Полночный рассвет

же сплошные леса, разве что облаков стало больше.
НТХЛАААААААААА!
Голова  разрывается от скрежещущего вопля, перед глазами разворачивается пронизанная пурпурными трещинами тьма, и белесое существо из переплетенных щупалец, с тонким разломом рта и мертвым красным глазом. На лоб начинает давить ледяная ладонь. Затем все заканчивается.  
––Ах ты, чтоб тебя, так и убить можно!––ворчит рептилоид.--Были бы в городе, точно бы в столб влетел.
––Что это за…––севшим голосом вопрошает Ксавия, осторожно выглядывая из-за рюкзака.  
––Кто бы знал…––отвечаю я, прижимая шарф к разбитому носу. Полупрозрачная ткань окрашивается оранжевой кровью. ––Но я не хочу выяснять это. Хватило одного раза…
––На телепатическую атаку похоже,––вмешивается рептилоид.––Я когда на боевом спутнике служил, сталкивался, Но на нашу расу оно меньше действует, чем на теплокровных. Сейчас до города доберемся, и вам уже ничего не сделается, затеряетесь.
До города мы действительно добираемся спокойно, но тут на наши головы сваливается еще одно приключение—надо спасать Вейнару, которая громоподобно рыдает в коммуникатор. Даже с переводным устройством трудно распознать хоть одно осмысленное слово. Далеко не сразу доходит, что ее бросил Рёксва. Ага, и серьги отобрал. Потому как жена. И еще одна зулинка. И уллмарка. И аклорианка. Я не понимаю, он их жрет, что ли?
--Да и пусть валит на Зулину пешком, раз он такой. И серьги пусть запихнет себе в глотку, мы тебе новые купим в «Обыкновенных сокровищах». А ты дурында будешь, если из-за него будешь дальше страдать.
Такого результата я не ожидала—непрерывно всхлипывая, она посылает меня далеко и надолго, не забыв пройтись по моим нелестным характеристикам и отсутствию таланта.
Так что спасать Вейнару приходится Ксавии, а я спокойно добираюсь до дома, не терпится посмотреть новый фильм.  

Вытянутые блестящие корабли, как будто сделанные из голубоватого льда, заполняют  все обзорные экраны сверху донизу. Даже легкому истребителю мимо них не проскользнуть, не затеряться в спасительной черноте, прошитой осколками звезд.
Положив  руки на пульт управления, на кресле из выгнутых трубок восседает худой светловолосый уллмарик, тонкая косица падает на спину, обтянутую серой, словно тень, формой-- цвета шпионов. Белое имею право носить только я—воин из гвардии императрицы. Теперь я в праве претендовать на синие вставки, ибо только что избавила Уллмари от предателя. Но не увижу ни императорского дворца, ни государыни… и этот, в кресле—последний из уллмари, которого вижу в своей жизни. И это именно тот уллмарик, которого я бы хотела видеть всю жизнь.  Едва я даровала ему свободу... Когда он поднялся из погрузочного саркофага и спросил, все ли слуги Всехранителя—такие красивые и гордые.
Хрустальные  корабли оскаливаются пушками. Всехранитель, избави меня от…
Я снимаю с предохранителя клавишу «Уничтожение»--звездолет взорвется, зацепив и корабли мафре. Последний раз пытаюсь заглянуть в глаза отважному уллмарику.
––Мы еще можем от них уйти,--он сбрасывает мою руку с пульта и ставит клавишу уничтожения на предохранитель.--Они ориентируются в подпространстве хуже, чем мы, к тому же их приборы обнаружения менее совершенны. Я бывал на кораблях такого типа.
Тонкие пальцы едва касаются пульта, а обзорные экраны ослепляет холодная вспышка. Звездолет встряхивает, стены кабины сразу же покрываются инеем.
--Зацепили, стекляшки летающие,--ворчит уллмарик и с размаха ударяет кулаком в пульт.
Меня бросает на стену так, что трещат кости, вырванное кресло раскалывается пополам. По экранам прокатывается волна ярких цветов, потом открывается запредельно-черное пространство с небольшой планетой и голубой звездой в верхнем углу экрана.
