Романтик из Урюпинска, или долгая дорога в Рио-де-Жанейро

                             РОМАНТИК  ИЗ  УРЮПИНСКА,

        ИЛИ  ДОЛГАЯ  ДОРОГА  В  РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО


                                                     Любое совпадение с реальной жизнью не случайность.    
                                                   Все, о чем здесь написано, происходило, и продолжает  
                                                   происходить в реальной жизни.
                                                                                                                                    Автор

                                          Вместо предисловия
Вообще-то,  герой повествования Антон Сергеевич Ильин последние двенадцать  лет живет в Средневолжске, в городе, который снискал славу депрессивного и захолустного населенного пункта. Таких городов в России процентов семьдесят, если не больше. Точно вам никто не скажет. Впрочем, такое утверждение сегодня некорректно. Все знают: благосостояние наших граждан как бы неуклонно растет. Посмотрите телевизор! Почитайте газеты! Послушайте радио! А между тем, наш Средневолжск  упорно называют Урюпинском. Кто со снисходительной усмешкой, кто с раздражением, а кто и с нескрываемой злобой.  Так уж случилось, что название маленького городка (Урюпинск) стало  символом, такого непростого явления, как российская глубинка, то бишь, провинция.
Вслушайтесь в это слово  - У-РЮ-ПИНСК… Чувствуете?  Нет в нем злобы!  А есть что-то родное, приятное, точно вы выковырнули из сдобной булочки сладкую изюминку, с едва заметной горчинкой.
1
Майское утро было солнечным, но неожиданно стало темно, свинцово, и повалил снег, падая на цветущие сады. Ильин неторопливо оделся и пошел в забегаловку. Взял сто пятьдесят граммов водки и, как иностранец, стал неторопливо отпивать крошечными глотками, привычно уставившись в окно на опостылевшую улицу. Потом вернулся домой, похлебал пакетного супа, лег на любимый старый диван, и ему вдруг захотелось почувствовать себя человеком, cпасенным от стихийного бедствия отважным отрядом МЧС. Он снял пододеяльник, проворно разделся до трусов и накрылся шершаво - ворсистым одеялом из верблюжьей шерсти.  Сразу же  к нему запрыгнул нахальный  Кузя, а на полу, рядом, неспешно расположилась его старая собака. Стало тепло, хорошо,  и "спасенный" уснул.
«- О, Антоний! Неужели не понимаешь, что гибнешь?
- Наконец-то спохватилась, прелестнейшая из красавиц.
- Ты, столько раз побеждавший смерть в многочисленных битвах, сегодня сжигаешь себя заживо!
- А  чего ты ждала после того, что произошло с нами?
- О, боги! Ты уже не в силах противостоять обстоятельствам и решил погибнуть от вина, которое, как последний плебей, пьешь неразбавленным в огромном количестве!
- Лучше от вина, чем от твоей назойливости. Что ты, женщина вздорная и завистливая можешь предложить мне взамен вина? Остывшее любовное ложе? Или  душеспасительные  беседы, вызывающие зевоту? А, может, обсуждение наших милых сенаторов, погрязших в склоках, и заботящихся не столько о гражданах Рима, сколько о своем обогащении?..»
- Ни хрена себе! -  проснувшись, произнес Ильин. – Если я уже Антоний, то кто же тогда моя Катька?
Он опустил руку и привычно погладил собаку по голове, вспомнил ее первое появление в своем доме, который остался в прежней жизни, в далеком южном городе...

