Монгол

Глава 1

Он так и не смог заснуть. Уже давно замолчал сверчок под столом, забившись в щель в полу. Где-то на соседней улице робко прокричал петух. После минутной паузы ему ответил громким эхом соседский по прозвищу «Огонек», получивший свое имя за яркую перьевую окраску и неуступчивый скандальный характер.
- Третьи петухи - подумал Игнат, - совсем скоро рассвет.
Он неторопливо встал, обул тяжелые шахтерские ботинки, взял кисет, бумагу, сложенную для самокруток. На ощупь, не включая электричество, пошел в сени.
Только весной прошлого года пришла долгожданная «лампочка Ильича» в их село Сторожевое и селяне, привыкшие к своим керосинкам, часто забывали про нее, по привычке зажигая свои «летучие мыши».
Игнат впотьмах отодвинул дверной засов, дверь со скрипом открылась. В лицо пахнуло утренней свежестью и прохладой. Он вышел на улицу, сел, на скамейку под окнами своего старого обветшавшего дома. После душной комнаты свежий воздух распирал грудь. Игнат закашлял больным раздирающим легкие кашлем. Холодный пот выступил на лице. Предательски задрожали руки: мелкой нездоровой дрожью. Не послушными руками Игнат ловко свернул самокрутку, прикурил от зажженной спички, сделал глубокую затяжку.
Тихо. Петухи, закончив свою предрассветную песню, замолчали, только редкий лай собак изредка нарушал покой и величие утренней тишины. Белая полная луна, низко над горизонтом, казалось цеплялась, за верхушки деревьев, окутанных в белое молоко тумана. Конец августа – время утренних туманов. Легкий ветерок со стороны прудов донес запах тины и ряски, опутавшей воду у берегов, заросших ивняком.
Кашель приутих, только хрипы при каждом вздохе и нестерпимая жгучая боль, пронизывающая, словно железным прутом грудь. Игнат знал, хотя и скрывали от него правду врачи, утверждая, что с его болезнью люди живут и по десять лет. Игнат знал, дни его сочтены и совсем немного осталось утренних туманных рассветов в его жизни.

*  *  *

Год назад, работая на одной из Донбасских шахт, Игнат стал замечать засевшую в его сильном, рабочем теле болезнь. Он начал уставать уже после первого часа работы: потливость, мелкая дрожь в руках. Игнат обратился к фельдшеру. Она послушала его и направила в Шахтинск в районную поликлинику на обследование. Игнат пролежал в больнице долгие две недели, послушно сдавая все анализы и выполняя назначенные врачами процедуры. Нестерпимо долго потянулось время. Для него, рабочего человека, и выходные порой казались бесконечными без работы, а здесь целые две недели, лежи, ничего не делая, лечись. Он пробовал, подражая соседям по палате, читать книгу, которую купил в газетном киоске, недалеко от центрального входа в больницу, но после десятка прочитанных страниц буквы начали сливаться и он перестал понимать прочитанное. Игнат спрятал глянцевую книгу в свою тумбочку и больше не доставал.
Осенью, проводив сына Николая, после окончания института, в армию, Игнат в полной мере стал ощущать страшную, давящую силу одиночества. Если раньше он, как и его товарищи, часто смотрел на часы, ожидая окончания смены, спешил после работы домой, то теперь он искал утешение в работе. Даже часто находил причину задержаться, чтобы уехать в поселок следующим, идущем через два часа, автобусом, развозивших рабочих вспомогательных служб, работающих в дневную смену. Ему не хотелось возвращаться в опустевшую, после ухода сына, квартиру, ставшую неуютной и чужой. Последние пять лет сын учился в институте, но каждый выходной приезжал домой. Игнат жил этими выходными, ждал их, готовился к ним. Все вымывал, выстирывал, будто к празднику. Теперь долгие два года одиночества.
После больницы ему дали путевку в санаторий, на море. И снова монотонно, медленно потянулись дни. Снова врачи, снова анализы и ежедневные обязательные процедуры. Санаторий для больных органов дыхания. Игнат стал догадываться: врачи не могут поставить точный диагноз его заболевания. Болезнь не отступала, только усиливалась. Он начал уставать даже от прогулок, которые ежедневно совершал утром и вечером. Теперь ограничивался только вечерней перед ужином, когда солнце становилось не таким ярким и спускалось к вершинам, белевшим на горизонте, гор.
Игнат и в санатории не смог найти себе товарищей для общения и времяпровождения. Мужчины знакомились, сходились в компании по интересам. Проводили время на пляже, ходили в гости к отдыхающим в их санатории женщинам. Ездили в поселок за дешевым разливным виноградным вином. Некоторые заводили даже романы: жизнь была ключом среди отдыхающих. Игнат, как и дома, больше был один, если не считать обязательных коллективных поездок на экскурсии.
Прожив почти пятьдесят лет в работе, он так и не научился отдыхать. Просто отдыхать, радоваться жизни, находить интересное занятие для души в охоте, рыбалке, чтении книг, как это делали другие.
- Баловство все это. Пустая трата времени, - говорил Игнат.
К алкоголю он был всегда равнодушен. Нет, в праздники, или на чьих-то юбилеях, когда собирались и отмечали всей сменой, бригадой Игнат, как и все сдавал необходимые деньги, даже приходил на причитающиеся по случаю торжества застолье. Выпивал рюмку, другую водки и, закусив, поднимался. Уходил, часто даже не попрощавшись, и не объяснив причину. Причина до прошлой осени была одна – сын Николай.

