Америка глазами заблудшего туриста

под металлической сеткой-ограждением. На другой стороне переулка тоже был тротуар, но там размещались всякие складские помещения. Склады наглухо и безжизненно заперты. На всех дверях и воротах вывешены объявления о сдаче в аренду и продаже. Я прихватил ящик и перешёл на другую сторону, там присел и уткнулся в чтение газеты. Не прошло и получаса, как на наш переулок заползла патрульная полицейская машина с двумя служивыми. Вероятно, они знали о местонахождении этого собрания и в качестве профилактики наведывались сюда. Остановившись напротив группы ожидающих, один из полицейских, сидящий рядом с водителем, сделал какое-то замечание для всех. А второй, что сидел за рулем, обратился ко мне, - просил уйти от двери склада. Я не стал спрашивать, почему, молча, встал и хотел перейти на другую сторону, но тот скомандовал мне забрать и ящик, на котором я сидел.
Полицейские уехали, а я выбрал себе новое место в нескольких шагах от основной группы и собирался вернуться к чтению газеты. Но заметил, что ко мне направляется один из работников.
Вот уж неожиданность! Последний раз я видел этого товарища ещё в 80-х годах. Когда-то, учась на втором курсе в Одесском университете, я снимал квартирку на улице Островидова, напротив общежития. Чуть позднее, ко мне подселился ещё один студент с нашего факультета, на курс старше. Звали его Тимур Векуа, сам он из Абхазии. Вскоре после подселения, к нему стали приходить в гости кавказские земляки. Некоторые из них - его сокурсники, один - мой сокурсник. Среди них также частым гостем был и Витя, уже не студент, но живший в Одессе тоже где-то на улице Островидова. Витя, так же, как и эти ребята, когда-то приехал в Одессу из Абхазии и поступил учиться в какой-то институт. Но не доучился, зато женился и остался жить в Одессе.
Так как в арендованной с Тимуром квартирке мы жили без хозяев, то гости к нам приходили слишком часто. Витя, единственный из всех бывавших у нас - не студент и несколько постарше. Чем он занимался, сказать было трудно. Но постоянно чем-то озадаченный, он куда-то спешил на своих “Жигулях”. Когда Витя расслаблялся, то частенько возвращался к одному фрагменту из своей биографии. Это была печальная история о том, как бывшая жена еврейка уехала к маме в Америку, а Витя, остался в Одессе…
В конце 70-х годов, когда брежневские власти попустили выезд евреев из СССР на постоянное место жительства, Витина жена решила съехать к маме, которая уже находилась в США. И своего мужа - Витю, приглашала. Уговаривать его не надо было, он откликнулся на её предложение как пионер. Но кроме множества прочих бюрократических препятствий, Вите предстояло преодолеть ещё и отрицательное отношение его родителей к этой затее. Более того, ему необходимо было получить от родителей нотариально заверенное согласие на отъезд сына. С этой целью, он поехал на родину в Абхазию. А там, неожиданно для себя, столкнулся с непреодолимым идеологическим упрямством отца, который при активной поддержке товарищей по партии, категорически отказал сыну. Витя не только не получил согласия родителей, он ещё и рассорился с ними. Вернулся он в Одессу ни с чем.
У его жены всё было готово к выезду. Пройдя утомительное бюрократическое чистилище, она понимала, что настроения и требования престарелых властей к лицам, отъезжающим на ПМЖ, маразматически непредсказуемы. В любой день, их согласие на чей-либо выезд из страны, могло быть заменено на обвинение и приговор. Поэтому, она не стала испытывать судьбу и уехала к маме. Витя же остался в Одессе. В конце концов, не в тюрьме же. Пожалуйста тебе; встречайся с друзьями… кино, театры. Кстати, в русском театре им. Иванова, можно было посмотреть постановку принудительно популярных в то время литературных произведений выжившего из ума генсека “Малая земля” и “Возрождение”. А также, «Загнанная лошадь» Франсуазы Саган. Но Витя больше любил заходить к нам в гости.
Позднее, когда я уже учился на последних курсах и жил в другом районе, то встречался с ним лишь изредка и случайно. От Витиных земляков и своих соучеников, я знал, что у него ничего не изменилось. Якобы, позднее он смог договориться с родителями, но той возможности выехать уже не было.
А в последний раз я встретился с Витей, когда уже работал в другом городе. Это были первые годы всеобщего прозрения, гласности, ускорения и перестройки… Пребывая в Одессе по делам, я совершенно случайно встретил его на улице. Поговорили на месте, вспомнили о наших общих знакомых. Он мало изменился, его безразличное отношение к происходящему вокруг, напоминало человека, досадно опоздавшего на свой поезд и основательно застрявшего на вокзале. После той встречи я его больше не видел, и ничего не слышал о нем.
