Глубинка.

леших прикармливал),  тут уж никакая милиция не найдет. Наконец вот райотдел смирился с фактом, что нет работника и не появится, и Вас прислал на замену.
В коридоре послышались чьи-то решительные шаги, и дверь резко распахнулась. В кабинет ввалился огромный детина в малиновом пиджаке и командирским голосом вопросил:
- Докладывай обстановку, товарищ Вивисекция! На вверенном фронте полный порядок?
Вивисекция сразу как-то подтянулась, стала строже и старше.
- Докладываю, товарищ личный помощник председателя! Прибыл новый ветеринар! Девушка! Вот эта! Нужно представить председателю!
- Представим! Оружие есть?
- Родион! Опомнись! Так и перепугать человека несложно. Особенно такую юную очаровательную девушку. Какое оружие? Господь с тобой!

- Это он никак к мирной жизни не привыкнет. А так, знаете, милейший парень, -  на  пороге стоял и застенчиво улыбался приятной такой, доверительной улыбкой (из серии «ну, мы-то с Вами все понимаем, как надо»)  худенький невысокий человечек. Все у него было маленькое и аккуратненькое – и ушки, и ручки, и кейсик в них. И говорил он тихим, мягким голосом, но по тому, как подобрались Вивисекция с Родионом, с каким почтением они внимали говорящему, Федора догадалась, что он и есть тот самый легендарный председатель, до того, как он протянул руку знакомиться:
- Лепрозорий Спорадический. Начальник вот всего этого.                        
Со смутным чувством разочарования (почему-то после речей Вивисекции ожидала увидеть что-то более колоритное – и крупное), Федора представилась в ответ. Выслушав ее в меру сумбурный рассказ о себе, Лепрозорий удовлетворенно кивнул. Затем он заговорил – по-прежнему тихо, проникновенно, но все более напористо:
- Я думаю, мы прекрасно сработаемся. Я рад прибытию в наш коллектив нового сотрудника. Мы нуждаемся в грамотных, квалифицированных специалистах. Еще больше мы нуждаемся в людях, искренне преданных своему делу, способных работать не за страх, а за совесть. Наши трудящиеся, не покладая рук, со всем возможным энтузиазмом, трудятся во имя создания немеркнущих ценностей сельскохозяйственной культуры, с поистине трепетным патриотизмом выполняя наложенные на них нелегкие обязательства. Плечом к плечу стоят они на страже величайшего из завоеваний человечества – коллективного труда, героически защищая его от посягательств продажных наймитов империализма и прочих сионистов. Я рад, что новые руки, новые плечи, новая чистая душа вливается в наше святое сообщество, в наше братство. И пусть затаятся всякие недомерки и террористы и помнят: недолго осталось им прятаться по закоулкам нашей с вами, товарищи, жизни: грозная рука возмездия отыщет вражеских недобитков в любой канаве, и не оставим следа от всяческой мрази. Победа будет за нами, товарищи! В это мы должны верить свято: победа будет за нами!
К концу речи и Родион, и Вивисекция стояли уже по стойке смирно. Глаза их блестели, дыхание прерывалось от сдержанного волнения. Даже Федора поймала себя на странном ощущении:  будто исчезло помещение кабинета с пошлыми обоями под шелкографию,  и стояла она посреди ратного поля (чем-то смутно напоминавшего колонный зал), и тут же куда-то шли полки, и мчалась конница, а главное, было много знамен, очень много знамен.
К счастью, наваждение исчезло. Обычные люди стояли в обычном кабинете, и обычный невзрачный человек (который был теперь ее главным начальником) самым будничным голосом отдавал распоряжение своему помощнику проводить Федору к месту ее жилья и работы. Напоследок он повернулся к Федоре и, вполне дружелюбно улыбнувшись, протянул ей руку:
- Устраивайтесь пока на новом месте. Надеюсь, Вам у нас понравится. Если будут какие-то проблемы, обращайтесь, не стесняйтесь. Мы на то тут и сидим, чтобы их решать.
