Капитан Брамы

Автобус остановился среди бескрайних полей. Водитель автобуса махнул рукой в сторону едва заметной проселочной дороги и, перекрикивая вопящее «Русское радио», сказал с легким кавказским акцентом:
– Туда дорогой, туда! Прямо идешь, прямо и придешь!
– А далеко?
– Нет, дорогой, не очень. Километров десять, двенадцать. Главное прямо, прямо иди, и придешь, прямо, куда надо придешь…
Проселочная дорога, на которую указал водитель, представляла собой две накатанные автомобильные колеи – они пересекали асфальтовое шоссе  и, убегая вдоль лесопосадки, терялись среди огромного поля; в зыбком, колышущемся солнечном мареве.
Взвалив на плечо старую дорожную сумку с затертой надписью «adidas», я тронулся в путь. Сзади меня по трассе с тяжким гулом промчалась грузовая машина. Гул стих, и воцарилась тишина: глубокая, всепроникающая – такая, какую почти невозможно услышать в городе.
На фоне тишины – не нарушая ее – чирикали мелкие пташки, кричали пронзительными, немного скрипучими голосами чайки. Их крик напоминал о море – оно, действительно, должно быть от этих мест недалеко. В лицо мне дунул ласковый весенний ветерок, он пах морем.
Через огромный, очерченный лесополосами квадрат поля, я вышел в открытую степь. Степь была плоская; только на юго-западном горизонте, очень далеко, смутно синела, колыхаясь в солнечной дымке, линия каких-то возвышенностей. Именно там, по моим расчетам и должно быть море. С противоположной стороны виднелась сине-серая полоса лесопосадки. Над ней медленно кружилась коричневой точкой птица. Именно туда плавно заворачивала моя дорога.  
Я шел вперед, наслаждаясь безлюдьем, тишиной и простором. И вдруг посторонний, раздражающий, совершенно не степной  звук вторгся в мое сознание. Вылился в рокочущий, немного дребезжащий гул машины. С трудом веря своим ушам, я обернулся.
Вдогонку за мной катил самый обыкновенный старенький «Москвич», пыльного желтого цвета. Поравнявшись со мной, машина остановилась. Открылась передняя дверь и худощавый, коричневый, как вспаханная весенняя земля, пожилой кореец высунулся из нее:
– Садись, подвезу.
– Мне бы в Черноморку?
– Куда ж еще, – небрежно бросил водитель и еще раз молча показал нетерпеливым жестом, мол, хватит лишних разговоров, давай, садись.
Кореец показался мне человеком раздражительным и странным.
– Что, попа едешь навестить! Да? – выпалил он таким злым голосом, что я даже немного поежился, неопределенно кивнув головой. Кореец между тем продолжал:
– Просвещать, значит, нас, дураков, будете, своими молитвами… Знаем мы вас, знаем. Все о вас знаем. Да!..
Сделав вид, что не расслышал последние слова, я молча рассматривал однообразный степной пейзаж. Далекие туманные возвышенности на юго-западном горизонте плыли вместе с машиной. Словно стадо фантастических исполинских животных. Словно корабли… С грустью подумав о море, отвернулся от окна.
Кореец неподвижной мрачной тучей нависал над своей баранкой и что-то бормотал сквозь сжатые зубы. От этого бормотания стало не по себе. Я ощутил томительное неудобство, тесноту. Воротник свитера, до этого совершено просторный, вдруг сдавил мне шею. Руки самым безобразным образом вылезли из рукавов, а ноги затекли и заныли.
Какое бы положение тела я ни принимал, все было неудобно. Вдобавок, стало казаться, будто от меня исходит не совсем приятный запах, словно на мне грязная, чужая одежда. Да еще и на несколько размеров меньше, чем я ношу.  
Странный тип. Очень странный тип! И что он там бормочет?..
К неудобству добавилось чувство тревоги, опасности. По горлу прошла удушливая спазма. Отчаянно заколотилось сердце.
Да заткнется он, или нет!..
