Пост

такое! Он сжался от безотчетного страха, посерел. Медсестра билась с ним, пыталась возбудить, долго, мучительно. Ничего не получилось и она, уставшая, изнуренная неудачей, с обидой в голосе заявила, что никогда в жизни не испытывала такого унижения и обязательно это Ёлкину припомнит. Потом уже он узнал, что у нее ревнивец-муж начальник гарнизонной гауптвахты. 
        Ёлкин совсем потерял сон, все ждал возмездия, боялся. Что делать дальше, он не знал, просил Алексея помочь ему выбраться из госпиталя. Леха обещал поговорить с Задиракой, все-таки у того везде связи. Видел, что Ёлкин ни в чем не виноват, жалел его.
        Вышел на мороз и столкнулся с сослуживцем, матросом Хмельнюком. Тот шел, сгибаясь под тяжестью огромных бидонов для горячей пищи. По одному в руках и сзади наподобие рюкзака они тянули его вниз, он шел небыстро, тяжело оступаясь на скользких поворотах. Нес обед на шлюпбазу.
        Хмельнюк запомнился сразу. В первую же посылку с Украины, из дома, ему выслали столько свиного сала, что он стал его раздавать всей роте. Парни жевали жесткое, с запахом кабаньей мочи сало, удивлялись невиданной щедрости Хмельнюка. Хлеба не было, ели в ночь перед сном и, наевшись до отвала, сытые, легли спать. 
        Утром всю роту охватил жесточайший понос. В туалет невозможно было попасть. Люди мучились, стонали, отчаянно держались за животы. Прибежала испуганная врачиха, думала холера или тиф. Узнав про сало, не стала поднимать тревоги, советовала всем отлежаться. Выдала активированного угля, велела принимать его, запивая большим количеством воды.
        Так Хмельнюк сорвал боевую подготовку и учебные стрельбы, которые должны были состояться в этот день. Ему больше не доверяли. Мало того, ночами, не скрываясь, занимался рукоблудием. С ним не здоровались, презирали. Но ему было все равно, он бегал на камбуз смотреть, как толстые поварихи моют паровые котлы.
        Алексей вспомнил, что у Хмельнюка был друг, матрос Лень. С доверчивыми глазами и густыми ресницами, небольшого роста, он производил впечатление простодушного человека. Очень хорошо ко всем относился, никогда не спорил, все время держался старослужащих. Как оказалось, он очень не хотел служить. Подговорил свою девушку, та написала письмо, будто разлюбила его и навсегда уходит к другому, красивому и богатому. И что уезжает в Пицунду проводить потрясающий медовый месяц, а Леня она презирает, но все же, просит простить и не писать ей больше сопливых писем о неразделенной любви. 
        Лень показал письмо приятелям, засунул конверт в карман грязной робы и спустился вниз, в шкиперскую. Сделал петлю, поставил ведро под ноги. Выглянул из-за двери и стал ждать. Когда увидел, что идет командир роты, со всех ног кинулся назад, надел петлю на шею. Услышав, как хлопнула входная дверь, отважно выбил из-под ног ведро и повис, задергался…   
        Майор Войтюк с изумлением глядел, ничего не соображая. Только что видел, как матрос Лень высовывался из двери, и вдруг он уже в петле, сучит ногами и смотрит на него выпученными глазами. Подбежал, выхватил из кармана перочинный ножик, отпилил кое-как веревку, принял бойца на руки. Тот был без сознания, но дышал. Командир потянул угол выглядывавшего конверта, открыл, прочел. Вызвал помощь, доложил наверх. 
        Его жутко ругали, проводили расследование, дознание. В итоге дали строгий выговор и объявили о неполном служебном соответствии. Войтюк расстроился, ушел в тяжелый запой, потом с необычайной яростью начал гонять всю роту. Матерился страшно, угрожал. А Леня комиссовали по психическому расстройству, лишь в военном билете сделали небольшую отметку. Он сейчас был дома и наверняка зажигал со своей подругой.
