отчаянно, и вдруг успокоилось, притихло. Он стоял в тишине ночи, вслушивался в эти новые ощущения. Ему чудилось, что давно готов к испытаниям, он не боялся трудностей, всегда сам шел им навстречу, рискуя бездумно, безумно, но не прятался, не избегал…
Костя прошел в спальню, лег на свою кровать, прикрыл глаза. Понял, как он сильно устал. Бессонная ночь в поезде, этот первый день, совершенно вымотали его. И Оксана… Она абсолютно холодна. Наверное, у нее кто-то есть, и она его очень любит. «Не везет мне!.. – лицо горело. – Поеду домой, что здесь делать?..» – он засыпал, мысли путались, уходили прочь…
Утром проснулся раньше всех, хотел выйти на двор. В коридоре неожиданно столкнулся с ней. Она уже топила печь, шла с охапкой дров, увидела его. Глаза удивленно округлились, ужаснулись, она прикрыла губы ладонью, не сдержавшись, фыркнула, дрова с грохотом покатились вниз. Оксана в неудержимом хохоте рванула на кухню и все смеялась, не могла остановиться.
Костя глянул в висевшее зеркало и отшатнулся, - на него в упор смотрела распухшая сине-зеленая харя какого-то отвратительного чудища, с всклокоченной гривой. Было смешно, но страшно обидно. Он выскочил на улицу, кинулся к умывальнику, охлаждая распаленное лицо. «Да что же это? – он чуть не плакал. – Какая она… жестокая!» – он твердо решил уехать, как только спадет отек. Слезы навернулись на глаза, сел на пенек, обхватил голову руками, надолго затихнув, задумался. Было жаль себя.
На завтрак Костя не вышел, остался в спальне один. Лежал, накрыв лицо мокрым полотенцем, невыносимо страдал. Попросил ребят не беспокоить до вечера. Слушал приглушенный веселый гомон, звяканье тарелок, и думал, думал. Незаметно провалился в вязкую дремоту, засопел…
Вскоре явился незадачливый командир отряда. Его позабыли встретить на станции, и он шатался неприкаянный по пустым переулкам, стучался в запертые калитки, пытаясь найти кого-нибудь, чтобы спросить дорогу. Его чуть не разорвали деревенские волкодавы, а на повороте он нечаянно споткнулся об уснувшего в грязи злобного кабана-секача. Разъяренное животное обнажило клыки, приняло боевую стойку, напряглось, приготовившись к броску. Командир струсил, вся его короткая жизнь, судьба, пронеслась перед глазами. Сзади напирали злые собаки, перед ним стоял лютый зверь, деваться было просто некуда. Все-таки нашел в себе силы, стремительно метнулся к высокому забору, оступился в наполненную мутной водой канаву, подпрыгнул, перескочил через острые колья и ушел огородами…
После обеда все, кроме Константина, которого оставили на хозяйстве, отправились в правление. Затем решено было осмотреть объект, оценить фронт работ.
Впереди шествовал предводитель отряда, которого, звали Панас. Это был удивительный человек. Высокий, худой, можно даже сказать чахлый, в толстенных бинокулярных очках и узких потрепанных брюках, он напоминал ботаника Паганеля. Держался прямо, гордо неся шишковатую голову с желтыми космами сальных волос. Все лицо усыпано множеством мелких юношеских прыщей, на крыльях крючковатого пористого носа зрели два ярких фурункула. Учился вместе со всеми в одной группе, хотя был много старше и успел отслужить в ракетных войсках. Он был сильно честолюбив, имел большие планы на будущее и нерушимо верил в линию коммунистической партии
Председатель совхоза, – крупный жизнерадостный мужик, собрал всех студентов в актовом зале. Поздравил с приездом, объяснил ближайшие задачи, обещал выписать премию за ударный труд, посоветовал со всеми проблемами обращаться к бригадиру или к нему лично. Сел, уступив слово следующему оратору.
