музыку Паулса. Джазмэна и лирика. И джаз его лиричен. И талант его был отчасти ТАМ задавлен. Неудивительно. Но ещё не вечер - тут, в новой жизни. Или? Я надеюсь, что ещё не вечер. Я иду, кажется, по длинной улице, и вроде не видать пока конца или тупика... Но ТО -- ТО не отпустит уже никогда. Никогда. Въелось, вгрызлось не только в память - в плоть.
Что-то похолодало, надо куртку запахнуть-застегнуть. Однако славные добротные дома! Лицо у каждого своё. Вглубь и втишь, подальше от движения-брожения, уходят приватные приятные скверики-садики и общественные тоже, фантазийно подстриженный кустарник, очаровательные формы и растений видов множество несметное, ансамбли из беседок-деревьев-трав-цветов. И опять к домам могучим и таинственным, где внутри свои миры, выходишь и снова с улицей сливаешься. И почти бы наслаждался, да только вот радостные дегенераты на мопедах и мотоциклах то и дело мимо воняют и тарахтят, нарочно оглушают взрывами (sic!) моторов своих идиотских без глушителей. Ну, на то они и дегенераты, но всё же обидно как-то. Дебилы сии хотят огорчить прохожих, тем самым обратить на себя внимание и возрадоваться! Гы-гы! Вот видите, и здесь! Ну, естественно, где ж их нет. Но разница есть. Есть разница! Нет, не между дегенератами - между обществами.
Вид чудесный в окне нарисован. Уходящая к высокому холму хвойному улица, обставленная черепичными красными крышами утопающих в зелени зданий. Чередуемый с подстриженным газоном пышный кустарник цветущий, удобные дорожки обрамляющий. Утешительные древа неспешно покачивают кронами, пошелестывают листьями, довольные: не обременителен им лёгкий ветерок, ветви чуть колеблющий. Кивают глядящему из окна поощрительно: не тужи! мир прекрасен, прекрасен мир...
...Получив визу в посольстве ФРГ, мы (родители и я) в последний раз отправились в Целиноград... Хм, отправились - легко сказать. Итак, июль 1991-го. Москва. До путча считанные недели. В стране, как помните, что-то вроде брожения. И цены немножко изменились не в лучшую сторону... Это мы думали - немножко! Надо нам в аэропорт, и тут выясняется - автобусы сегодня с городского аэровокзала НЕ ХОДЯТ! Во всяком случае, в Домодедово (насколько помню, и в другие тоже). С подобным мы столкнулись впервые. Что ж, досадно, но ведь есть, есть в этой стране советской ТАКСИ! Ага. Подходим, спрашиваем... и получаем обескураживающий ответ: за двести - повезу! Мы в шоке. Не верим. В десять с лишним раз дороже тарифа! Какая наглость! - поражаемся. Подходим к другому: двести, говорит. Да вы что! - ужасаемся. Как хотите! - нахальная усмешечка. А время-то улетучивается. На самолёт нам надо, иначе он тоже улетучится, без нас... охо-хо! К третьему: двести... В общем, догадались мы: мафиозная акция устроена. Наверняка сговорились таксисты с шоферюгами автобусов и, конечно, ещё кое с кем. Ну, беспредел. Что, в общем - не новость. Поехали мы. Отдав водиле бесстыжему хорошую месячную зарплату - далеко не каждый столько получал...
...Гулять по улочкам здешним, особенно особняковым - истинное, говорю вам и повторяю, наслаждение, правда, ежели настроение и самочувствие дозволяют... Чуть не у каждого дома - целый сад, и даже если всего лишь садик, всё равно на диво многообразный: всевозможные и невозможные комбинации зелени и цветов, и благоухание... ну-ну, ладно, я вам уже рассказывал... И опять, опять расскажу, и буду рассказывать взахлёб, делясь непреходящим восхищением. А лучше, лучше - прогуляйтесь-ка сами. Поглядите. Полюбуйтесь. Подышите. Внюхайтесь.
