Капитан Брамы

как над очевидной бесовщиной и оккультной ересью; все это теперь лезло в мою голову. И лезло с тем прицелом, что, мол, я, скептик, ортодокс, сам теперь, собственной своей персоной присутствую перед аномальным явлением, по имени Брама.
Вспомнилось как один «умник» доказывал отцу Ивану, что Брама – это пробуждающаяся аномалия. И вообще, «лицо Земли» меняется, вот и пробуждаются по всей планете всевозможные аномальные зоны.
Мне вдруг ярко представилась картинка «пробуждающихся аномальных зон»; в виде бесконечной цепочки «просыпающихся» друг за другом вулканов. А потом произошло нечто необычное – пространство вокруг меня сместилось, поплыло. Детали пейзажа стали полупрозрачными и невесомыми. Исчезла Брама. Вместо Брамы появился огромный, как бы воздушный холм, похожий на застывшую морскую волну с белоснежной заоблачной вершиной.
Вершина сказочного холма искрилась и сверкала на солнце, сияла как полуденное солнце. Ее лучи распространялись по всему виденному мной миру, падали на меня, отца Ивана.
Чуть ниже вершины, по бокам величественного холма, я увидел множество цветущих деревьев. Еще подумал: странно, только конец марта, а уже во всю цветут деревья.
Между деревьями были большие полупрозрачные шатры серебристого цвета. Над крышами шатров что-то двигалось, искрилось, порхало. Из этого непонятного мне движения мой взгляд выделил несколько деревьев. Они тут же приблизились ко мне, и встали перед холмом.
Деревья были странные: одно полностью белое, очень похожее на березу, но не береза, какая-то другая неясная мне порода. Второе дерево похоже на клен, но опять же, нельзя сказать, что это клен. Только подобие, приблизительная внешняя форма клена. Третье дерево самое причудливое. С необычно длинной, пучками, хвоей (или очень узкой листвой). С диковинными разноцветными ветвями. Отчего все дерево казалось пестрым, словно веселая детская картинка.
Впрочем, самым удивительным был не внешний облик деревьев, а четкое внутреннее ощущение, что они разумны. И не просто разумны, а видят меня и что-то пытаются мне сказать, или передать. Что мне хотят сказать деревья, я понять не успел.
На прекрасный холм надвинулась тьма. Ударил резкий порыв ветра; ветер был черный – я не видел это, но почему-то знал, что ветер – сама тьма. Белое дерево сломалось. Падая, оно жалобно закричало, совсем как человек. Тут же погасли все краски. Все заволокло густой, чернильной тьмой.
Зловещее, мутно-лиловое светило тускло сочилось багровым светом во тьме… Ни звезда, ни планета, ни Луна; скорее дыра – лиловая дыра с грязным серым оттенком. Размерами чуть больше полной луны.
Я почувствовал головокружение и тошноту. Как перед потерей сознания.
Откуда-то издалека прилетел голос отца Ивана:
– Дима, ау, очнись!
Не хватало только хлопнуться в обморок – подумал я. Тряхнул головой. Наваждение прошло. Я как будто бы проснулся. Передо мной была все та же Брама. Но теперь, как самый обычный холм с аккуратно вырезанной серединой.  
Отец Иван пристально смотрел на меня. Взгляд у него был совсем мне непривычный. Это был взгляд человека пробудившегося от какого-то долгого оцепенения и теперь с удивлением (и даже некоторым испугом) смотрящего на мир вокруг.  
– У тебя тоже что-то необычное было?
– Ага, – кивнул я головой, – очень странные видения, или галлюцинации… даже не знаю, что подумать…
– Потом, – перебил меня отец Иван. – Все потом обсудим. Не обижайся, но я отчего-то чувствую, что сейчас не место и не время эту Браму обсуждать. К тому же, скоро село. Надо быть полностью в форме. Так что, потом.
– Хорошо, – согласился я, – потом, так потом.
Дальше мы шагали молча.



