Песня безумная роз

                                                                                                                                                              Любимая, я тебя поведу
                                                                                                                                                                                К самому краю вселенной,
                                                                                                                                                              Я подарю тебе эту Звезду –                                              
                                                                                                                                                                                Светом нетленным
                                                                                                                                                               Будет она озарять нам  
                                                                                                                                                                                Путь в бесконечность…
                                                                                                                                                                                                        В. Никулин,
                                                                                                                                                                                                  «Дарю тебе звезду»
                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                         

Часть первая

                                                                                                     

Любовью за любовь

 
        Я всегда чувствовала себя чужой на этой Земле.
      Чувство это не оставляет меня и поныне…
      Напротив, из какого-то смутного ощущения, преследовавшего меня с детских лет, подавляя собою все прочие чувства мои и мысли, оно превратилось в нечто осознанное и неколебимое, как не подлежащий обжалованию приговор…
      …я страстно мечтаю однажды уснуть и более никогда не просыпаться…
      С незапамятных времён душа моя, словно маленькая раненая птичка, мечется в тесной клетке условностей, тщась отыскать хоть какую-то лазейку, дабы обрести долгожданную свободу…
      А если чего-то очень хочешь, то рано или поздно это происходит.




       …я равнодушно взираю на своё бездыханное тело, распластанное среди стерильной белизны операционной: над ним суетятся люди в марлевых повязках, настойчиво пытаясь вернуть меня к жизни…
      …пронзительный писк монитора…
      …и слабая дотоле кривая самописца обрушивается на моих мучителей звенящей струной бесконечности…    
      …«кончено»… – тянется к выключателю чья-то рука…
      Нет, моя неприкаянная душа не желает возвращаться в столь опостылевший ей мир! Она – наконец – обрела вожделенную свободу – вырвалась из ненавистной клетки – и без колебаний устремляется туда, откуда не бывает возврата.
      Но кто-то рассудил иначе, решил дать ей последний шанс. Уже зависнув над бездной небытия...
     
...она вдруг замирает, остановленная резким окриком: «Не сметь!»
      Рука каменеет в дюйме от заветной кнопки.
      «Все свободны, спасибо…»
      Операционная пустеет.
      Над моим бездыханным телом склоняется какой-то мужчина. Он срывает с себя маску и, досадливо отбросив с могутного лба выбившуюся из-под хирургической шапочки непослушную прядь, с мольбой в голосе произносит: «Не уходи! Ты не можешь так просто уйти – теперь, когда я наконец-то нашёл тебя!»
      Заинтригованная, я присаживаюсь на край операционного стола: его точёный, словно вышедший из-под резца искусного мастера профиль, совершенно незнаком мне. Он вздрагивает. «Где ты?! Знаю, ты где-то рядом, ты слышишь меня – я уловил твоё лёгкое дуновение…» Он пристально смотрит на моё бездыханное тело, словно силясь, заворожив, удержать мою душу. Его бездонные, омрачённые скорбью глаза искрятся надеждой.
      «Господи, да отзовись же! – стиснув виски, вдруг взрывается он криком отчаяния. – Столько лет я тщетно искал тебя, а ты… ты приходила ко мне лишь во снах, безраздельно завладев моими мыслями, всем моим существом! Но я верил, что наступит день, и мы встретимся наяву… И вот это свершилось, и что же – ты сразу хочешь покинуть меня?! Нет, это нелепо, невозможно, бессмысленно!!!»
       «Не уходи…» – обессиленно выдыхает он.
       Его тихий, безысходный голос убеждает меня остаться: я касаюсь своей плоти, и она мгновенно поглощает то, что доселе было моей душой – отныне они снова нераздельны.

         Дальнейшее я помню смутно. До меня сквозь какую-то неведомую пелену доносились голоса и звуки, но всё это слилось в моём сознании в сплошной монотонно-безликий гул…


