делать предложение. Ему начало казаться, что она рада его молчанию. Он не звонил по телефону. Внутренний голос говорил ему, что она дома. Дверь открыла сама любовь.
- Какой сюрприз! – сказала Бельская.
Сугробин распахнул пальто, снял левой рукой шапку и протянул цветы –
- Это тебе, Белочка!
-. Всё! – подумала Оля. – Пришёл с предложением. Всё кончилось. Кровь отлила от лица, и она побледнела.
- Что с тобой, девочка? Ты испугалась?
- Конечно. Ты такой торжественный. Сейчас скажешь, что любишь меня.
- То, что я тебя люблю, ты слышала много раз. Я пришёл сказать тебе, чтобы ты стала моей женой. Навсегда. Браки свершаются на небесах и, заключив его, я обещаюсь любить тебя всегда и быть только твоим.
Оля молчала. Она готовилась к этой сцене и не была готова. «Броситься на шею, зацеловать. Сказать – согласна. Надо сказать ему немедленно». Но неведомая сила сковала её язык и ноги. Она опустилась на диван.
- Что с тобой, Белочка? – испуганно склонился над ней Сугробин. – Я сказал не так, как ты хотела услышать? Да? Я скажу по - другому. Мы поедем с тобой на новый год к Ивану Макаровичу и маме Тине. Иван Макарович простой красноармеец в отставке, но он три войны прошёл. Он мудрый, он тебя полюбит, и никто из моих родных слова поперёк тебе не скажет. Да и видеть мы их будем не часто. У нас своя дорога.
- Всё хорошо, милый, - отклеился, наконец, у Ольги язык от нёба. Но сказала она совсем не те слова, какие хотела сказать. - Только зачем спешить. Подождём весны, а пока справим новый год как всегда, будем петь, танцевать, любить…
- «Какая – то в державе датской гниль!» - сказал Сугробин за принца датского, отклоняясь от Оли. – Я ничегошеньки не понимаю. Два года дружбы и любви не рассказали мне о тебе ничего. И я отдал сейчас себя в руки совсем незнакомой мне женщины. Или что другое?
- Другое…, - шептала внутренним голосом бедная девушка, сминая слёзы.
- Я подожду настоящего ответа. Но сейчас я не могу быть с тобой.
Сугробин вышел и осторожно прикрыл за собой дверь. Оля слышала его тяжёлые шаги по лестннце до первого этажа, стук хлопнувшей входной двери. И только тогда нервы её распушились.
- Ой, мамочки! - закричала она и зарыдала бескрайне и безутешно.
Из разрезаемого по живому узла брызнула первая кровь.
Возвратившаяся после работы Олина мама нашла дочку в бреду.
- Что с тобой, доченька? - кинулась она к ней.
- Он ушёл, мамочка! Что мне делать? Я люблю только его и он ушёл. И зачем я тогда поклялась, призвав в свидетели Бога!? Я же всё у себя отняла. Никто и никогда не станет в моей жизни Сугробиным. Уж лучше бы изнасиловали меня в тот подлый день, чем тащить на себе такую ношу, которая мне не нужна, - говорила Оля торопливо, бессвязно, горячо. – У меня сил нет никаких: одному писать письма про любовь, и беззаветно любить другого. Это ужасно. А напишу я в лагерь, что прошу простить, так он или там себя убьёт, или дождётся освобождения и прибьёт всю семью нашу с Сугробиным. И в любом случае на мне вина будет и перед людьми, и перед всевышним. А бабушка его на днях мне встретилась. –
- Помнишь ли ты, доченька, внучка моего, который красу твою девичью спас?
- Помню, - говорю, бабушка, помню. А у самой в голове только Сугробин и я с ним. И только мне решать. Грехов на мне на целую улицу. Мне же язык сковало. Хотела ответить, что согласна, и не смогла.
Оля снова заплакала. Мама гладила дочку и сама плакала. Ей нравился Сугробин. Она знала, что дочка любит его, и позабыла свою полудетскую любовь, которая оборвалась так трагически. Помнила она и отчаянный крик дочери: «Я клянусь перед Богом, что буду только твоей!» Всё проходит, но ничего не забывается. Там, в лагерях, её дочь единственный маяк для выживания. А Сугробин и его разбитая судьба!? Если б у них была просто интрижка!
