальцев, крепко стиснувших его плечи, до колен, прижавшихся к его ногам.
Что это? Сон?
Он нередко видел такие томительные сны – дурманящие, волшебные.
Да, это был сон. Под звуки скрипок, доносившиеся из невидимого за кустами бального зала, он держал в своих объятиях видение, растерянно отвечая на поцелуи, которые получал как самый щедрый в мире дар.
На мгновение оторвав свои горящие губы от её губ, таких же пылающих, он ошеломлённо заглянул ей в глаза.
Омут, бездна…
Он тонет, он падает...
Увлекая её за собой.
Нет, нет, это она. Она хочет этого падения, этого… полёта!
– Джен… ни… что… – потрясённо пробормотал он, прежде чем её властные, упругие, нежные губы вновь отняли у него возможность говорить.
И снова погружаясь в головокружительный жаркий рай, который она ему дарила, Томас отчаянно зажмурился, так, что перед глазами завертелись огненные круги. Это было похоже… похоже на налетевшую грозу, и он испытывал такой ужас и восторг, будто находился в центре бури и ждал, обречённо ждал, когда же ударит молния и испепелит его.
Буря.
Гроза.
Это не Дженнифер!
Томасу показалось, что перед его глазами и впрямь ударила молния, расколов пополам ночное небо и осветив всё вокруг.
Грянул гром, и земля закачалась.
Он вдруг всё понял.
Девушка, которую он сжимал в объятиях, которая прильнула к нему так тесно, что он всем своим существом чувствовал все изгибы её пленительного тела… эта девушка не была его невестой Дженнифер.
Она была её сестрой.
Оливией.
* * *
Оливия тоже закрыла глаза, жадно отдаваясь этому поцелую, наслаждаясь каждым его мгновением. Теперь она наконец узнала Томаса Олдингтона – робкого, пылкого, беззащитного, нежного… его руки, его губы…
Его губы неожиданно сомкнулись, а руки, разорвав кольцо объятий, оттолкнули её – почти грубо.
Не веря себе, она уставилась на Томаса.
Взъерошенный, растрёпанный, он тяжело дышал, так, что грудь под белой измятой сорочкой ходила ходуном, и глядел на неё глазами обиженного, несправедливо наказанного ребёнка.
– Оливия! – потрясённо выдохнул он, и она сперва почувствовала, как вся кровь отливает от лица, а потом – внезапную волну жара, опалившего всё тело.
Ещё несколько мгновений он смотрел на неё отчаянным взглядом, а потом… она только и успела, что протянуть руку, – кинулся в кусты, не разбирая дороги, под хруст ломающихся веток.
– Погибли клумбы леди Миртл, – пробормотала Оливия, судорожно сглатывая и хватаясь за перила беседки. Ей хотелось смеяться – хохотать, запрокинув голову… пока не хлынут слёзы, которые солёным комом застряли в горле и жгли глаза.
Ну разве это не забавно?
Глупышка Сара оказалась права!
Томас Олдингтон обнаружил подмену и исправил ошибку.
Любовь видит сердцем…
Чёрт бы её побрал!
Несколько раз судорожно вздохнув, Оливия машинально пригладила волосы, поправила платье и подобрала с травы свою маску и веер.
Теперь надо было улучить подходящую минуту, чтобы незаметно пробраться в дом и привести себя в надлежащий порядок в комнате для гостей. Этот дурачок Олдингтон вряд ли вернётся, а ей хотелось ещё повеселиться, прежде чем её разыщет заполошная компаньонка Лили или хватится кто-нибудь из подруг.
И довольно думать о том, что только что произошло в этой проклятой беседке. О том, что она сделала. Это же был просто пустяк… шалость. Ерунда!
Подумаешь, пара поцелуев…
А этот горемыка так смешно испугался!
Подняв голову, Оливия прищурилась, глядя сквозь мокрые ресницы на россыпь звёзд в чёрной пропасти неба.
Олдингтон никому не расскажет о том, что случилось, тем более – Дженнифер, своей невесте. Он просто побоится. Это останется их маленьким секретом, принадлежащим только им двоим.
Последняя мысль неожиданно доставила ей удовольствие, и, тряхнув головой, будто сбрасывая с себя всё происшедшее, Оливия поспешила к дому, подхватив подол вишнёвого платья, чтоб не испортить его ещё больше.
Внезапно она остановилась, чуть не налетев на какого-то человека, вышедшего прямо из-за беседки, в которой она скрывалась.
Это был джентльмен, которого она не замечала в бальном зале – старше неё лет на десять-двенадцать, очень высокий, светловолосый и бледный, – насколько она могла разглядеть его в неярком свете китайских фонариков. Его очень светлые прищуренные глаза оглядели её насмешливо и понимающе, и она вспыхнула до корней волос – от стыда и ярости. Неужели…
Словно подслушав её мысли, он со смешком выставил руку вперёд ладонью и лениво проговорил:
– Только не надо убивать свидетелей, тем более, что я не свидетель. Я глухой, слепой и, самое главное, немой бродяга, случайно ставший гостем этого дома. Через несколько дней я отбываю прочь из Англии – в колонии, и вашу… хм… маленькую шалость похоронят вместе со мной, если тамошним дикарям будет угодно меня прикончить.
– Вы кто такой?! – прошипела она.