                                   
       Он ухаживал за мной как за ребёнком, неусыпно следя за тем, чтобы в отведённой мне отдельной палате всегда стояли свежие цветы. Он даже переехал в стационар, где дневал и ночевал, проводя возле моей постели каждую свободную минуту.
      Виталий Сергеевич… Чуткий и заботливый Вит… Нежданный мой рыцарь без страха и упрёка… Если бы он знал, на что обрекает себя! Но он не желал ничего знать, он лишь хотел отвлечь меня от мрачных мыслей, рассказывая смешные истории из жизни обитателей клиники. Придумывал ли он их на ходу или черпал из своей богатейшей практики – трудно сейчас отличить правду от вымысла. Наверно, всего было понемногу… Его неукротимая фантазия неслась вскачь, подстёгиваемая неподдельным интересом, с которым я внимала ему. Наши «полуношные» бдения незаметно сблизили нас, и вскоре я стала называть его Витом: мне ужасно не нравилось имя Виталий. Впрочем, моя фамильярность сразу же пришлась ему по душе.
      Его потешные россказни и любовь, которой он окружил меня, оказались весьма благотворными: я перестала хандрить и быстро пошла на поправку. И всё же провалялась в клинике всю зиму: он никак не хотел отпускать меня, постоянно терзая нескончаемыми обследованиями, анализами, процедурами; какими-то трубками, стетоскопами, капельницами и ещё бог знает чем! Он всё время твердил: с сердцем шутки плохи… В конце концов это смертельно надоело мне, и я закатила ему скандал.
       -         Думаешь, не догадываюсь, почему ты запер меня в этой тюрьме?! – набросилась я на него, когда однажды, увешанный пакетами со всевозможной снедью, он неожиданно возник на пороге моей палаты. – Тебе ненавистна сама мысль, что я окажусь вне досягаемости от твоих изощрённых пыток! Но рано или поздно тебе всё равно придётся смириться с неизбежностью: не можешь же ты держать меня под замком всю оставшуюся жизнь!
      Он улыбнулся и, запустив в меня охапкой пурпурных роз, задиристо сказал:  
       -         Конечно, не могу! Я выпишу тебя, как только сочту сие возможным.
       -         Это форменное безобразие! – взбеленилась я. – Кто дал тебе право так измываться надо мной?! Мне осточертела твоя больница! Выпусти меня немедленно, иначе…
       -        …ты пожалуешься «высокому начальству»…
       -         А вот и не угадал! Куда уж «выше» – ты и так здесь главный… Я сделаю кое-что похуже.
       -         И что же, позволь полюбопытствовать?
       -         Спалю эту чёртову богадельню! – крикнула я и, сбросив розы на пол, вскочила на ноги.
      Но я не рассчитала своих сил: в глазах вдруг потемнело, и я как подкошенная рухнула обратно на кровать. Вит не на шутку испугался. Он бросился ко мне и судорожно вцепился в мой пульс.
      -         Господи, что ты вытворяешь! Тебе нельзя делать резких движений! Ну-ка, немедленно успокойся и изволь лежать смирно! Теперь ты видишь, что я был прав?!
      Ну разумеется, он был прав! Он всегда был прав. Но, как ни странно, его сердитый тон мгновенно утихомирил меня, хотя доселе я никому не позволяла так обращаться со мной. Ему же я подчинялась безоговорочно – и даже не просто подчинялась – я делала это с удовольствием, что, не скрою, удивляло меня самое. Если я когда и «взбрыкивала», то лишь затем, чтобы он не забывал про мой буйный норов. Вит давно «раскусил» меня и не сердился, когда я «откалывала» очередной фортель, – он только притворялся, что сердится, и тотчас же напускал на себя строгость, но никогда не злоупотреблял своей властью надо мной.
      Так чем же она была, эта его власть? Быть может, следствием любви?..
      Не думаю – вряд ли тогда я уже любила его. Просто меня тянуло к нему, мне импонировал его открытый, честный нрав, он был интересен мне как собеседник. Да и чувства, которые он питал ко мне, не могли оставить меня равнодушной. И всё же этого недостаточно для любви. Конечно, я была увлечена, возможно, даже немного влюблена, но любовь и влюбленность – не одно и то же…
      Не могу сказать, что я отдавала предпочтение какому-то определённому типу мужчин: брюнеты, блондины – не имело значения. Меня волновало совсем иное – их внутренний мир, хотя нельзя отрицать и того факта, что в нашем подсознании заложен вполне конкретный генотип[1] особей противоположного пола, к которому мы неосознанно стремимся…
      Какой генотип привлекал меня?
      Не знаю…
      Да и никогда не знала, но всегда чувствовала: это сидело где-то внутри меня…
      Вит приглянулся мне сразу. Он не был ни блондином, ни брюнетом, ни шатеном; цвет его волос с полным на то основанием можно было бы назвать пепельным, если бы не смутные рыжеватые нотки, придававшие им своеобразную неповторимость. Его точёные черты выгодно оттеняли глубокие и чистые, как горные озёра, всегда чуть прищуренные самшитовые[2] глаза, мгновенно проникавшие в самую суть ничего не подозревающего собеседника и способные сразу же безошибочно определить всю его «подноготную».  
      От меня не ускользали томные взгляды, которые бросали на Вита медсёстры, да и, чего греха таить, – докторши тоже. Но, несмотря на эффектную внешность, ему претили лавры Казановы. Он строго «соблюдал» себя, никогда не отступая от самим же установленного правила: не заводить «романов» с подчинёнными, ибо это могло повредить делу. А к работе Вит всегда относился очень ответственно, чем и снискал себе кличку «трудоголик». Так, по крайней мере, было до нашей встречи, потому что после он забыл обо всём. Это ужасно мучило мою совесть и, если что и служило мне, хоть и слабым, но утешением, так то моя полнейшая непричастность к крушению его семейного очага: меня совсем не прельщала роль разлучницы. Но в этом я была неповинна: семейный корабль Вита разбился о подводные рифы повседневности задолго до моего появления в его жизни. «Дети выросли и разъехались кто куда, у нас не осталось ничего общего…» – так он объяснил мне причину развода.
      -         И они простили тебя?
      -         Простили?! Да сын уже дважды совершал подобную глупость! И ему вновь неймется: воистину, его безответственность не знает границ!!!
      -         Уж больно ты категоричен… - недальновидно отмахнулась я. Вит осуждающе покачал головой.
      -         У современной молодёжи (это я-то – молодёжь!) весьма своеобразное представление о чувстве долга, – удручённо вздохнул он, – а между тем, в каждой семье этот дамский