Прошло лет 7- 8. И вот, на задворках Бруклина, в местах, куда сползаются русскоговорящие работники с целью подрядиться на случайную работёнку, я вижу Витю! Он, конечно же, узнал меня. Не скажу, что он сиял от радости, скорее наоборот - сконфузился. Одет он был по рабочему, при нём портфель с инструментом. Он как-то неловко начал с того, что зашёл сюда, чтобы забрать какого-то паренька-подсобника. Но это скорее всего были одесские понты. Мои расспросы о нём и наших общих знакомых не вызвали у него положительной реакции. Он лишь коротко и ворчливо упомянул о двух своих земляках, которых я знал. И перешёл к теме о своих бруклинских успехах, как мастера по укладке кафельной плитки… На благополучного жителя Бруклина он не был похож, поэтому я не стал ни о чём его расспрашивать. Да и он, якобы, торопился куда-то. Посетовав, что не нашёл здесь своего подсобника, Витя сослался на неотложные дела и распрощался. Невесело, но и не смертельно…
В этот день, мы с Сашей, после утомительных торгов и внутренних колебаний, всё же сдались какому-то латиносу за пять долларов в час на неопределённые работы, где-то в Мэнхэттэне. Когда он привёз нас на объект, то это оказался старый трехэтажный дом где-то в центре района Harlem. Если бы мы знали, что это, и где это - то вряд ли согласились бы на такие условия. Но коль уж приехали, то поинтересовались, что же от нас требуется? А хотел наш работодатель, чтобы мы очистили от хлама второй этаж, где после пожара, собирались сделать ремонт. Зрелище этого полу сгоревшего африканского наследия, кроме тошноты, ничего другого у меня не вызывало. Я предложил Саше пошабашить, не начиная. Он колебался. Неуверенно предложил поработать хотя бы часа три. Если бы не его поддержка, я бы не взялся за это дерьмо.
Наш работодатель выдал нам рабочие перчатки и указал на контейнер возле дома, куда следовало складывать весь хлам. Задача была до безобразия простой, грязной и местами невыносимо вонючей. Лишь благодаря взаимной поддержке, чувству юмора и человечному участию работодателя, мы, худо-бедно, подчистили этот зверинец. В этот день Саша пополнил свой словарный запас такими новыми словами, как drudgery, stench… (нудная черновая работа, вонь…) Он вылавливал из моих разговоров с работодателем наиболее сочно звучащие слова, а затем спрашивал их значение. Так он постигал английский язык.
Во время перерывов мы заходили в продовольственную лавку. Похоже, это было единственное функционирующее заведение в этом квартале. Судя по архитектуре, все дома в районе были уважительного возраста и добротного качества. Но на всём наблюдались разрушительные следы современных обитателей. Почти все окна выбиты и задраены фанерой. Стены домов снаружи и внутри расписаны уличными художниками. Ни деревьев, ни цветов. Тротуары, особенно у подъездов и у входа в продовольственную лавку, обильно заплеваны жевательными резинками, которые мерзко подлипают к подошве обуви. Казалось, что пожар был не в одном доме, а во всем Харлеме. Все улицы запущены и безжизненны, словно после недавнего артобстрела. Однако, к середине дня, из тёмных, казалось бы, нежилых домов, начали выползать, как тараканы, чёрные, чем-то недовольные афроамериканцы. Они сонно и бесцельно слонялись по улицам. На определенных углах, и особенно у продуктовой лавки, собирались группками. Перетирали какие-то свои делишки, исчезали где-то в подворотнях и снова выползали на улицу. Складывалось впечатление, что владельцы этих домов давно махнули рукой на собственность, и жизнь здесь шла по каким-то своим неписаным, чёрным законам, вмешиваться в которые было хлопотно и бесполезно. Чтобы навести элементарный санитарный порядок в этой части острова, необходимо интенсивное “хирургическое” вмешательство по отношению к гражданам, обитающим здесь… Запущенный и трудноизлечимый вопрос. Завези меня сюда с закрытыми глазами и дай взглянуть на этот уличный зверинец, я бы и не догадался, что это всего лишь в нескольких остановках метро от Центрального парка. Прогулявшись из одной части острова в другую, можно посетить два разных мира, точнее, две различные Америки.
По окончанию нашей работы, работодатель уплатил нам, как договаривались, добавил на транспортные расходы и мы ушли. Мы шагали по заброшенным улицам и отмечали, что выполненная нами сегодня работа по расчистке одного этажа - всего лишь капля в океане чёрного хаоса. На своём пешем пути мы лишь дважды встретили белых людей. Это были двое поляков, судя по рабочей одежде, оказавшихся здесь с той же целью, что и мы. И трое полицейских, увешанных полными комплектами средств воспитания. Они сами обратили на нас внимание и спросили:
  - Парни, у вас всё в порядке?
Возможно, они имели в виду наши головы. А я спросил их, на верном ли мы пути к станции метро?
На станции сабвэя мы почувствовали себя белым недоразумением на чужой территории. По мере продвижения поезда к центру острова, состав пассажиров светлел.
В связи с нашим скорым выездом из квартиры, хозяин начал поиски новых арендаторов. Предупредил нас, чтобы ко дню освобождения квартиры, мы вынесли всю свою мебель.
Весь этот бытовой скарб: диваны, журнальные столики, телевизоры, пылесосы и вентиляторы сносились с улиц Бруклина. Саша жаловался, припоминая, как тяжко они с Игорем обзаводились диванами. Один телевизор сюда притащил я, хотя в комнатах и на кухне уже стояли таковые. Я просто не мог оставить его на улице и допустить, чтобы утром приехали мусорщики и закинули вполне сносный, рабочий телевизор в утробу своего прожорливого специального грузовика.
В Бруклине существовали такие неписаные правила: если выставленный на улицу электробытовой прибор был ещё в рабочем состоянии и пригодный для дальнейшей эксплуатации, то этот факт обозначался наличием сетевого шнура. Если же громоздкий прибор, хотя и целый внешне, но без сетевого шнура - означало его нерабочее состояние и предупреждало от бесполезных перемещений тяжести.
Катаясь со Славкой на его просторном автомобиле по вечернему Бруклину, трудно было оставить без внимания беспризорный телевизор. Некоторые дары улицы можно было бы отправить на Украину, и этим скрасить бытность каким-нибудь пенсионерам, коварно обворованным бандой “народных” слуг. Но, к сожалению, бытовая электросеть в Америке существенно отличается от европейской. Вместо привычных для нас 220 вольт и 50 герц, здесь применяется 120 вольт и 60 герц. А это потребовало бы некоторую