- Отец! Смотри, какой подарок я тебе принес!
Старший  сын открыл кожаный репортерский кофр, и оттуда высунулась бесподобная мордочка медвежонка с бессмысленными черными глазами-пуговками.
Это был четырехнедельный щенок, помесь английского сеттера с  лайкой. Кличку придумали быстро. Отца сеттера-медалиста звали Тим, а мать - Найда, поэтому назвали щенка первыми слогами, и получилась  Ти-На.
- Вообще-то это человеческое имя, - с сомнением сказал Ильин. - Вспомните: Тина Тернер...
- Да брось ты! - возразила жена. - Еще скажи, что это не имя, а противные болотные водоросли. Вечно что-нибудь выдумаешь.
Когда Антон выходил с Тиной гулять, все спрашивали: "Это водолаз?"
И действительно, щенок был похож на черного медвежонка-водолаза, вызывая у прохожих чувство умиленного восторга.
Однажды, когда Тине было три месяца, Ильин пошел с ней гулять, отпустив ее из квартиры без поводка. Спускались с третьего этажа. Щенок, смешно виляя задом, дошел до площадки между вторым и первым этажом и... через выбитое окно вышел на козырек подъезда. Антон бросился на помощь, но Тина уже прыгнула вниз на бетонные плиты и заскулила протяжно и тоненько от страшной боли! Хозяин выбежал из подъезда, приготовившись к самому худшему, но увидел, как Тинка отбегает на газон. Он со страхом взял ее на руки, присел на корточки  и стал ощупывать лапы, живот, спину, но не нашел повреждений. "А вдруг что-то внутри повредилось, и она умрет от внутреннего кровотечения?" - с ужасом подумал Антон. Но нет, она ловко вывернулась из рук и побежала как ни в чем не бывало по весенней траве. Еще несколько дней Ильин с опаской поглядывал на щенка, ожидая ухудшения, но все обошлось.
Тина хорошела с каждым днем и все больше походила на шотландского сеттера - гордона, благодаря черному окрасу. От лайки ничего не осталось, кроме звонкого лая, которым она преследовала, взлетающих  на деревья многочисленных котов. Ее экстерьер стал таким же, как у Тима, ее отца. Такая же голова с породистой шишкой, сильные ноги, хвост - перо, только была она пониже, плотнее, да висячие уши короче.
Кормили Тину манной кашей, косточками с мясом, частенько баловали колбасой, а ранней весной, как каждому члену семьи выдавали ежедневно по два драже поливитаминов, которые она с веселым хрустом съедала. Всеобщую любимицу мыли с шампунем, а спала она в большом кресле в кабинете, уставленном книжными шкафами. Когда Антон приходил с работы, Тина радостно прыгала и извивалась всем телом, лупя хвостом, словно палкой, по ногам, по телефонной тумбочке, по ножкам стульев и стола, то и дело мощной волной встряхиваясь с головы до хвоста, отчего ее блестящая шерсть цвета воронова крыла становилась еще нарядней. Как-то раз Ильин подумал: "Так, наверное, опытный торговец пушниной встряхивает перед покупателем дорогие собольи шкурки".
2
Летом в Средней Азии очень жарко: бывает до сорока и больше в тени, и Ильин, по рождению северный человек, старался всю работу в издательстве, где он работал фотографом, заканчивать к обеду, но начальству это не нравилось.
Как-то после полуденных новостей Ильин услышал по "Маяку" передачу о своем любимом певце Марио Ланца. Потом сообщили, что это первая передача из цикла, который будет идти всю неделю. Ильин пошел к своему редактору,     страстному любителю классической музыки, сухих вин и кроссвордов, и твердо сказал:
- Я не смогу эту неделю быть после обеда.  По "Маяку"  начинается цикл передач о Марио Ланца.
- Хорошо, - ответил редактор и склонился над кроссвордом.
Случилось невероятное. Антону Сергеевичу удалось добиться того, о чем другие и мечтать не смели - работать полдня за полную ставку. Цикл передач закончился давно, а он работал теперь в новом режиме: на час-полтора приходил раньше, все дела завершал до обеда и, купив пару бутылок пива, уезжал домой, где его радостно встречала Тина. Антон Сергеевич принимал душ, обстоятельно обедал, ложился на удобный диван, читал, неторопливо потягивая пивко, или играл на гитаре.
Тина быстро привыкла к запаху свежего пива и даже полюбила его. Каждый раз она ставила передние лапы на диван, придвигала морду, стараясь лизнуть хозяина в губы, и, подрагивая ноздрями, со всхлипом втягивала пивной дух. Потом ложилась возле дивана и дремала под  грустные звуки старенькой ленинградской гитары. Антон Сергеевич ласково
гладил Тину и говорил: "Хорошая, умная моя собака".
Когда заболел младший сын, Тина ни на секунду не отходила от его кровати. Три дня и три ночи собака не ела, не пила, лежала, положив  голову на передние лапы, и настороженно поднимала морду,  когда приходила  медсестра делать укол, смотрела ей в глаза, словно спрашивая: скоро ли  Сережка поправится?
3
Конец восьмидесятых был тревожным. То, что подспудно  вызревало много лет, выплеснулось в кровавые события в Фергане, Сумгаите, Тбилиси, Нагорном Карабахе, Баку. Люди словно сошли с ума.
В двухмиллионном добром, гостеприимном и теплом Ташкенте,  о котором сочиняли стихи и песни, стали заметны перемены в отношении коренного населения к русскоязычным, хотя десятки, сотни тысяч русских по сути тоже были коренным населением, так как жили здесь уже в третьем, четвертом поколении. Сразу же после объявления Независимости, национальное самосознание выросло настолько, что часто опережало здравый смысл.
На главной площади города памятник Ленину убрали, и на старый гранитный постамент  водрузили большой шар, на котором было сделано рельефное географическое  изображение республики Узбекистан, занимавшее всю  лицевую сторону шара. Рассказывали, что кто-то из туристов спросил милиционера, дежурившего на площади:
- Что это за памятник?
           - Это глобус Узбекистана! - гордо ответил сержант.