Весь путь к новому жилищу Федора напряженно размышляла, что же было на самом деле и что ей примерещилось от долгого пути, перегрева и усталости.
Сопровождающий ее здоровяк не очень-то обременял себя беседой. За что она была ему даже благодарна – где-то в подсознании пряталось чувство, что на сегодня с нее хватит уже и колоритных личностей, и неудобоваримых историй. Но вредный голосок шептал: «То ли еще будет…» …
Дом был достаточно просторный и чистый. После странных замечаний Вивисекции Федора ожидала запустения и разгрома. Но порядок был почти идеальным – если, конечно, не считать приличного слоя пыли. В доме было 3 комнаты: одна, самая просторная,  жилая, одна, крошечная, видимо, приемная, и операционная. Операционная, конечно, была не слишком богатой, инструментарий самый простой (Федора с удовлетворением подумала, что догадалась кое-что прихватить с собой), но достаточно удобной и светлой (что немаловажно). Жилая комната выглядела бедновато, почти аскетично: узкая железная кровать, застеленная армейским одеялом, обшарпанная табуретка, стол, покрытый клеенкой, какой-то ржавый коврик («Непременно выкину», - подумала Федора), но на стене висела книжная полка, вся уставленная книгами. Тут были и хорошо знакомые К.Вилли - В.Дитье, и Тейлор со Стаутом, и философские труды Вернадского, и море книг по генетике и биохимии, и – сердце Федоры радостно дрогнуло – «Мир животных» Акимушкина и несколько томов Хэрриота. Хоть она и считала себя вполне уже взрослой – и выросшей из этих книжек, которыми зачитывалась в детстве, - но всё же встретить их тут было невероятно приятно.
Естественно, не последнее место занимали книги по специальности – часть из них, Федора знала, были раритетами, большинство можно было полистать только в читальных залах крупных специализированных библиотек. Она поймала себя на том, что начинает думать о своем предшественнике с куда большей симпатией (ну, не мог человек, собравший такую библиотеку, быть несимпатичной личностью!), но и судьба его вызывала теперь куда большую тревогу: такую библиотеку добровольно не бросают.
Хотя Федора всегда предпочитала на первое мороженное – на второе обед, у нее хватило сообразительности отложить просмотр книг на десерт и заняться вначале уборкой. И пока она переставляла мебель, отмывала полы и раскладывала свои вещи, ее грело предвкушение сладчайшего вечера, когда, забравшись с ногами в кресло, обложившись книгами, она сможет погрузиться в мир куда более увлекательный и волнующий, чем окружающая действительность. Потому что единственное, что вызывало в ней восхищенный трепет не меньше, чем подвернувшаяся зверушка, это хорошая книга. Самые же лучшие из книг, по ее мнению, были книги по биологии.

   Глава 3.  Первая экскурсия. Страшный человек Люся.
Утром зарядил мелкий противный дождичек. Федора перекусила остатками сыра с батоном и принялась ждать посетителей. Посетители не шли. Их, конечно, можно было и понять – по такой погоде без крайней необходимости никуда не тянуло. Федора и сама с тихой печалью думала о необходимости посещения продовольственного магазина – чай, спасибо Варфоломею, в доме был в достаточном количестве, и хороший, нашлись мука и макароны, но на этом запасы съестного и кончались. А поесть Федора любила.
От нечего делать Федора взялась просматривать книгу записи посетителей. Велась она своеобразно. Похоже, Варфоломей не слишком утруждал себя бюрократическими тонкостями. Тетрадь говорила скорее о характере деловом, но вольнолюбивом. Записи типа «А.П. – бутадион. Не забыть!!!», «Верка – дибиомицин, 6-8, проверить», «Инок.- 2000 - отдать»  перемежались чьими-то номерами телефонов, рисунком ноги (вероятно, свиной) с обведенным кружочком посередке и заглавной буквой «К», дюжиной рецептов со старательно подчеркнутыми цифрами дозировок, какими-то сложными арифметическими подсчетами. Здесь же был список литературы по генетике, адрес какого-то В.П., время работы районных поликлиники и ветеринарки и, разумеется, расписание автобусов. Последний лист из тетради был попросту выдран.