Юность здесь поглощённая электроникой компьютерами это конечно хорошо но не хорошо что только. Нереальное виртуальное дигитальное у них бытие. Не различают столь непохожие измерения. В компе фурычат будь здоров а вот в шахматы им не сыграть и кубика Рубика уже не собрать. Не тот способ мышления у них не те парадигмы и алгоритмы. Хотя они прагматики конечно. Чепухой не занимаются если не считать их идиотских игр на экране со стрельбой.
А всё-таки насколько счастливее нас!.. Да нет, не завидую... или завидую положительно, поощрительно. Ведь прекрасно, что не довелось им хлебнуть того, что нам... тебе и мне...
Иной окраски схожий сорт. И тоже, знаете... Идеологи священности ихней выискивают места предосудительные в чужой священности (той ещё). Требуют (наделив себя правом сим): вычеркните, уберите абзацы противные нам, где о наставлении нас на путь якобы истинный вещается! Недопустимо сие, говорят гневно. Они требуют. Те, от кого требуют, виновато оправдываются. Ибо и вправду есть у них пассажи об обращении вечно требующих в веру, по их мнению, истинную. Но в священнописании обиженных требующих содержатся декларации, с пассажами теми несравнимые - по своей лютости. Провозглашается в священности требующих уничтожение либо порабощение чужих - именно тех, от кого всегда что-нибудь требуется. И не только требуется, но и берётся перманентно без угрызений, ибо есть у требующих право на то священнейшее, и угрызений поэтому нет. А те, от кого требуют убрать абзацы всего лишь о наставлении, не смеют требовать от требующих убрать из ихней священности дикий атавизм ксенофобской ненависти. Очень чудесно устроена система неадекватных отношений.
Развозят возню мышиную издевательскую. Не успеешь ужаснуться ужасами той самой священности, как кто-то всенепременно встревает: да вы что! какие-такие ужасы! и в помине нет у нас такого! как вы посмели! это ваши предрассудки и клевета! ничего подобного нет у нас! хотя... вообще-то есть, но это вы неправильно поняли! вы это предвзято истолковали! там подразумевается совсем не то! на самом деле этим хотели сказать... И далее разъясняется неразумным, что именно хотели сказать и как сие надо толковать, ибо это вовсе и не ужасы, слова-омонимы вас подвели, вам померещилось, и вообще - не верьте глазам своим! Но чуть далее в том же издании другой из тех же, словно (безусловно) нарочно, манифестирует обратное, то есть как раз то, что повергает в шок чужих: мол, да мы самые-самые, мы изумительно исключительные, исключительно изумительные, а вы... ха-ха, совсем не то что мы! жизнь ваша ценности не имеет!.. Как же прикажете вас понимать?! Что же вы нас морочите?! Вы уверяете нас в добром к нам отношении, а другой из ваших на соседних страницах демонстрирует идеологию полной отчуждённости и презрения к нам!
Так вот устроено-повелось: ИМ на основании принадлежности к НИМ присуждается право на правоту; ИМ положено греться в лучах официально обретённого жертвенного статуса и непогрешимой моральной инстанции; ИМ не присущ комплекс вины; о покаянии не может быть и речи! Хотя при элементарном сравнении процента Sec среди НЕпогрешимых с аналогичным процентом среди Погрешимых выясняется-выявляется перевес удельного веса НЕпогрешимых Sec над удельным весом Погрешимых Sec. Не говоря уже о том, что среди Погрешимых Sec далеко не все были злодеи и преступники (ибо по призыву, а не по призванию), тогда как среди НЕпогрешимых Sec - практически все (ибо по призванию, а не по призыву), к тому же эпохально гораздо дольше. По самому характеру их службы и нравов и вытекающих отсюда различий между службами и нравами. Н-да.
Кому-то нравится быть судьями, вершить судьбами. Нравится. Хочется. Чешется.