Вспомнилось, как позапрошлым летом мы устраивали молитвенный пикет против всемирно известного колдуна. И как на нас бесноватые бросались. А мы их крестом и молитвой…
Молиться!
Преодолевая удушье, стал мысленно читать все молитвы, которые знаю. Кажется, подействовало. Водитель прекратил шаманское бубнение. С минуту ехали молча. Удушливые спазмы стали проходить. Успокоилось сердце. Только по-прежнему было неудобно в салоне машины, неловко как-то, душно.
Кореец повернул свое лицо ко мне:
– К попу, значит, в гости, ну-ну, – загадочно сказал он и даже улыбнулся. Улыбка больше походила на оскал. В глаза бросились стесанные желтые зубы. И тут же в голову влезло:
А ведь корейцы едят собак. И этот, тоже, наверное…
Я живо себе представил, как стесанные желтые клыки впиваются в трепещущую собачью плоть. Тут же передернуло от омерзения. К духоте и тесноте добавился отвратительный запах мокрой псины.
Не поддаваться на чернуху, – внушал я себе. – Максимально отстраниться, не осуждать… Итак, запах псины распространяется только в моей голове. И вообще, человек взялся меня совершенно бесплатно подвести, а я тут сижу, перемываю ему кости: сектант, атеист, обиженный попами, собакоед. А может, у человека просто плохое настроение…
Сработало! Отвратительный запах псины исчез. Остался только душный и неудобный салон машины.
Слава Богу, ехать пришлось меньше, чем я ожидал. Минут через пятнадцать дорога окончательно повернула на север, и слилась с хорошо укатанной грунтовкой. Впереди показалась целая гряда невысоких, но очень пологих и длинных холмов.
Холмы поразительно напоминали волны, только гигантские и неподвижные, с зеленные гребнями свежей весенней травы на вершинах.
Показалось и первое строение – развалины какого-то скотника. Потом еще одни развалины, что-то похожее на разбитую прямым попаданием снаряда подстанцию. Зрелище было удручающим и привычным.
Машина взмыла на очередной гребень холма, и взору открылось небольшое, компактное село.
– Черноморка, – угрюмо прокомментировал водитель. И спросил:
– К поповскому дому, или к этому клубу, в котором теперь, значит, церковь. Мне все равно, я дальше еду.    
– Нет, спасибо. Священник сказал, что будет меня возле сельсовета, ну, возле памятника Ленину ожидать.
– Памятника Ленину? – Издевательски повторил кореец и нехорошо хохотнул. – Раньше КПСС нам мозги пудрило, теперь, значит, вы… Ну да ладно, мое дело маленькое. Будет тебе возле сельсовета. Возле Ленина. Хе-хе… Там, кстати, и поповский дом недалеко. Да.
Грунтовка под колесами машины сменилась плотно уложенными плитами. Кореец добавил газу, и мы резво покатились с холма.
Сразу за холмом начиналась просторная луговая низина. Низину украшал небольшой запущенный пруд. В пруду в изобилии плескалась домашняя птица. Темная стоячая вода мутно-зеленого цвета холодно блестела под ласковым весенним солнцем.
Вода такая же мутная, холодная и недобрая, как душа водителя корейца, – подумал я и поймал себя на том, что вновь осуждаю.  
Дорога поползла на следующий холм. Пейзаж заслонили неказистые сельские хаты. Краешком глаза я еще успел увидеть мирно пасущихся овечек в противоположной, от пруда, стороне и смутно подумать о неосуждении и травоядности.
Машина взбиралась к вершине холма. Дома стали немного богаче. А сбоку, на другом склоне холма показалась еще одна улица, также бегущая к вершине. В месте, где две улицы встречались, гордо возвышалось небольшое двухэтажное строение казенного типа.
Сельсовет – догадался я. И потянулся рукой к своей дорожной сумке. Первая часть путешествия подходила к концу.
Еще пару минут и запыленный корейский «москвич» тарахтя вполз на вершину холма и весело побежал по уже асфальтированной дороге к административному центру. Центр Черноморки, как я понял, это пересечение двух сельских улиц. Там-то меня и высадили.  
– Спасибо! – сказал я угрюмому корейцу.