        Алексей кивнул Хмельнюку и, чтобы не здороваться за руку, направился в аптеку. Был у него друг, Виктор. С одного города, имеющие несколько общих знакомых, бывавшие на одних и тех же дискотеках, познакомились они, однако, только на сборном пункте, подружились. Повезло, вместе попали в одну часть, в одну роту. Виктор был зациклен на гирях. На гражданке занимался штангой, имел первый разряд, выступал на городских соревнованиях. Попросил Леху зайти в аптеку купить калия оротат.
        В части друг быстренько нашел общий язык с громилой-мичманом Старовойтовым, – дядьке необъятных размеров. Витёк поведал ему о применении каких-то запрещенных препаратов, и мрачный мичман проникся к нему доверием. Он был начальником физической подготовки учебного отряда, сам соорудил себе тренажерный зал, и они целыми днями готовились к чемпионату базы по гирям. Мичман отобрал со всей части крепких ребят и усиленно тренировал их, договорившись с командиром части об освобождении от работ и нарядов. Выбил для спортсменов дополнительное питание в виде двадцати ящиков овсяного печенья. Принес из санчасти огромные банки с поливитаминами и выдавал после тяжелых тренировок. Они дружно принимали, запивая разноцветное драже компотом с бромом.
        Друг рассказал мичману о мало кому известных чудодейственных ампулах. Тот загорелся, немедленно достал, стал делать себе уколы. Через десять недель, набрав двадцать килограмм веса, стал выглядеть настолько устрашающе, что сам особист части, капитан третьего ранга Израилович испугался и, сдавая нормативы по физической подготовке, жалобно клянчил у мичмана снисхождения. Но тот угрожающе сдвигал брови и безо всякой пощады заставлял офицера подтягиваться на турнике.
 
        Мороз с каждым часом крепчал, в инее потрескивали деревья, печально возвышаясь над высоким забором. Луна пропала, чернота ночи утопила все вокруг. Показалось, кто-то невидимый, страшный крадется, подбирается к складу, пытается проникнуть, просочиться…  
        – Кто тут? – Алексей растерянно сжал заиндевевший автомат. – Стой, кто идет? – замерзший затвор не поддавался.  
        Тихо кругом, нет никого. Вышла бледная луна, осветила караульную площадку. Леха чуть успокоился. Стал двигаться, тереть жесткой рукавицей замерзающий нос, приплясывал вприсядку, грелся.
        И вдруг негромко, но очень отчетливо, что-то треснуло, раскололось внутри склада, над крышей повалили густые клубы. Маркс испугался, но не потерял самообладания. Подбежал к будке, нажал кнопку тревожного вызова. Буквально через минуту появился разводящий, все понял, увидел сам. Убежал обратно. Еще через полминуты примчался начальник караула лейтенант Оглы. 
        – В чем дело? 
        Алексей четко доложил обстановку. Лейтенант рванул звонить дежурному. Пасюта примчался взволнованный не на шутку, с расстегнутой кобурой. Может, думал, что диверсанты напали на объект. Подбежал к запертой опломбированной двери склада. Осмотрел внимательно, осветил фонарем, убедился, что все в полном порядке и через дверь никто на объект проникнуть не смог. К тому же не сработала сигнализация, а это значит, что в складе никого не было. Видимо загорелась электропроводка.
        – Вот черти! – Пасюта вспомнил, как неделю назад привезли шесть списанных корабельные торпед в опечатанных контейнерах. Как раз в его дежурство. Удивило, что разгрузку контролировал командир части – капитан первого ранга Уразов, вместе с особистом. Были также и офицеры из штаба флота. Обычно работами по разгрузке и сортировке руководил начальник склада старший мичман Ананидзе, суровый грузин небольшого роста, серьезный, очень злой. В части над ним шутили, предлагали сменить фамилию. Но он злобно огрызался и обещал всех перерезать. Потом люди в штатском осмотрели кабели, опробовали сигнализацию. Это происходило в присутствии начальства, беспокоиться было не о чем.