А Ольге в бреду вспомнилась их шутка с Сугробиным, как государь разрешил графине самой выбирать мужа, а та отказалась и заявила, что не пойдёт ни за кого, а уйдёт в монастырь.
- В монастырь, - простонала она.
- О чём ты, доченька? – переспросила мама.
- В монастырь мне надо, в монастырь и молиться за обоих.
- Что ты, доченька, очнись. В какой ещё монастырь?
- Ничего не знаю, мамочка. Где наш папа? Он мудрый, он подскажет.
- Скоро подойдёт, моя девочка. А пока выпей капельки, успокойся и засни…
Сугробин ничего не понимал, кроме того, что почему- то получил отлуп. И ему впервые захотелось наорать на Бельскую и порвать все верёвки и ниточки, связавшие их в единое и неразрывное, как ему казалось, целое. Что она хочет!? Быть вечными любовниками? Вот в этом случае он поддержит Лермонтова и скажет, что « вечно любить невозможно». Жена, дети – семья. Это другое дело. Там любовь продолжается, продляется общим будущим, надеждами и свершениями. «Поеду к Ивану Макаровичу, - решил Сугробин, - один и прямо сейчас» И он уехал, не позвонив, и не оставив записки.
К Ивану Макаровичу за день до Леонида приехала старшая дочь с детьми – мальчиком семи лет и пятилетней девочкой. И когда появился Леонид, в доме стало совсем весело.
- Хорошо-то как, - только и сказала мама Тина, убрав уголком фартука выскочившую нечаянно слезинку.
- Эх, почаще бы заглядывать надо было, - подумал Леонид. – Постарели они у нас.
- Когда будем баньку делать? – деловито спросил отец
-Только тридцать первого. Чтобы не успеть запачкаться мусором старого года, - ответил Леонид. - А я сейчас пройдусь, - сказал Леонид. - Сестра, а сестра. Малышам ёлку поставить надо?
- Надо.
- Вот и прикуплю маленькую
Продажу ёлок Сугробин обнаружил рядом с автостанцией и выбрал пушистую, свежесрубленную полутораметровую красавицу. Продавец аккуратно перевязал ветки шпагатом и Леонид, прижав ёлку одной рукой к талии, пошёл в центр, к дому культуры. У афиши остановился и внимательно прочитал рекламу о новогоднем бале – маскараде, где обещалось веселье до упада под джаз – оркестр, в котором только девушки. По Союзу только что повторно с громадным шумом прокатился американский фильм «Серенада солнечной долины», где главную роль играл знаменитый оркестр Глена Миллера. И «Чу-ча» у студентов была на слуху. «Интересно было бы послушать», - подумал Леонид и в этот момент его крепко хлопнули по плечу. Он обернулся.
- Лёнька, чертяка, здорово!
Перед ним стоял Юрка Коротков, повзрослевший, пополневший, но такой же улыбающийся, как и раньше. От него тянуло свежей водочкой.
- Как хорошо, что я тебя встретил. Ведь мы же сколько лет на одной парте сидели. Ты ещё студент!? А я в армии три года отбарабанил. Сейчас в милиции работаю. Уже младший лейтенант. Женился на Тамаре (назвал он фамилию девушки из параллельного класса) - Коротков в три минуты выложил все о себе и ждал рассказов Сугробина.
- Я очень рад, Юра, что у тебя всё так хорошо. А я приехал родителей навестить. Вот ёлочку купил. Ребятишек сестра к деду привезла.
- А может по соточке для встречи. «Дон» работает, как и прежде.
- Да у меня ёлочка, неудобно, - защитился светленьким деревцем Леонид, - выпить всегда успеется. Ты бы обеспечил меня билетом на бал. Девичий джаз послушать хочу.
- Нет вопросов у матросов, - сказал Коротков и вынул из внутреннего кармана пальто цветной новогодний билет. Всё распродано и роздано. Хорошо, что ты сейчас встретился, к вечеру уже бы не было.
- Сколько с меня?
- Как всегда… Но на балу. Договорились. Ты один будешь? Я тебя с такими девушками познакомлю…Не пожалеешь. Ну, будь.