Встрепанный уллмарик выбирается из-под обломков кресла. Правая рука безжизненно свисает.
К двум красным полосам, нарисованным на щеках, прибавляется оранжевая—струйка крови из пореза на лбу. Он широко улыбается.
––Не зря меня называют Мэнзвийский Плут! Я перехитрил этих мафре! Мы спасены. Теперь бы дотянуть до планеты. Чувствую, бедной «Имперской леди» досталось…

Юкине Тэй досталось не меньше, чем бедной «Леди». Зато хоть настроение рисовать появилось на следующий день после поездки. А фильм я пока отложила. Только не надо так старательно входить в состояние, а то руки по плечи в краске  и физиономия такая, что впору задуматься, а не ходить ли на мероприятия с фантастическим окрасом, опять же, не придется глаза подводить узорчато. Да, кстати, меня на очередное мероприятие пригласили, что не может не радовать.  Выставка у нашей Нирасха! И не в Серебряный созывать будут, а в галерею Эдерне. Думаю подарить ей прекрасную шимскую вазу—ибо цветы ей обычно некуда ставить. Великая она у нас! А ученики у нее, хм, непонятные… То дерутся, то в краске по уши. Да, надо посмотреть, из-за чего я так в краске вывозилась. Чувствую, что или эпос, или пейзаж, или странное. Или даже странный эпический пейзаж.
Во! Последнее определение подходит идеально. Под пылающим небом с низко нависшими астероидами—даже видно их неровные очертания—разворачивается пустыня голубого песка с кое-где пробивающимися блеклыми колючими кустами, похожими  на костяные пальцы. Потрепанный, но все еще изящный корабль, когда-то украшенный узором, воткнулся носом в песок, а из пробоины выбираются уллмарики: один худой до прозрачности, с характерными полосками на лице, другая—в белом, со спутанными черными волнистыми волосами, в которых блестит погнутая диадема. И подписано искристо-голубым: «Никто не разбился…»  
Дотянули-таки, подумалось мне, хотя «Имперская Леди» была потрепана донельзя. Несколько обломков представили как доказательство гибели Леди…думали, что корабль обратился в пыль. Интересно, вернулись ли спасенные уллмарики обратно в Империю?  С одной стороны, зачем. С другой—за ними не застрянет. Как же Этель бросит родную Уллмару? За Июмира спокойна, по легенде он был тот еще пройда, везде приживется. Но этих ребят я показывать никому не буду, и вообще уберу подальше, что-то странно мне… Надо душевное равновесие восстановить.

Галерея Эдерне—удивительное место. Она больше Серебряного и находится на самой вершине города. Снаружи застеклена полностью, а картины вывешиваются на внутренних стенах, напоминающих лабиринт. Вход я нахожу не сразу, а обойдя  два раза по кругу. Дверь надо бы сделать более заметной, хотя она и так необычной стрельчатой формы и из яркого стекла. На первом ярусе четверо развеселых шима в узорчатых костюмах наигрывают что-то ненавязчивое психоделическое. Несколько человек разных рас, по большей части незнакомые, осматриваются по сторонам. Мимо проходит Ксавия, ее почти не видно из-за букета роскошных лилий, белых с пурпурным обводом. На нежно-зеленых стенах в простых рамах развешаны пейзажи, выполненные с таким мастерством и такой жаждой жизни, что, кажется, от лесов разносится аромат свежих листьев, а если прикоснуться к поверхности нарисованного озера, то пальцы будут мокрыми. На втором ярусе с золотистыми стенами—серия картин с заоблачными городами, которые пронизаны светом двойного солнца Шимаоры. К ним приходится чуть ли не проталкиваться—народа много больше. Я застываю в восхищении перед спиральными башнями. По голосу нахожу Нирасха и преподношу вазу. Нирасха широко улыбается. Ее ног почти не видно из-за сложенных на небольшом возвышении букетов. Вейнара тоже тащит  небольшую вазу. Кстати, выглядит аклорианка великолепно, несмотря на страдания, свалившиеся на ее бедную и не очень умную голову. Новые серьги сверкают, как маленькие солнца.