        Дежурный быстро обежал склад, не нашел подозрительных следов и побежал к телефону, докладывать наверх. Командира Уразова чуть удар не хватил. Он был у своей любовницы, главного бухгалтера части. Запрыгал, стоя в одном исподнем, тщетно пытаясь вникнуть в суть происшедшего. Срывающимся тонким голосом кричал в трубку, чтобы ни в коем случае не предпринимали никаких действий без его личного указания. Это приказ.  
        Бросился звонить командующему флотом, тот сразу доложил министру обороны. Министр некоторое время пробыл в оцепенении, не зная, как сообщить Генеральному секретарю. Все понимали, от катастрофы отделяют считанные минуты. Но главный смысл был в том, что на этот склад под видом списанных торпед доставили две новейшие межконтинентальные баллистические ракеты «Булава». Они были разработаны в одном сверхсекретном Ленинградском НИИ. Новые ракеты обладали невиданной мощностью, ядерные боеголовки разделялись, могли поражать несколько стратегических целей и к тому же были недосягаемыми для американских радаров. Дальность полета увеличили, а точность равнялась нескольким метрам. Приняв такие ракеты на вооружение, больше половины устаревшего ядерного оружия можно было наравне с американцами спокойно утилизировать, якобы разоружаться. Но у них не было «Булавы», и СССР оказывался в серьезном выигрыше. Такова была диспозиция. Все держалось в страшном секрете. В Кронштадт специально пришел, вроде бы на ремонт, большой противолодочный корабль «Удалой». Встали в сухой док. На него должны были установить ракеты и, выйдя к полигону на Новой земле сделать испытательный пуск. Ждали только приказа. Задерживались из-за формальностей.
        И вот пожар! Открывать склад можно было только с личного одобрения министра обороны, никто не должен знать о секретном грузе. С другой стороны, если от высокой температуры сдетонирует боезапас, от острова, и тем более от ракет не останется ничего. 
        Министр соображал с трудом. Он был глубоко пьющим человеком и прилично принял на грудь. Никому бы и в голову не могло прийти, что спустя несколько лет он станет путчистом. 
        – Ах, как это некстати! – тяжело вздохнув, позвонил в Кремль. 
        Помощник дал трубку Генеральному секретарю. Тот долго пытался понять хмельной лепет министра, не выдержал, закричал: доложите, мол, спокойно, по порядку.
        – Докладываю. В 01.15 старший матрос Маркс Алексей Карлович обнаружил…    
        Генсек взорвался: 
        – Какой Маркс? Какой, к чертям Карлович? Вы что, с ума сошли? У меня переговоры в Рейкъявике, мы разоружаемся…
 
        А матрос Маркс, стоял на посту и ждал чудовищной силы взрыв. Мысленно представлял, как его разорвет на мельчайшие атомы, вспоминал маму, любимой девушки у него не было. Погибать не хотелось. «Ну почему именно я?» – утешало лишь то, что вместе с ним взлетят на воздух еще тысяч восемьдесят человек. Стоял с отмороженным носом, с ужасом смотрел на клубящиеся столбы и ждал: еще чуть-чуть и рванет! Одинокая фигурка в нелепом тулупе, сжимающая бесполезный автомат. Что он мог сделать? 
        Между тем Пасюта не находя себе места метался по КПП мучительно ожидая звонка командира части. Казалось, будто прошла вечность. Он был решительным человеком, порывался с дежурным взводом хотя бы с огнетушителями ворваться на объект и пытаться своими силами остановить пожар. Но приказ Уразова сковывал его действия. Он понимал, – важна каждая секунда. Дежурный взвод, вооруженный ломами и топорами, давно стоял на улице в