– Меня зовут Оливер Эванс. – Тот слегка поклонился. – Поскольку нас друг другу не представляли, пусть ваше имя останется для меня тайной.
Тайной, как же!
Оливия стиснула зубы.
– Проводить вас в дом? – Светлые глаза его смеялись – откровенно и невыносимо. – Я могу проникнуть туда первым и сбросить вам верёвочную лестницу прямо из окна комнаты для гостей. Поиграем в пиратов, дорогая?
Нет, это уже слишком!
– Прочь с дороги! – Оливия ринулась вперёд. Она бы с удовольствием оттолкнула наглеца прямёхонько в кусты, если бы он вовремя не посторонился. И. чёрт бы его побрал, она опять услышала за спиной его тихий язвительный смешок.
Осторожно проскальзывая в дом по чёрной лестнице, Оливия подумала, что, тем не менее, стоит отдать этому наглецу должное – от злости она почти забыла происшедшее в беседке.
Почти.
«Вот если бы и Томас Олдингтон всё забыл», – горячо пожелала она, нетерпеливо расправляя нижние юбки вишнёвого платья.
И наглец в саду – тоже.
Кстати, надо будет разузнать о нём… поподробнее.
Музыка в бальном зале звала её, искушая, притягивая. Оливия с наслаждением потянулась всем телом, потрогала кончиком пальца мушку над верхней губой и озорно улыбнулась своему отражению в большом зеркале.
Что ж, ещё пару часов она побудет Дженнифер Рамси. В конце концов, это же бал-маскарад!
* * *
Томас кое-как выбрался из загородного дома леди Миртл и долго брёл по пустынной ночной дороге, иногда судорожно всхлипывая.
Всё кончилось, всё разбилось вдребезги.
Если он станет жертвой грабителей – что ж, отлично. Это именно то, чего он заслужил.
Как он только мог принять другую женщину за свою невесту, единственную любовь всей своей жизни?! Как он мог настолько забыться, чтобы отвечать на её поцелуи вместо того, чтобы, заботясь о её репутации, немедленно отвести её обратно в дом? С такой пылкостью отвечать… отвечать…
Томас громко застонал. Ему казалось, что на его губах пылает клеймо.
Клеймо раба.
Что ж, он джентльмен, и знает, что от него теперь требуется. Но как же это тяжело! Как больно…
Томас с силой провёл ладонью по мокрому лицу, смахивая слёзы.
Дженнифер… Дженнифер…
* * *
– Леди Оливия! – чей-то перепуганный настойчивый голос вытащил Оливию из глубин крепкого сна, и она что-то протестующее забормотала, отмахиваясь.
– Леди Оливия!
Господи, она же только что легла…
– Оставь меня, Маргарет, – пробормотала она, пряча голову под подушку.
– Лорд Рамси немедленно требует вас к себе! Леди Оливия...
Маргарет всхлипнула. Дурёха до смерти боялась деда. Впрочем, немудрено.
Оливия нехотя села на разворошенной постели и мрачно покосилась на горничную.
– Лорд Рамси ожидает вас у себя в кабинете сразу после того, как вы позавтракаете.
Дед, конечно, уже давно позавтракал. Балов и прочих увеселений он не признавал, ссылаясь на подагру, посещал только официальные приёмы, и на вчерашнем балу у леди Миртл его, к счастью, не было.
Мог ли кто-нибудь доложить деду о случившемся на балу? Никто не мог. Потому что ничего и не было.
«Не надо убивать свидетелей», – совсем некстати вспомнила она и против воли усмехнулась, но тут же нахмурилась. Этот наглец? Да он даже незнаком с дедом! И на балу больше не появился, как она его ни высматривала.
Правда, она очень осторожно расспросила о нём леди Миртл, которая охарактеризовала Оливера Эванса как «чудака» и близкого друга её незабвенного сына Мортимера, погибшего в морском сражении пять лет назад. Далее последовал рассказ о незабвенном Мортимере, перемежавшийся слезами, и Оливия в очередной раз терпеливо его выслушала, успокаивающе похлопывая леди Миртл по плечу.
Хватит размышлять об этом незнакомце! Чего хочет от неё дед? Вот это важно.
Надев домашнее платье, умывшись, но не позавтракав, – непрошеная тревога больно сжимала ей горло, – Оливия постучала в кабинет деда, и, не дожидаясь ответа, вошла.
И оцепенела, едва успев прикрыть за собой дверь – возле стола лорда Рамси, заложив руки за спину, стоял Томас Олдингтон, очень бледный и решительный. Губы его были плотно сжаты. Вспыхнув, как мак, при виде неё, он неловко поклонился, а когда выпрямился, лицо его вновь было таким же бледным.
Оливия перевела взгляд на бесстрастное лицо деда и почувствовала, как по спине бежит холодок. Сделав над собой усилие, она присела в почти придворном реверансе, выпрямилась и вздёрнула подбородок.
Лорд Рамси сдвинул седые брови, внимательно глядя на внучку, и наконец спросил – чётко и негромко:
– Вчера на балу у леди Миртл ты была в таком же платье, что у твоей сестры, Оливия?
– Да, – ответила она так же отчётливо, глядя на Томаса.
– Ты танцевала с мистером Олдингтоном?
– Да.
–