Глава 2

Игнат Суханов или по-деревенски «Монгол», прозванный за азиатский разрез глаз и небольшой с горбинкой восточный нос, как и у всех в роду Сухановых, вырос без отца, сиротой. Отец умер от тифа в 1922 году, когда Игнату исполнилось семь лет. Он с матерью и старшими братом и сестрой пережил голод и тяготы разрухи, после гражданской войны, и выжили только благодаря помощи деда, отца матери.
Павел Семенович был хорошим столяром-плотником. Старик ранней весной уходил на заработок в губернский, а потом областной город. Возвращался дед только после Покрова, когда землю присыпал первый, обычно быстро таявший снег. Лужи и даже пруды в их селе Сторожевое, запруженные еще при барине Парфенове, владевшим всей деревней до революции, сковывало льдом. Плотины на прудах были сделаны на совесть, по всем известным тогда правилам, со спускными шлюзами для стока весенних вод. Шесть идущих один за другим прудов разделяло село Сторожевое. Дома селян стояли по обе стороны берега прудов, разделенных дамбами. Рыбу начали разводить при старом хозяине. Пруды приносили хороший доход. Потом в Сторожевое пришла Советская власть, и первые годы рыбу перестали выращивать совсем, видимо посчитав барскими прихотями. Пруды стояли, осиротело. Берега зарастали ивняком и ольхой. Но природа брала свое и к удивлению местных крестьян рыба в прудах появилась. И карась, и лещ, и сазан, и даже матерые хищники щуки. Пруды были отданы на пользование местным ребятишкам, с весны до самых морозов пропадавших на берегах. Прознав про это, стали приходить рыбачить и с соседних деревень: и детвора, и даже взрослые мужики. Что стало причиной частых ссор, и даже рукопашных драк с местными рыбаками. Только, когда стали организовывать первые колхозы, в Сторожевом был создан рыбхоз. Как и при барине, со своим маточным хозяйством для выращивания мальков и откормом рыбы. Пруды, как и раньше, стали круглосуточно охранять с весны до поздней осени сторожа. Им добровольно помогали старшеклассники пионеры и комсомольцы. Игнат Суханов тоже ходил в «рыбные рейды». Потом служба в Красной Армии на Дальнем Востоке, откуда и письмо идет в Сторожевое больше месяца. Да и писать Игнату было некому: мать умерла, старшие брат и сестра завербовались на комсомольские стройки.
Вернулся Игнат в тридцать восьмом возмужавшим, заматеревшим с густыми черными кудрями и «природным» профилем и разрезом глаз. «Монгол» стал первым женихом в Сторожевом. Он окончил семь классов до Армии, по деревенским меркам считался грамотным. Поэтому председатель рыбхоза назначил вчерашнего сержанта Красной Армии начальником охраны на пруды. Должность для Сторожевого почетную и уважаемую. Вскоре Игнат встретил и невесту, свою будущую жену Антонину. Ее прислали после окончания учительских курсов в Сторожевое учительницей младших классов. Осенью сыграли комсомольскую свадьбу, а следующим летом у молодых родилась дочь Мария, а весной сорок первого сын Николай. Сухановы жили, душа в душу. В доме всегда был порядок и достаток. Антонина стала хорошей хозяйкой, верной и любящей женой.