– Нема за шо, – буркнул тот в ответ, хлопнул дверцей и укатил на своем москвиче по второй улице, в ту сторону, где по моим расчетам должно быть море. А я двинулся по узкой, посыпанной песком дорожке к сельсовету. Весь в предвкушении встречи со старым другом.
Дорожка привела меня прямо к памятнику вождю мирового пролетариата. Ильич стоял перед входом в сельсовет. Одна рука у него была заведена за спину, а вторая, с заломленной в кисти каменной кепкой, указывала на жовто-блакитный  флаг, висящий над входом.
Символично – подумал я и тут, буквально в двадцати шагах от себя, увидел отца Ивана. Он шел навстречу, от сельсовета к памятнику, и весело махал мне рукой. Мы обнялись:
– Давно ждешь?
– Ты, знаешь, как почувствовал, что ты на подходе, – сказал отец Иван. – Думаю, дай выйду, посмотрю. И точно, выхожу, ты идешь… Кстати,  ехал, как я тебе говорил?
– Не совсем, – ответил я. И принялся сбивчиво объяснять, что немного перепутал автобус, который пошел по соседней, параллельной трассе. Кажется, в сторону Желтого Порта.
Так что водитель меня высадил прямо посреди полей и объяснил, как сюда кратчайшим путем добраться. Ну, я прошел, наверное, несколько километров, а потом меня машина подобрала. И прямо сюда доставила. Вот собственно и все.
– Да, – спохватился я, – очень странный человек меня вез. По виду, вылитый кореец. Сам остановился, предложил подвести. И главное, сразу угадал, что я к тебе еду. И обо всем этом с какой-то такой непонятной ненавистью выразился. Так и сказал, что мы своими молитвами будем дурить людям мозги, как раньше коммунисты людям мозги дурили. И при этом привез меня, куда надо… Странный человек.  
– Кореец, говоришь, – принялся уточнять отец Иван, – в возрасте, худощавый, загорелый до темно-коричневого цвета, нервный?
Я утвердительно кивал головой.
– Ну, ты попал, Дима, – весело воскликнул отец Иван. – Этот кореец активный член местных Свидетелей Иеговы. Счастье еще, что не с этого села, с Алексеевки. И надо же, угораздило тебя прямо к нему в машину сесть. Это, брат, знак… Ну, а  насчет того, что угадал к кому едешь, знаешь, здесь это нетрудно. Село, не город. Здесь каждый на виду. А у тебя бородка сама за себя говорит…
– Подожди, – перебил я, – самое главное. Он что-то постоянно бормотал за рулем. Не знаю из-за этого, нет, но мне стало плохо в его машине. Чуть сознание не потерял. А когда он кончил бормотать, стало легче… Этот кореец никакой случайно магией не занимается?
– Узнаю борца с антихристом, – сказал отец Иван и рассмеялся.
– При чем здесь борец с антихристом, – обиделся я, – серьезно же спрашиваю.
Отец Иван перестал смеяться:
– Если серьезно, Дима, сам подумай; как активный иеговист может еще и колдуном быть? Что-что, а у иеговистов с этим делом строго, колдуны прокляты Иеговой… А этот кореец сам по себе человек тяжелый, непростой. А ты после дороги, в машине душно, воняет. Вот и один к одному.
– Логично, – согласился я. – Впрочем, от иеговистов всего можно ожидать.  
Отец Иван нервно махнул рукой:
– Пошли скорее ко мне. Чем меньше нас видят, тем лучше.
– Это из-за иеговистов шифруемся? – спросил я и оглянулся, словно ожидая увидеть под каждым кустом притаившегося иеговиста.
– Иеговисты ни при чем, – сказал отец Иван и тоже оглянулся. –  Просто, батюшка на селе весьма заметная фигура. Начнутся всякие лишние пересуды. А нам это не надо… Ну, пошли скорее. – Отец Иван нетерпеливо потянул меня за рукав.
Мы двинулись по «партизанской» тропе, что, петляя, бежала параллельно тропе «официальной», по которой я шел к сельсовету. Немного