Все это было, конечно, забавно, но вряд ли могло ей пригодиться. Может, когда-нибудь (ой, нескоро) и она сможет обходиться без подробного описания, кто, когда, с какими симптомами, какое лечение назначила, но для этого придется прожить здесь не один год, знать каждую собаку не только в лицо, но и  ее характер, ее привычки и болячки, а еще держать в голове большую часть своих назначений, - с чем, похоже, без проблем справлялся Варфоломей…
Еще раз пожалев, что не получилось поработать бок о бок со столь опытным наставником, Федора со вздохом отнесла журнал на книжную полку.
Дождик продолжал моросить с унылой монотонностью, и Федора решила - была не была – сбегать за продуктами.
В сельпо грудастенько-мордастенькая продавщица, изнывая от скуки, вяло щелкала семечки, лениво стряхивая с бюста зазевавшуюся шелуху. Приход Федоры спровоцировал лишь небрежный поворот ее жгуче-фиолетовой головки. Но вместо надоевших односельчан она узрела лицо абсолютно новое. Огонь вспыхнул в ее желтых глазах, румянцем пробежал по щекам и даже родил что-то похожее на улыбку, приоткрыв ряд неровных мелких зубов.
Продавщица смотрела на Федору, как оголодавший ребенок на витрину кондитерского магазина, со смесью вожделения и робкого ожидания.
- Вы – новый ветеринар? Да? Я – Люся.
- Здравствуйте, Люся. Очень приятно. Я – Федора. Вот пришла к Вам за продуктами.
Но продукты давно не интересовали продавщицу Люсю. Народом именуемую исключительно Люськой.  Более того, не было темы более скучной и постылой, чем продукты. Продукты съели ее жизнь. Другие женщины встречались с красивыми мужчинами, носили красивые платья, им красиво объяснялись в любви ( и даже изменяли красиво), они пили изысканные вина, глядя на набегающие волны с террас своих дворцов и бунгало, а Люська с утра до вечера торчала в этом обгаженном мухами и семечками магазине, и вся ее светская жизнь сводилась к вялому переругиванию с местными алкашами да к жеваным-пережеванным сплетням в компании таких же, как она, потрепанных жизнью сонных кумушек. И сводить такое редкое событие, как появление нового лица, к банальному отпуску товара, Люська считала кощунственным.
Поэтому Федоре пришлось подробно рассказать о своей (слава Богу, еще недолгой!) жизни, о своих родителях, о наличии-отсутствии Парня, и видно было, что последняя тема особенно близка Люськиной душе, в связи с чем  она не удержалась от филосовско-обобщенного анализа на тему «Каковы они – мужчины» с конкретными примерами случаев из Люськиной жизни – случаев было много. Так что нельзя сказать, что Люська только поглощала информацию. Делилась она не менее щедро. И так как Люська никогда не была эгоцентристкой, и чужую жизнь всегда воспринимала как часть своей (примерно как другие воспринимают телевизор), она с торопливым восторгом  обрушила на Федору и кучу информации о соседях и знакомых. Возмущаясь и восторгаясь, заглядывая Федоре в глаза в поисках сопереживания, она рассказала, что какая-то Луша увела парня у Глаши, сводной сестры Нюши, а Нюша, в свою очередь, охмурила мужика Даши, после чего он перешел жить к Наташе, которая оказалась ведьмой, воровала чужие волосы (для колдовства?) и чужие простыни (для бизнеса?), и ее побили, и у кого-то из них в отместку потравили кошку (вот это запомнилось, так как кошку было жалко), и еще