Потом, словно черная страшная молния разнеслось по всей стране, обжигая сердца людей, слово «Война!»
Игната призвали, как недавно демобилизованного в первых рядах. Ему и от финской, в тридцать девятом, с трудом удалось уйти: военком заядлый рыбак, ставший приятелем Игната, пожалел, не стал призывать, оставлять одну Антонину с грудным ребенком. Но теперь была совсем другая война, у большинства призванных оставались дома жены, грудные дети.
Не баловала судьба солдата Суханова. Его три раза ранило в боях, выходил из окружения, после чего с ними почти месяц «работали» сотрудники НКВД из «особого отдела», досаждая десятками вопросов: «Как? Почему? При каких обстоятельствах?» Вызывали на допросы или, как они говорили «беседы», чаще ночью, видимо искали хоть небольшие расхождения в показаниях, какую-нибудь зацепку.
Штрафбат сержант Суханов чудом избежал: срочно стали формировать дивизию для переброски под Курск. В сорок четвертом,  освобождая Украину, Игната в третий раз очень серьезно ранило. Он получил сильную контузию, месяц не мог говорить и после госпиталя был комиссован.
Наверное, близость победы, победное наступление Красной Армии разрешило врачам комиссовывать с подобными ранениями. Раньше из госпиталей на фронт отправляли всех, не имеющих явных признаков увечий, потери рук, ног и очень редко по болезням сердца, желудка, контузиях.
Суханов вернулся в родное Сторожевое в январе сорок пятого. В деревне разруха, в каждом доме погибшие. Игнат пошел работать на ферму, куда пригнали из Сибири коров, чужой, не известной в Центре России, породы, темно-бурой окраски.
Неурожай сорок шестого года в стране. Почти весь хлеб колхоз сдал государству, даже наполовину сократили семенной фонд. За трудодни не получали ничего. За сбор колосков, за кражу даже килограмма зерна жестоко карались долгим тюремным сроком. Не уродилась в Сторожевом и во всем районе и второй «крестьянский хлеб» - картошка. Жара и ни одного дождя за всю весну и лето. Земля потрескалась, словно покрылась ранами. Сельчане не собрали даже того, что посадили весной. Зимой начался голод. Съедалось все пригодное в пищу: кормовая свекла, отруби. Люди тайно, несмотря на запреты власти, забивали последний домашний скот. По селу от дома к дому стали ходить исхудавшие дети, просить милостыню.
От голода стали умирать люди…

Глава 3

После санатория решением ВТК Суханов Игнат Михайлович был признан «ограниченно трудоспособным». Ему дали третью рабочую группу инвалидности, назначили даже небольшую пенсию и перевели работать на склад сторожем, где работали в основном старики и инвалиды. Через своего товарища по бригаде, Егора Стаценко, у которого жена работала медицинской сестрой в поселковой поликлинике, Игнат узнал: