Счастье моё Шади

Мало кому нравилось нести службу на отдалённом участке границы почти в сорока километрах от заставы. Трое суток жить в блиндаже, питаться сухим пайком и по ночам самому становиться кормом для безжалостных комаров было наказанием  для личного состава пятой заставы. Но только не для сержанта  Николая Крапивницкого. Ему нравилось находиться подальше от нового начальства, с которым  отношения не сложились сразу после того, как «старого» начальника заставы перевели в отряд. Но даже не это было главным. Здесь, вдали от цивилизации, он чувствовал себя свободным, как никогда и нигде.
Место это на заставе носило название Точка. В обычное время здесь нёс службу наряд из трёх человек: старший пограннаряда, связист и стрелок. Во время усиленного режима добавлялись ещё два стрелка и вожатый с собакой.
Сержант Крапивницкий    был главным на Точке и мог позволить себе всё свободное от несения службы время предаваться чтению книги, предусмотрительно захваченной из библиотеки, или самому что-нибудь посочинять, благо обстановка располагала к поэзии. Что может быть прекраснее звенящей тишины гор, нарушаемой только шёпотом хрустального ручья, изобилующего благородной рыбой,  этого упоительного воздуха, насыщенного пряным запахом выгоревшей на солнце травы, этого бездонного синего неба?  А весной в этих краях можно сойти с ума от обилия ярких красок и густых ароматов  проснувшейся природы.
Однако сейчас было знойное туркменское лето. «Газ-66» доставил пограничный наряд в точно назначенное время, но сменяемые солдаты, скорее по традиции, чем по каким либо другим причинам, недовольно ворчали:
– Не могли чуток пораньше приехать!
– Да! А то комары совсем зажрали! Обнаглели настолько, что «Тайгу» с кровью мешают и пьют, будто «Кровавую Мэри».
– Если и вам  старшина дал флакон «Тайги» столетней давности – выбросьте сразу, никакого толку.
– Лучше обстановку доложите, – прервал бессмысленные разговоры Крапивницкий.
Но истосковавшимся по общению ребятам хотелось поговорить, и старший сменяемого наряда сержант Караваев, прежде чем выполнить требование сменщика, ещё несколько минут ругал скупого старшину.
–  Вы, наверное, домой не торопитесь, – сказал, улыбаясь, Николай. – В принципе, я не против,   можете ещё послужить отчизне.
– Да какая там обстановка, Коля, – с некоторой досадой произнёс сержант. – Блиндаж, горы, речка, комары на месте. На сопредельной стороне движения не замечено. Всё тихо и спокойно. Чего и вам желаем. Пост сдал.
– Спасибо! Пост принял. Счастливой дороги!
– А вам счастливо оставаться!
Ребята обменялись рукопожатиями;  вскоре машина запылила по горной дороге.
– Командир, – обратился связист Серёга, – солнышко взошло, пора позавтракать.
– Накрывай! – коротко бросил Николай. – А ты, Саша, давай на пост. Потом я тебя подменю.
–  Есть, товарищ сержант! – ответил самый молодой солдат и пошёл на наблюдательный пункт, замаскированный на вершине сопки недалеко от блиндажа с четырьмя бойницами,  служившего и укрытием и жилым помещением.  
Обедать предпочитали на открытом воздухе в тени густого дерева, название которого никто точно не знал. Одни утверждали, что это платан, другие – чинара. И никому в голову не приходило, что это одно и то же.
Позавтракав, сержант сказал:
– Саша, сынок, иди поешь и бегом на пост. Серёга, ты пока отдыхай. Через четыре часа сменишь сынка. Потом я постою.
Он взял автомат и пошёл на пункт наблюдения. Отсюда хорошо просматривалась сопредельная территория, до которой было рукой подать – каких-нибудь двести метров. Точнее, до пограничного столба от НП было двести четырнадцать метров. Николай это помнил твёрдо. Дальше местность выполаживалась, и её рельеф напоминал скомканную, а потом разглаженную небрежно гигантскую газету. Больших возвышенностей не было – только сопки одна за другой до самого горизонта. В двух километрах от пограничного знака среди этих сопок притаилась небольшая иранская деревушка. Ещё немного дальше стояла буровая вышка геологов-иностранцев, производивших разведку недр и не только. Несколько месяцев назад на соседней заставе были задержаны два итальянских инженера, «заблудившихся» и «по ошибке» производивших топографическую съёмку нашей территории и бравших образцы различной породы.
Наблюдение и мысли прервал звук шагов приближающегося Сашки.
– Так быстро? – удивился Николай.
– А чё там есть-то, – весело отозвался юный здоровяк. – Так, на один зуб только. А печенье я лучше тут пожую, чтобы не так скучно было. Курить же вы, товарищ сержант, на посту не разрешаете.
– Я тебе покурю! Замечу – ещё четыре часа стоять будешь.
Молодые бойцы – «сынки», как их принято было называть, – в отличие от «дедов» соблюдали субординацию и не позволяли себе в отношениях с сержантами вольницы и панибратства. Поэтому Сашка даже не пытался что-то возразить.
– Саша, будь внимательным, не отвлекайся и не расслабляйся. А я схожу на речку, посмотрю, не наследил ли кто, и окунусь заодно.
Проходя мимо Сергея, удобно примостившегося под деревом и читавшего его книгу, Николай возмутился:
– Во наглец! Как самому взять книжку в библиотеке – лень, а как почитать на природе – можно и чужую. Молодца-а!
– Да ладно, ты всё равно на речку пойдёшь, а я пока буковки знакомые поищу. В следующий раз бери с картинками.
– Руки-то хоть после тушёнки вытер? Гляди, не залапай!
– Не боись, не залапаю, иди уже.
Николай спустился по крутой тропинке к речке. Тут была приятная прохлада и завораживающий вид быстро бегущей по камням  прозрачной воды. Он разулся, закатил брюки, взял в левую руку сапоги, в правую – автомат и  побрёл по воде, осматривая берега ласковой речушки.  Форели было так много, что она то и дело билась о ноги  парня. Это его забавляло и отвлекало. Он смотрел то на берег, вдоль которого проходила звериная тропа, то под ноги, на которые натыкалась носом благородная рыба. Вдруг, сразу за поворотом,  утративший бдительность сержант нос к носу столкнулся с нарушителем государственной границы СССР.
Это была иранская девушка с вязанкой хвороста на плечах. От неожиданности растерялись оба: девушка выронила свой хворост, а Николай – сапоги. В следующее мгновение сержант автоматически вскинул оружие, а девушка прикрыла платком лицо, оставив только огромные испуганные глаза.
– Стой! – не узнал свой голос пограничник.
Но девушка и так стояла как вкопанная. Трудно сказать, сколько длилась эта нелепая пауза. Никогда ещё в жизни Николай не чувствовал себя таким идиотом. Все инструкции и Уставы мгновенно вылетели из головы. Он совершенно не знал, что ему делать в настоящий момент. Как ни странно, вывела его из ступора девушка.  Придерживая одной рукой платок, другой она показала жестом куда-то за спину Николая. Он обернулся и увидел свои уплывающие сапоги.
– Ё-моё! – воскликнул сержант.  – Ты только стой, не уходи. Я сейчас…
Он в несколько прыжков догнал свою убегающую обувь, сунул её под мышку и так же быстро вернулся. Его нелепый вид и смешные движения вызвали улыбку у девушки, она даже тихонько хихикнула. Это окончательно вернуло молодого человека  в реальность.
– Что, Гюльчатай, смешно? – сказал он беззлобно и сам себе ответил: – Смешно, сам знаю, что смешно. Ладно, пойдём на сушу, разбираться будем.
Он жестом велел девушке следовать за ним. Но девушка не двинулась с места.
– Ты чего? Пошли, говорю! Давай, давай!
Девушка задёргалась в нерешительности и показала на свою вязанку хвороста, застрявшую в камнях на середине речки.
– А-а, это! Ну, забирай свои дрова, – кивнул головой сержант.