Человек из Брамы

 По обочинам дороги показалась целая цепочка плакатов. И каких! Я такие лет пятнадцать, если не больше, не видел. Плакаты эпохи перестройки. Причем, плакаты были не то что бы свежеокрашенные, но и не ржавые, не ободранные и не облупленные, что бы с ними неминуемо произошло за пятнадцать с лишним лет. А значит, за плакатами изредка, но следят. Но, зачем, с какой целью?!
Всему виной аномальная зона, – подумал я. – У них что-то случилось со временем. Ни с самим временем, а, скажем, с осознанием времени. То есть, объективно люди знают, что на дворе начало 21 века – приходится же им выезжать, или телевизор смотреть, радио слушать. Но, по ощущению времени, они там, в перестроечной, а скорее даже советской эпохе.  
Я принялся жадно рассматривать плакаты, будто ища в них самих разгадку. Первый плакат гордо гласил:
«Мы от своей линии на мир не отступим!» Прямо под лозунгом красовалось – М.С. Горбачев. Ниже, во весь плакат были изображены красные серп и молот. С ручки серпа свисал кроваво-красный ленинский декрет о мире, а на фоне тяжелого молота порхал белый голубь, голубь мира.
Следующий плакат был настолько классически-перестроечным, что вызвал в моей душе целую ностальгическую гамму чувств по безвозвратно ушедшей юности. На плакате были нарисованы советские люди разных профессий. И такая до боли знакомая надпись была над ними: «перестройка, демократия, гласность».
Дальше шли – «постановления XXVII Съезда Партии в жизнь». Потом – «ускорение», и «пьянству бой».
– Как все это понимать? – ошарашено спросил я  отца Ивана.
– Не знаю, Дима, какой-то Советский Союз, просто, – батюшка выглядел изумленным не меньше меня. – Да, забросил меня епископ… Ладно, расслабляться нельзя, вперед и с именем Христовым.
Сразу за плакатами шел указатель с надписью «село Красный Кут».
– Прибыли, брат, наконец-то, – устало сказал отец Иван. – Теперь нам к сельсовету. В самый центр.
Едва только миновали указатель, как тополя по обочинам дороги расступились, и взору открылось село. Я ожидал увидеть небольшой хуторок. Но даже невооруженным глазом было заметно, что село будет, пожалуй, раза в полтора (если не больше) крупнее Черноморки. Вот тебе и «страшная дыра», «глушь», «отдаленнейшее село»!
Трассу, по которой мы шли, пересекала одна улица, вдали змеилась еще одна параллельная ей. За ней, по контурам лесопосадки, смутно угадывалась еще одна. Уже на первой от нас улице, отчетливо блестела на солнце крыша двухэтажного здания, гораздо крупнее, чем сельсовет в Черноморке – что-то похожее на школу.
При входе в село нам навстречу попалась легковая машина. Опять это был «москвич». На этот раз вызывающе-красного цвета. И за рулем, о, ужас, сидел кореец. Только другой. Помоложе, поплотнее и не такой загорелый.
Подъехав к нам, машина сбавила ход. Водитель-кореец неотрывно смотрел на нас. Его взгляд показался мне очень странным; в нем ощущалось нечто мутное и холодное, даже мертвецкое, словно на нас смотрел зомби, а не человек. В то же время взгляд водителя «москвича» был наполнен довольно живым и очень недобрым вниманием к нам, как, наверное, к опасным конкурентам. В общем, ничего хорошего нам этот взгляд не обещал.
Вдоволь на нас наглядевшись, кореец дал полный газ, и вскоре машина скрылась среди тополей.
– Итак, Дима, – грустно сказал отец Иван. – Первая проблема у нас есть. Корейцы-иеговисты. Впрочем, думаю, это наименьшая из проблем... Ладно, друг мой, входим в село. Хоть и устали, но постараемся выглядеть бодрее и жизнерадостнее. Мы теперь представители церкви. И от того, как мы войдем, многое зависит. Поверь моему опыту.