К трибуне вышел командир отряда. Панас был мрачен и собран. Сказал, что ни за что не допустит нарушения трудовой дисциплины и внутреннего распорядка, а с прогульщиками собирается беспощадно бороться. В зале смеялись и улюлюкали.
– Как круто, начальник! – председатель усмехнулся. – Пожалей ребят, – смотрел, еле сдерживая смех.
– Я, между прочим, направлен сюда райкомом партии и лично товарищем Стукало, и ни в коей мере не позволю загубить важное партийное поручение!.. Мы комсомольцы, трудовая дисциплина будет железной, нас не должны пугать тяготы и невзгоды тяжелой работы!
– А-а, ну тогда конечно! – председатель поднялся. – А теперь бригадир покажет вам объект. Завтра и начинайте!
Все двинулись к выходу. Было смешно от глупой речи Панаса. Знали его, как облупленного, понимали, что говорит он все это для начальства, а сам не в силах даже клопа обидеть.
Крыша коровника напоминала огромный аэродром. Нужно было насыпать полметра керамзита, разровнять, покрыть рубероидом, затем залить расплавленной смолой. Поражал размах работ, - поле было гигантских размеров. Бригадир быстро нашел общий язык с Олегом и тут же назначил его прорабом. Он был неплохой мужик, но уж больно хитрющий.
К вечеру отек более-менее сошел и Костя немного воспрянул духом. За ужином все обсуждали завтрашний выход на работу, подсмеивались над глупостью Панаса. Тот пристроился на краю стола и задумчиво жевал, рассеянно наблюдая, как мухи гоняются друг за другом. Казалось, он уже представлял, как ему старшие товарищи с честью пожимают руку, принимая в свои боевые ряды…
Оксана сидела задумчивая, серьезная. Ее позабавил этот новенький, Костя. Она сразу поняла, что очаровала его. Непонятно зачем, хотелось окрутить, опутать, влюбить в себя, видеть его у своих ног, чувствуя силу обольщения. Это шло скорей от молодости, необычной новизны ощущений, женского азарта. Уж больно он был самолюбивым, казался опытным и взрослым. Вся его фигура излучала независимость и свободу, будто бы все ему было нипочем. Эта его напускная серьезность, сдержанность, гордость, – вызывали в ней ответное чувство противодействия.
Лечь спать решили раньше, чтобы с утра, позавтракав, шагать навстречу трудовым подвигам. Настрой был твердым. Сразу, конечно, никто не уснул. Лежали в темноте у себя в спальне, шутили, слушали всякие истории. Наконец парни один за другим угомонились. Косте опять не спалось, постоянно вспоминал о ней. Возвращаться домой передумал. Не увидеть ее желанного лица, не услышать волнующего голоса, не быть рядом с ней, - все это казалось невозможным, невероятным. Он чувствовал, что плавится будто воск, обреченно сгорает, как мотылек летит на свет и падает, обожженный огненным вихрем. Словно рыцарь готов он сражаться на всех турнирах, повергать свирепых противников, скакать, лететь на край земли. Ради одного только взгляда, взора, поворота головы. Увидеть это и замертво пасть со счастливой улыбкой на остывающих устах…
Прошло долгих два дня. Работали тяжело, уставали, но втягивались, постепенно привыкали. Душными вечерами собирались на летней веранде. Играли, танцевали, веселились понемногу. Костя одиноко лежал в спальне, читая рассказы о пионерах-героях. Он похудел, не высыпался... Вздыхал, слушая звуки ночной жизни за открытым окном. Оксана его совсем не замечала, даже, казалось, сознательно избегает его. Утром лишь бегло здоровались, тут же разбредаясь по своим делам. Он страшно боялся заговорить с ней, как-то обратить на себя внимание. Куда-то подевалась уверенность, мужество, он слонялся потерянный, убитый собственным ничтожеством, он просто сходил с ума.
