Остров Невезения

в спросе, и нас обеспечивали работой в среднем по 10-11 часов на день. Таким образом, заканчивали мы работу в часов 5-6 вечера.
  Таня, знавшая и другие времена, оптимистично комментировала положение дел на фабрике, как заметное деловое оживление и заверяла нас в том, что нам очень повезло. Она была уверена, что со дня на день, фабрике потребуется больше работников и нашим товарищам не следует отчаиваться от безделья. Я, хоть и с трудом, но всё же разделял её искренний пролетарский энтузиазм, и ценил её дружескую поддержку. От неё же мы узнали, что зарплату агентства выдают работникам в виде чеков и расчётных листов, каждую пятницу. Но нам не следует рассчитывать на таковое в первую же пятницу. Агентство, получив от фабрики деньги и данные о рабочем времени на каждого работника за прошедшую неделю, сможет всё начислить и оформить лишь к следующей пятнице. Зарплата выдавалась с запозданием на одну неделю. Отработав две недели, получаешь зарплату за первую, а вторая неделя в твоём активе и в процессе начисления. Всё это вполне объяснимо и справедливо, особенно, если сравнить, что в это время на всей пост советской территории миллионы людей не получали зарплату по полгода. А их месячная зарплата едва ли составляла наши недельные 180-200 фунтов. И задерживали им не крепкие фунты, а стабильно обесценивающиеся гривны и рубли.
  Волновало меня то, что до получения первой зарплаты, мне предстояло снова внести плату за жильё, и вообще как-то жить. Это означало очередной заем и моральную зависимость, что мне крайне не нравилось.
  Дома я бывал лишь по вечерам, да и засиживаться там не очень-то хотелось. Сергей - владелец чемоданов, за несколько дней совместного проживания с курящим большинством, впал в глубокий бытовой конфликт с ними и искал моей поддержки. После ужина он приглашал меня на вечернюю прогулку-обход, во время которой мне отводилась роль слушателя накипевших обид и зреющих планов. Прогуляться после однообразной конвейерной работы мне было приятно. Мой некурящий сосед по комнате выбирал маршрут по индусским торговым улицам и закоулкам, изобиловавшим продовольственными лавочками. К этому времени торговля сворачивалась, и он исполнял функции санитара, готового подобрать всю фруктово-овощную не кондицию. Бабаи, так он называл индусов и пакистанцев, не особенно удивляясь его жестикулирующим вопросам, равнодушно давали своё согласие на подборку скопившихся за день повреждённых продуктов. Делал он это регулярно, в некоторых лавках его уже знали и не обращали на него внимания. На такие прогулки он стал выходить с большой сумкой, и в случае обильных урожаев, привлекал меня к транспортировке. Иногда трофеи картофеля и лука были слишком велики, и я пытался бунтовать, предлагая ограничиться необременительным весом, но он критиковал моё слабоволие и настаивал на полной загрузке. Нехрен порожняк гонять!
  Мне же, сидящему на мели и в долгах, ничего не оставалось, как соглашаться с его практичностью и приобщаться к уборке вечерних урожаев, на чёрный день, которые становились моим единственным временным источником питания. А в процессе моего соучастия, он обещал мне выделение денежного кредита до получения мною зарплаты.
  Его регулярные продовольственные поставки стали предметом издевательских шуток со стороны соседей-соотечественников. Однако, сами они всё чаще прибегали к потреблению этих запасов.
  В процессе нашей вечерней кооперации, я, как мог, реагировал на его просьбы, посодействовать его занятости. Он наивно советовал мне замолвить о нём слово на фабрике, считая, что если я там здороваюсь по утрам с бригадиром-мартышкой или начальницей смены, с которой разговаривал лишь однажды, во время инструктажа по безопасности, то могу и о нём походатайствовать. Я, как мог, объяснял ему свои ограниченные возможности фабричного пролетария, писал для него записки, адресованные Крису, с просьбой трудоустроить подателя сего письма. А Крис в своих ответных вежливых записках заверял меня и моих товарищей, что в ближайшие дни все они будут у того же бананового конвейера. Надо немного потерпеть.
  Я вспомнил о запущенном состоянии комнат, которые показывала нам хозяйка, и однажды вечером переговорил с её сыном, предложив ему подрядить на хозработы очумевшего от безделья Сергея. Тот обещал подумать, а на следующий день стал привлекать его к работам и оплачивать его время.
Посещая хозяина дома в его мото магазине для уточнения плана сотрудничества, я, для разнообразия отношений проявлял интерес к мотоциклетному делу. Тот охотно рассказал, что, получив от нас рентную плату, слетал в Гонконг и прикупил там некоторые мото детали под заказ. Я про себя искренне позавидовал его естественному человеческому праву перемещаться по миру.
  Моё упоминание об американских Харли Дэвидсон вызвало у него искренний приступ сарказма в адрес американского никелированного дорогого технического барахла.
  Я рассеянно-вежливо слушал его и думал о том, что наши деньги, отданные за койко-места, слетали в Гонконг и вернулись в Англию японскими мото запчастями…,
  А мы курсировали между фабричным конвейером и комнатой на четыре спальных места. I hate to say it, but…* *Мне противно сказать это, но…
  Его восхваления японской техникой были прерваны появлением в магазине молодой бразильской жены. Она хотела его по какому-то хозяйскому делу. Мы, молча, оглядели и захотели её. Нам действительно было приятно познакомиться.