Через минуту они уже сидели на гладких валунах и смотрели друг на друга. Николая удивляло то, что в глазах девушки он не видел страха, а только любопытство и что-то ещё, чего он не мог понять.
– Что ты так смотришь? – спросил он. – Что, не видала так близко русского Ивана? Я тоже не видел иранскую Гюльчатай  так близко. И что же мне теперь с этим счастьем делать? Медаль за тебя не дадут. Нет, не дадут. Ещё и дураком обзовут, когда я тебя приволоку на заставу. Кому ж охота возиться с таким «диверсантом»!  В прошлом году мой «дед» ефрейтор Сметанин приволок вашего старика пастуха на заставу – с медалькой хотел уехать на дембель. Ага,  щас! Сначала начальник обозвал его мудаком, а потом особист. Неделя понадобилась, чтобы вернуть пастуха обратно. Кому охота возиться.  Вот ты смотришь на меня своими  карими глазищами и ни черта не понимаешь из моей болтовни. А понимаешь ли ты, что цугцванг у меня? Как бы ни поступил – хрень получается. Приведу на заставу – спросят: зачем привел? Отпущу – спросят: зачем отпустил? Да ещё и взгреют – будь здоров! Ну, что ты всё смотришь да молчишь? Расскажи хоть что-нибудь. Что мне делать с тобой?
Он вопросительно посмотрел на девушку, давая понять, что говорить теперь её черёд. И она заговорила. Голос у девушки был мягкий, с лёгкой хрипотцой. Слова она произносила неторопливо и без дрожи – признака страха. «Она меня совсем не боится», – подумал Николай. Пока молодая иранка что-то рассказывала, часто жестикулируя руками и то и дело показывая в сторону своего посёлка, на речку, на вязанку хвороста, парня     с любопытством рассматривал её с ног до головы. Он отметил красоту лица, которое девушка уже не прятала, тонкие длинные пальцы рук с неухоженными  короткими  ногтями, перепачканные ладони и простенький браслет из какого-то дерева на левом запястье. Но когда взгляд опустился на обнажённые стопы, которые, казалось, никогда не знали обуви, со свежими ссадинами и старыми зарубцевавшимися шрамами, у Николая защемило в груди. Когда девушка замолчала, он тяжело вздохнул и произнёс:
– Да-а, дела-а… Думаешь, я не знаю, что у вас за каждую палку платить надо? В бинокль часто смотрю на вашу территорию. Ни одного куста до самого горизонта не осталось. А готовить пищу на чём-то надо. Вот ты и пришла за бесплатными дровами. И семья, наверное, большая. Муж есть? Дети есть?
Николай не знал, как жестами показать мужа, зато детей показать не составило труда. Он сначала изобразил укачивание младенца, а потом сделал рукой «ступеньки», приговаривая при этом:
– Киндеры, понимаешь, у тебя есть?
– Ман не миданам (я не понимаю), – смущённо произнесла девушка.
Он снова повторил жесты, стараясь быть более выразительным.
– Ну, дети, киндеры, чилдрены… Фу ты, господи, как там ещё? Не понимаешь?
Но иранка, кажется, поняла его и замотала головой.
– Ну, слава богу, хоть в этом вопросе разобрались, – облегчённо вздохнул Николай. – А теперь будем разбираться, как тебя зовут. Я, – он ткнул себя пальцем в грудь, – я, понимаешь, я – Николай. Нет, постой, Николай  будет сложно для тебя. Проще будет – Коля. Ко-ля, поняла? – Он снова ткнул себя в грудь: – Коля.
Девушка, как  эхо, повторила его имя.
– Молодец! – обрадовался Николай. – Я – Коля, а ты-и? – Он направил свой указательный палец в сторону девушки.
– Шади, – ответила она  и покраснела, смутившись. Потом   показывая то на себя, то на Николая несколько раз повторила: – Шади – Коля.
– Вот чёрт, никогда не думал, что так приятно быть Миклухо-Маклаем! – гордый собой  воскликнул сержант. – Робинзоном тоже неплохо было бы пожить с такой Пятницей. А ну, расскажи ещё что-нибудь. Ты