Н-да уж, мир сей. От террора к наживе. Ёжишься от осознания того, что кому-то надо не только очень много денег, и не только чудовищно много денег, а запредельно-астрономически бессчётно много. Ибо собственно цель - власть и влияние... извините! - безраздельная власть и непререкаемое влияние. Вот, теперь правильно. Иначе получится опорочивание любой власти и любого влияния, что было бы несправедливо. А кому-то ведь нужно достичь возможности (уже достигаемой) заправлять всем и диктовать всем: учреждениям, предприятиям, институтам, комитетам по престижным премиям, службам, спецслужбам, судам, искусствам, кинофабрикам, издательствам, правительствам, странам, континентам, планетам, звёздам, галактикам, Вселенной, Богам... Кому-то ведь этого хочется! Кому-то это нравится! И Джойс нам не поможет, изрёкший, что самые отвратительные из человеческих вожделений - алчность и стремление к власти (уточним: самое-самое отвратительное всё-таки - террор; но ведь как раз ради этого и стремятся к власти!)... Угу. Так уж его и послушали. Он осуждал ростовщичество и спекулянтство, но порицал недостойные попытки увязывать эти омерзительные явления с определёнными, хм, категориями, но затем сам, словно в насмешку (над собой и читателем), рассказал, что у персонажа-священника возникли большие неприятности с ростовщиком из той самой категории, коему он сильно задолжал, особенно из-за чувствительных процентов, а иначе и быть не могло, ибо в иных категориях подобных явлений практически не... Однако, хитёр и лукав! Добился странного двойственного (ли?) впечатления. И что ему вообще хотелось этим сказать?.. А что мне хочется этим сказать? а? а?..
Чего уж там - спекулянтство не так страшно, как коммунизм. Но скажите, скажите, почему, почему нам всегда приходится выбирать предположительно меньшее из двух или более зол, но именно зло, почему?! Почему нельзя выбрать между злом и добром, а?! Потому что добра нет? Есть, есть! Но мы не даём ему участвовать в выборах! В нашем выборе. Мы изгоняем его из числа кандидатов.
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что эти экстремальные явления, эти, казалось бы, полюсные (полярные) крайности (крайне неприятные) - бессовестная нажива ради влияния и коммунизм ради подавления - суть порождения одной и той же консорции. Что заставляет крепко задуматься. А склонность задумываться приводит порой к предосудительному. То есть сама способность задумываться порой предосудительна.
И вроде всё так мирно внешне визуально. Небо довольно часто бывает голубое. Солнце светит внушающе нам жизнерадостность (ух! вот так!). Будто и нет чего-то такого и каких-то таких.
Рядом по предназначенной для них красноватой дорожке пронеслись велосипедисты, он и она, в специальных для езды прочных костюмах - весело, бойко перебрасываясь возбуждённо-радостными фразами. Ветер от них. Шуршание педалей-цепей-спиц и шин упругих. Тающие голоса, тонущие в деловом шуме улицы. Идущая навстречу девочка-подросток вдруг высунула игривый свой язычок, смеясь глазёнками... И даже обернулась и поглядела лукаво! Ну надо же! Событие. Приятность в сердце... Ой, извините! Чуть не наткнулся на пожилую чету. Не страшно, ответили они. Лучше пойти вдоль стены, подальше от выхлопов... У продуктового гешефта сидит довольно солидного облика нищий. Н-да, они здесь не то, что там...
Один нервный мальчик глубоко страдал при виде нищих или когда ему приходилось наблюдать жестокие избиения. И то и другое наносило душевную травму. Однажды он отдал немощному старику-попрошайке всю имевшуюся у него мелочь, и, отойдя от него, не мог вынести мысли, что этому несчастному и, видимо, больному человеку так плохо живётся, а когда пришёл домой, то вытребовал у родителей ещё сколько-то монет... Вернувшись на то место, подойдя к старику, мальчик второй раз бросил деньги в лежащую перед ним грязную кепку и - увидел удивление на его лице...
Из самых брутальных сцен детства: возле их пятиэтажки один парень бился против двоих. Он успешно отражал их