  На работе Татьяна стала нашей ближайшей подругой, которая правильно поняла ситуацию, в которой мы пребывали, и приносила бутерброды с расчётом и на нас. Она заверяла нас, что это не составляет для неё никакой сложности и ей даже приятно поучаствовать в нашей материальной реанимации. Таня любила рассказывать, о своём, куда более тяжёлом, безденежном и бездомном старте в этой чужой стране. По её мнению, наше кратковременное затруднение в ожидании первой зарплаты, едва ли можно назвать проблемой. На её опытный взгляд, мы просто везунчики, которые зашли на полчаса в контору и получили работу. Она советовала нам ценить это фабричное место и держаться за него. Я вежливо соглашался с мнением товарища по классу, познавшего почём британский фунт лиха. Но мысленно не желал себе зарабатывать на жизнь, простаивая у конвейера по десять часов за 36 фунтов на день.
  После двух дней работы за одним столом с молодой, но опытной пакистанкой, нас разлучили. Её поставили на другое рабочее место, а мне, как полноценному сортировщику и упаковщику банан, выдали рулон наклеек-номерков, которыми я должен был маркировать свою продукцию, и вместо пакистанской девушки, подогнали молодую польскую барышню Марту.
  Славянская Марта говорила только на своём щебечущем языке, а русский понимала также плохо, как и я польский. Поэтому, оказалось, что с мусульманской коллегой мы могли говорить и понимать друг друга гораздо больше.
Мне удалось выяснить, что Марта приехала из сельской глубинки Жжешувского воеводства и в прошлом имела немалый опыт работы в сельском хозяйстве. На моё замечание, что она ворочает полными ящиками как профессиональный грузчик, Марта ответила, что раньше, до болезни она была сильней, а теперь ослабла, и поэтому оставила польское хозяйство и приехала сюда. Это была симпатичная, молодая, привычная к тяжёлому труду девушка, говорить с которой мне было не о чем. Мы лишь обменивались замечаниями по поводу сортировки-паковки банан. Во время перерывов, она уходила в свою польскую компанию, а я - в нашу, где председательствовала Татьяна. К нам постоянно присоединялись две-три пани и один пан, которые были постарше нас, хорошо понимали русский и даже немного говорили. С ними у нас сложились добрые приятельские отношения. А польские женщины легко уговорили меня принять участие в их банковских и почтовых проблемах в ближайшую субботу.
  Пятница - день зарплаты. Наши сотрудники, работающие от других агентств, послали своих гонцов на автомобиле и те во время обеденного перерыва привезли им чеки. Рабочий день был сокращенный, и, завершая трудовую неделю, работникам позволяли взять с собой по пару фунтов (1 кг) банан, что многие делали втихаря и ежедневно.
  Мои соседи напоминали мне, что я должен что-то предпринять, наконец, по вопросу их занятости. Этим и другим коллективным вопросам предлагалось посвятить мой выходной день. Суббота была нерабочим днём, зато в воскресенье мы уже начинали новую рабочую неделю, подобно предприятиям, принадлежащим евреям-ортодоксам.
  Мы договорились с Таней встретиться в центре у отделения Барклиз банк, который работал по субботам неполный день, что позволяло нам уладить свои банковские дела. Я пришёл не один, Таня тоже была с двумя польскими подругами, у которых назрели какие-то поручения ко мне. Они сходу изложили мне предмет своего горя, суть которого в том, что их последние депозиты на банковские счета в виде чеков, не были начислены. Коллежанки демонстрировали мне свой баланс на банковском автомате и удручённо заверяли меня, что их последнего вклада в 200 фунтов таки нет. Полагая, что они допустили какую-то ошибку при оформлении вклада, им не терпелось обратиться с этим больным вопросом к банковским служащим, о чём меня и просили.
  Как я предполагал, их вклад был зачислен на счёт. Просто банкомат показывал данные с некоторым запозданием. Вчера, или даже позавчера, оприходованные на счёт суммы, банкомат может не показать даже на следующий день. Подобные технические заморочки могут причинить немалое беспокойство иностранному пролетарию, привязанному к фабричному конвейеру и не имеющему ни времени, ни достаточного запаса слов.
Нетрудно понять волнения горемыки, доверившего кому-то из близких земляков, располагающих временем, отнести в банк и положить на счёт недельную, или того более, зарплату в виде чека. А затем, вечером после работы, когда все банки уже закрыты, применить карточку, проверить банковский баланс и не обнаружить там никаких поступлений. Без принятия увесистой порции алкоголя, спокойной ночи не будет. А завтра с раннего утра и до вечера снова у конвейера, и от беспокойных мыслей его будут отвлекать только бездушные окрики бригадира: Speed up, please!*
*Пожалуйста, побыстрей!
   Слушая сбивчивые объяснения-жалобы уже немолодых польских женщин, я представил себе, что означает для них возможность выплеснуть кому-то наболевшее и услышать хоть какое-то обнадёживающее объяснение.
  С этой бедой мы поднялись на второй этаж банка, и стали в очередь к служащей. Когда нас приняли, я не стал пересказывать причину бессонной ночи, лишь просил выдать нам данные о текущем балансе. Получив от нас карточку и подтверждение личности, служащая обратилась к компьютеру и назвала нам сумму, имевшуюся на этом счету, что вызвало вздох облегчения у клиентов. Не поняв, удовлетворены или разочарованы клиенты, та, молча, распечатала подробный баланс и выдала нам. Эта мелочь заметно изменила настроение наших приятелей, и они заговорили о неком украинском пабе, где дешёвое пиво и много добрых знакомых.
  Я попутно сделал заявку об изменении адреса, попросил банковского клерка сменить мой