Оля Бельская дома с родителями обсуждала свои проблемы. Нервный срыв у неё прошёл, но вид был нездоровый.
- Вот, папочка и мамочка, такие у меня не решаемые дела. И как мне поступить, я не знаю, если когда я хотела сказать Сугробину «Да», ноги держать перестали и язык во рту застыл. А я никого не люблю, и любить не буду, кроме него. Ведь он мне сказал, что уже любит моих будущих детей, сказал, что будет жить, чтобы украсить мою жизнь так, как чёрную жемчужину обрамляют бриллиантами. И все частички меня трепещут, когда он со мной. И я сейчас поняла, что послала тогда свою клятву не в холодный космос, а великому Богу. И Бог принял её и спасает меня от грехопадения. Не запретил любить Сугробина, но навсегда ему не отдаёт.
Она утомилась от откровенного рассказа и тяжело вздохнула. Оля знала, что она любимая дочка и ей было нелегко решиться нагружать родителей. Она видела, что они радовались её дружбе с Сугробиным, которая уводила в зыбытие всё неудачно сложившееся прошлое. Но ей нужна была помощь.
- Вот что, доченька, - после длительного молчания сказал отец, - Раз ты считаешь, что дело твоё божеское, то к Богу надо и обращаться. Ты знаешь, что мы с мамой мало чтим церковные установки на жизнь и тебя ничему не учили, но окрестили в нужное время и присутствие Бога не отрицали в этом мире. И я думаю, что тебе надо пойти в церковь, к священнику на исповедь. Всё рассказать и услышать его совет. Я разузнаю, что и где можно сделать, и мы с тобой съездим. А сейчас отвлекись, встречай новый год и пусть он принесёт тебе успокоение и новые радости. Иди ко мне, я тебя поцелую. Оля подошла к отцу, села к нему на колени, как бывало, садилась маленькой. И сидела, пока он её покачивал и целовал.
Тридцать первого декабря Иван Макарович истопил баньку. К вечеру банька выстоялась, и горячий пар от раскалённых булыжников вынул из Леонида всю накопившуюся горечь и обиды.
- Будем, отец. как новенькие.
- Ты – то будешь. А я только посвежею. Но всё равно, банька – это все мои лечебные процедуры. Ей только и держусь.
Когда все помылись и отдохнули, мама Тина с дочерью накрыли праздничный стол. Дети, услышав, что ночью придёт дед мороз и положит подарки под ёлку, отправились спать, чтобы быстрее пришло утро. За столом остались взрослые.
- Невеста – то есть, - спросила у Леонида сестра.
- Девушка у меня есть. Но невеста ли она мне – не знаю. Перед отъездом сделал предложение. Остался без ответа.
- Что так?
- Не понимаю. Сейчас пойду на бал, поговорю с народом знакомым. Может, что и пойму.
На бал Сугробин попал, когда стрелки на больших часах при входе начали скручивать последний час старого года. ДК был разукрашен, как и пять лет назад, когда он пришёл первый раз как взрослый с Людмилой. Только трансляция была звучнее и охватывала самые потаённые уголки. Леонид сдал пальто в гардероб и прошёл в большой зал. Огромная ёлка сверкала огнями и золотыми стеклянными шарами. На сцене играл джаз–оркестр, действительно состоявший из десятка девчонок. Четыре саксофона, ударник, рояль, два тромбона, аккордеон под управлением давнишнего знакомого Сугробина музыканта Саши Крылова, очень качественно исполняли «Чу –чу». После неё минутный перерыв и на сцене уже дуэт: мужчина и женщина. Оркестр заиграл очередной шлягер из «Серенады солнечной долины». Солисты оркестра озвучивали мелодию -
Мне декабрь кажется маем.
И в снегу я вижу цветы.
Отчего так сердце сладко замирает,
Знаю я и знаешь ты.
- Эх, Оленька, - подумал Леонид, - сказала бы ты мне «Да», приехала со мной, вышла на сцену и покорила земляков Сугробина. Но!?
Публика танцевала, веселилась. Толпу расцвечивали расписные клоуны, торжественно фланировали костюмированные персоны. Мелькнуло несколько знакомых лиц. Сугробин поднялся на второй этаж. За аппаратной был большой зал, использовавшийся для самых разных целей. Сейчас он был заставлен