Непонятно откуда в доме появился пушистый черный котенок с васильковыми глазами. Все дружно называли его Модестом. Был наглым, бесстрашным, веселым и прожорливым. Каждый день требовал мяса и быстро дал понять, кто в доме хозяин. Спал в спальне у девчонок. Они все ходили с поцарапанными руками, страшно любили его, баловали. Когда Оксана гладила, ласкала и даже целовала его, Костя скрежетал зубами, мучился, и ужасно, до боли, завидовал котенку. Он теперь хотел иметь имя – Модест.
Пришла суббота, – выходной день. Накануне Косте объявили, что дневалить завтра они будут с Оксаной. Он потерял дар речи, обрадовался и тут же испугался, забоялся чего-то. Возникла предательская мыслишка: – а не подмениться ли? «Да что это со мной?» – он разозлился, прямо-таки рассвирепел на самого себя.
Еле дождался рассвет. Встал, оделся, прошел в кухню. Она была там. Холодно кивнула ему, велела принести свежей воды, наколоть больше дров. Он схватил ведра, вышел…
После завтрака все разбрелись кто куда. Оксана мыла посуду, Костя грел воду, подкидывал поленья, чистил картошку. Молчали…
В печи потрескивали угли, гудела тяга в печной трубе, искрились в пламени дрова, говорить было не о чем, слушали песнь огня. Он сидел, едва дыша, уставившись взглядом в пол, боялся пошевелиться. Заглянули в кухню ребята, стали что-то спрашивать. Костя с облегчением вздохнул и незаметно выскочил за дверь.
После обеда девушки стали готовиться идти на танцы в клуб. Панас пытался было протестовать, но ему быстро заткнули рот. Обозвали женоненавистником, импотентом, каким-то странным обидным словом. Он не посмел спорить, смирился, но сказал, что сам на дискотеку не пойдет. Громовой шквал веселого хохота заставил его ретироваться прочь. Вечером накрашенные, стильно разодетые девушки, прихватив с собой Олега и Андрея, отправились зажигать…
Колян отсыпался, Панас сидел у кровати и писал не то письма маме, не то донесения в партком. Оксана была в кухне, а Костя не находил себе места, метался из спальни на двор. Наконец не выдержал, решился. Пришел к ней, сел на скамью и словно оцепенел. Она вытирала посуду и, как показалось ему, с усмешкой смотрела в его сторону.
– Оксана!.. – еле выдавил хрипло, чуть слышно. – За что ты меня ненавидишь? – понял, что спросил страшную глупость. Зарделся, закрутил головой, готовый тотчас провалиться сквозь землю.
– Что? – она улыбнулась, вроде потеплела… – О чем ты говоришь, Костя?
– Я не знаю, мне кажется…
Вошел Колян, перебил, попросил чайку, сел за стол. Костя смутился, замкнулся, скис совсем. Сидел, смотрел в распахнутое окно невидящим взглядом. Не сразу заметил, как приближаются пятеро деревенских парней, явно агрессивно настроенных. Оксана заволновалась, кинулась к двери. Косте стало даже весело, напряжение спало, он опять был самим собой, – мужчиной, героем и рыцарем. С ним была женщина, ради которой он мечтал погубить себя…
– Пошли, Николай! – они встали на пороге, спиной к спине, готовые на все.
Из-за железнодорожной насыпи показались Олег с Андрюхой. Слева подбирались еще четверо тщедушных сельских охламонов с кольями в руках. Костя не выдержал, побежал, сам полетел навстречу. Он хорошо умел драться, ему было все равно, он ждал хоть какой-то разрядки или развязки. Нервы за эти дни до такой степени сжались в тугой, готовый в любое мгновение взорваться комок, что надо было что-то делать, иначе можно сойти с ума.
Костя ворвался, разметал, разбросал этих четверых. Казалось, чуть коснешься, и они падают, теряя свои палки, а когда он подбегал, чтобы дать увесистого пинка, в страхе отползали, закрывая себя руками. С ними все ясно. Он оглянулся: Колян бился с тремя, Андрей отбивался, Олег с главарем шайки