На всех предприятиях, в учреждениях, учебных заведениях началась активная замена  русскоязычных. Резко упали тиражи газет и журналов на русском языке. Часть изданий закрыли.  В транспорте, в магазинах, на улице все чаще можно было услышать: "Езжай свой Россия! Ты наш хлеб кушаешь!".
И тысячи русских, украинцев, белорусов, евреев, татар, немцев - у кого за пределами Узбекистана жили родственники, кто имел хоть малейшую возможность уехать - уезжали.
Однажды Ильин поздно ночью возвращался из гостей.  Водитель  иномарки, симпатичный узбек лет сорока пяти оказался профессором университета. Он полгода  работал в США, а сейчас, чтобы прокормить семью подрабатывал извозом.
Зашел разговор о массовом исходе  русскоязычных,  и он с горечью сказал: "Да если все  русские  уедут - мы друг друга начнем резать!"

Как и ожидалось, русского директора издательства заменили. Новым руководителем стал малорослый молодой человек с плоским лицом степняка, с широко поставленными черными глазами, говорящим по-русски с сильным акцентом. В первый же день своего правления, новый директор объявил на планерке, что закончил  журфак  МГУ. Большинство присутствующих ушам своим не поверили.  Позже, в  курилке, Ильин рассказал хохму, в которой  утверждалось, что МГУ может окончить любой представитель братской республики, если  привезет в Москву вагон гранат, но не тех, которые взрывают, а тех, которые  выжимают в хрустальные бокалы и запивают их соком виски или водку.
Теперь в кабинете директора пахло не табаком, а французскими лосьонами и дезодорантами. Женщины заметили, что новенький  после обеда каждый раз приезжает в свежей рубашке и другом галстуке. Это, по их мнению, характеризует "шефа", как господина чистоплотного  и перспективного.
Двадцатисемилетний директор  оказался человеком незаурядным, целеустремленным и с фантазией. От русскоязычных сотрудников он не стал избавляться  способами вроде взысканий за незначительное опоздание или несвоевременную сдачу материалов. Метод новичка поразил всех своей иезуитской простотой. Секретарша обходила все кабинеты и сообщала распоряжение директора: собраться к 10.00 в приемной. Народ приходил к десяти, рассаживался, кому хватало стульев, и ждал начала совещания. Проходило пять, десять, двадцать,