– Верю, – охотно согласился я.
Мы вошли в село и двинулись к центру. С виду все было как в Черноморке. Только местность плоская. А так, те же сельские хаты, где побогаче, где победнее. Редкие прохожие здоровались с нами. Правда, бывало, останавливались и смотрели вслед. С несколько странным выражением лица. Или это мне только казалось.
В центре села было сразу несколько двухэтажных зданий. Одно здание представляло собой сезонное общежитие, второе сельсовет, третье, было бывшим детским садиком. Именно в детском садике, на втором этаже и должна быть церковь.
В центральной пуповине села, в месте пересечения улиц, было даже что-то вроде мини-площади, в центре которой, как и положено, стоял памятник вождю мировой революции. Ленин точно такой же, как и в Черноморке, только, может быть, немного более ухоженный.
Возле памятника Ильичу рос большой раскидистый тополь и пара плакучих ив. Под деревьями было несколько скамеек для отдыха; обшарпанных, с частично переломанными «ребрами», но вполне годными для сидения. Центр Красного Кута производил даже некоторое культурное впечатление.  
Мы направили свои стопы к сельсовету. Здание сельсовета и по форме и по размерам было таким же, как и в Черноморке. Возле единственного входа в казенную двухэтажку красовалась черная «Волга». Машина подобной марки могла принадлежать только председателю сельсовета. В этом ни у меня, ни у отца Ивана сомнений не было. А значит, начальство здесь… Мы невольно прибавили шаг.
Председателя краснокутовского сельсовета (или голову, по-украински) обнаружили на втором этаже. Поначалу мы нерешительно топтались на первом этаже, удивляясь полному отсутствию людей в здании. Простучав во все двери (их было всего четыре и все без табличек) и услышав в ответ сухую канцелярскую тишину, решили подняться наверх. Где и столкнулись с невысоким кучерявым и жизнерадостным человеком, лет пятидесяти, который и оказался председателем. Он как раз выходил из собственного кабинета.
– Вы до мэнэ? – Весело спросил нас голова. Отец Иван кивнул. Затем вежливо и лаконично объяснил, кто мы такие и что нам нужно.
– Проходьте, – сказал председатель, отворяя нам дверь своего кабинета.
Кабинет у головы был небольшой, чистый и уютный. На стене, напротив входной двери, висело увеличенное фото ныне действующего президента Украины. Фото было вставлено в рамку. Из книжного шкафа робко выглядывал портрет вождя мировой революции. Рядом с книжным шкафом, на подставке, красовался дорогой телевизор с плоским плазменным экраном.
На большом рабочем столе лежал объемный старомодный портфель из желтой крокодиловой кожи и с двумя замками. Такие портфели мне приходилось видеть разве что в старых советских фильмах, в руках мелкой партноменклатуры.
Едва я подумал о «совдеповской» партноменклатуре, как портфель мелодично затренькал. Председатель открыл портфель, порылся в нем руками и извлек на свет Божий самый обычный мобильный телефон.
– Прошу прощенья, – сказал нам голова и бросил несколько слов в телефон  о том, что он будет, где-то через час, как договаривались. Положив телефон обратно в портфель, голова, как ни в чем не бывало, сказал нам:
– Слухаю вас.
Пришлось отцу Ивану объяснять все сначала.
Голова произвел на меня впечатление человека постоянно думающего о каких-то своих делах (так и хочется сказать – делишках). Все остальное, что к делишкам отношения не имеет, он воспринимает вполуха, вскользь.
Вот и сейчас, говорит нам, что не против возобновления в селе церковной деятельности. А сам думает о чем-то своем. Думает о своем даже когда нас спрашивает, мол, не будем ли мы пропадать, как предыдущий поп пропал.
На осторожный вопрос отца Ивана, что же все-таки с иеромонахом Василием произошло, председатель простодушно пожимает плечами и отвечает:
– Пропал. Пропал и все тут. Никто ничего не знает.
Что ж, нам оставалось перейти к более конкретным