На третьем ярусе людей меньше, зато на стенах тончайшего голубоватого оттенка развешаны творения чуть не в человеческий рост, которые у нас иначе как «поэмами» не называют. Рисованные поэмы на тему шимской и частично арбантской мифологии. В простой раме, безо всяких стилизаций под старину и многослойного наложения, выполненные с такой искренностью, какой никто, кроме леди Нирасха, добиться не может. Низкий столик с охлажденными напитками почти не заметен. Я беру длинный бокал без украшений, заполненный соком пополам с колотым льдом—в такую жару как раз возвращает душевное равновесие. Эпический Тан Йорру тоже подходит к столу и, взяв другой бокал, низкий и округлый, долго к нему принюхивается, после чего исчезает в лабиринте извивающихся стен. Я останавливаюсь у картины «Древо жизни»--города, планеты и солнца свисают с ветвей в глубоком космосе--потягивая сок и восхищаясь плавностью линий.
––Леди Тэй?
Я поворачиваюсь. Криво ухмыляющийся Эльстар Рёксва стоит у изгиба стены, сцепив руки перед собой.
––Что вам угодно?––спрашиваю я сквозь зубы.
––Ну за что же со мной так?––тянет он мягким змеиным голосом.
––За что? Вейнару предал, мои картины повелел с выставки снять…––меня начинает трясти от злости, первый раз такое.
––Я могу вернуть картины, устроить выставки по всей Империи, даже за ее пределами. В награду мне нужно лишь одно—твоя благосклонность.
Как он смеет? Старый и страшный зулин, который нанес мне непростительное оскорбление?! Тот, кто ужасно обращается с великолепной во всех отношениях леди Ирдрин?
––Соглашайся,––торопит меня Рёксва.––Я способен на многое. Я богат и прекрасен.
Ну-ну. Прекрасным его можно счесть в пьяном виде, темной ночью и прищурившись. Про все остальное уже молчу. Какой гад, еще серьги не остыли после Вейнары, а он…
––Ни-ког-да!––рот растягивается в злостном оскале, и…
––ИМСИРУВААР!––ору я, выплескивая сок ему в лицо и мысленно прощаясь с жизнью. Вечно что-то делаю, не подумав.
Ничего не происходит. То есть совсем. Рёксва стоит неподвижно, подняв руку перед собой, с рукава и лица скатываются мелкие льдинки. Я возвращаю опустевший бокал на столик и беру другой, наполненный. Невозмутимо потягивая сок, на этот раз апельсиновый, обхожу несколько поворотов и созерцаю творение «Бесконечность»--свеча между зеркалами, в каждом зеркале свое отражение, но свеча присутствует, то в виде глаза, то в виде блика на башне.
Эльстар выходит из оцепенения, медленно вытирает лицо рукавом и рычит:
––Пр-роклятье Уллмари!
––Ага,––говорю.––Со всеми уллмарками, уллмариками и маленькими уллмарятами.  
Ничего не могу с собой поделать, даже принять покаянный вид. Лицо растягивается в издевательской улыбочке, а потом я и вовсе начинаю непочтительно ржать. Взбешенный Эльстар убегает по стеклянной лестнице и, наверное, дает указания своим телохранителям. Странно, эти два мрачных рагнарских головореза остались у входа. Наверное, чтоб не мешали завоевывать благосклонность симпатичных  уллмарочек. И не только симпатичных, и не только уллмарочек.
Спускаюсь на второй ярус—очень охота посмотреть еще раз на шимские города. Ксавия при виде меня хихикает в широкий рукав.
––Ну ты даешь! Что ты сделала с Рёксвой, что он вылетел отсюда, как будто ему хвост подожгли?
––Ничего особенного. Мешал мне созерцать.
И я рассказываю, что именно повлекло расправу с моей стороны. Причем так, что даже грустный рагнарец улыбается. Тана Йорру уже не видать, наверное, снова нашел приключений на