Мы искали друг друга. Гл. 8. Крыша мира

Глава 8. Крыша мира

1
Название «Памир», или, как теперь говорят, бренд, очень популярно в республике. В Душанбе делают холодильники «Памир», местная футбольная команда «Памир»  прорвалась в высшую лигу. Есть ресторан «Памир», гостиница и кинотеатр,   еще есть сигареты «Памир», а также вино - любимый напиток местных алкашей (и дешево и сердито).
- Никуда он от вас не денется, Памир этот. В будущем сезоне поедем все, - пообещал приятелям Цай.
Не соврал. Второй полевой сезон Шведов с Трофимовым провели на Крыше мира.
Дорога на Памир была втрое длиннее, чем в Карамазар, и выматывала, соответственно, втрое. Сразу за Калайхумбским перевалом начиналась погранзона, то и дело останавливались на постах – проверка документов.
Трасса вилась вдоль Пянджа. На противоположной стороне – афганский берег. Мрачный, какой-то, сразу видно – чужой. Того и гляди из-за скалы выглянет рожа моджахеда и ствол снайперской винтовки. Говорят, такое здесь случалось.  
Заграничный берег представлял собой почти сплошную скальную стену – подножье Гиндукуша. С нашей стороны берег более пологий, и симпатичнее: абрикосовые сады, зелень посевов, даже цветочные плантации (цветы шли как фармакологическое сырье).
Хорог, памирская «столица», оказался на удивление приятным городком, с тихими тенистыми улицами, укрытыми от горного солнца пирамидальными тополями и платанами; без обычного азиатского шума-гама, рева репродукторов, суеты и толкотни.
К «уазику», остановившемуся возле универмага, сразу же подошли двое местных мужиков, стали спрашивать водку. Объяснили: здешнее начальство (козлы!) объявило ГБАО (официальное наименование памирского региона) «зоной трезвости», и спиртное теперь можно купить только у шоферов и разного приезжего люда.
- Не, мужики. Откуда!?- отмахнулся от мучеников сухого закона Цай.
Ящик вина имелся у геологов: знали, что едут в «сухую зону». Но не для того везли, чтобы всем подряд раздавать. Что тогда самим  останется?
Еще через день добрались до райцентра Мургаба, лежащего посередине Памирского тракта.
Поселок этот вызывал  удивление самим фактом существования.  Высота - свыше трех с половиной тысяч метров над уровнем моря. Солончаки. Кругом – высокогорная пустыня. Жить в таких условиях просто немыслимо. И, тем не менее, тут жили, играли свадьбы, рожали детей. Здесь имелись:  аэродром, кинотеатр и районное начальство. По поселку бродили тощие коровы, подбирающие, за неимением травы, все, мало-мальски смахивающее на органику, не гнушаясь  даже бумажными мешками из-под цемента. Озелененной была лишь главная улица поселка. Там росли, специально посаженные в линию кусты терескена, укрытые сеткой-рабицей (от коров).
Военные, кому выпала незавидная доля служить в Мургабском погранотряде, сочинили поговорку: «Есть на свете три матери: Москва-матушка,  Одесса-мама,  и Мургаб, мать его!».
В Мургабе находилась перевалочная база Памирской экспедиции.
Все дороги на Памире ведут в Мургаб. Или пролегают через него.
Цай был здесь у себя дома. На Памире он начинал молодым специалистом, сделал карьеру – дорос до начальника, прошел, что называется, жизненную школу. Цай застал геологов-старожилов, из тех, что «стирали» на карте Памира белые пятна. В их времена дорог тут еще не было, грузы доставляли караванами. На караваны то и дело нападали басмаческие шайки. Геологи тоже могли в любой момент подвергнуться нападению. От умения обращаться с оружием часто зависела жизнь. А в глазах мирного населения геолог был царь и бог: он имел право самостоятельно нанимать рабочих и рассчитываться с ними живыми деньгами или продуктами.  Большой удачей считалось попасть на работу в геологическую партию. Удивительные вещи рассказывали геологи-ветераны. Хоть вестерны снимай по их рассказам.
Еще с одним «осколком прошлого» довелось встретиться на Памире Цаю, с ловцом снежных барсов Чинибаем. О нем в журнале «Вокруг света» писали: мол, пойманных Чинибаем барсов, можно встретить в зоопарках и Старого и Нового света. Глядя на этого потешного кругленького коротышку старичка, невозможно было поверить, что в молодые годы он возглавлял банду, наводящую страх на весь Восточный Памир, совершавшую конные набеги даже на Китай. Из очередного флибустьерского рейда Чинибай привез ценный приз – жену, с которой прожил  полвека. Неугомонный старик, не разведясь с первой, взял вторую, молодую, заделался в семьдесят пять лет двоеженцем.  
Колоритные личности. Необычные  судьбы. Удивительная страна – Памир.

2
Лагерь поставили в удобном месте, на берегу речки. Когда определили по карте высоту, ахнули –  четыре тысячи двести метров над морем.
- Ерунда, акклиматизируемся, - небрежно бросил Цай, уже чувствуя первые признаки горной болезни.
К ночи «горняшка» свалила всех. Расползлись по палаткам, забрались, кто в чем был, в спальные мешки. Тяжелая предстояла ночка.
Макс всерьез сомневался, что доживет до утра, так ему было  худо.  Как с самого-самого дикого похмелья, когда хочется умереть. Кроме того, его колотил сильнейший озноб – зубами клацал на весь лагерь.
Рядом беспокойно ворочался Трофимов. В дальнем углу стонал во сне Витя Брагин. Кошмарная ночь никак не хотела кончаться.
Утром лагерь напоминал больничный двор. Несчастные жертвы Тутека*)   едва держались на ногах, ходили нетвердой походкой, с изжелта-серыми лицами.  Но отлеживаться начальник им не дал: надо было кухонную палатку-десятиместку ставить, все разложить по местам, довести до ума. «Война войной, а обед по расписанию».
*)Прим. Тутек - фольклорное название горной болезни
Вечером как-то повеселее стало. Начали живее двигаться , аппетит прорезался.  Расположились за столом всем дружным коллективом: три женщины, семь мужиков, винца налили. Потом были танцы под магнитофон, Леха на гитаре бацал, хором пели «Эх, дороги» и «Листья желтые». Традицию отмечать начало сезона не нарушили.  «Горняшка» отступила.
На Восточном Памире еще не закончилась весна. Имелось подозрение, что она, минуя лето, плавно перейдет в осень. Пока же среди камней  пробивалась свежая трава, на склонах лезла кислячка – дикий ревень (из него получался неплохой компот),  эдельвейсы расцветали.
Макс, подобно всем новичкам в горах, хотел увидеть своими глазами легендарный цветок. Всё высматривал, не попадется ли, среди скудной местной флоры, что-нибудь необычное.  
- Алик, а здесь вообще-то эдельвейсы есть? – спросил он у Бочкина, уже отчаявшись увидеть этот символ недоступности.
Они перекуривали, сидя на рюкзаках у родничка. Алик усмехнулся:
- Решил любимой девушке подарить? Романтик… Да вот же они, у тебя под носом.
- Где? – удивился Макс. – Эти что ли?
- А ты думал. Он самый и есть, эдельвейс. Это его именем немецкая дивизия называлась. У Высоцкого, помнишь, «он тоже здесь, среди стрелков из «Эдельвейс»…».
Макс  разочарованно хмыкнул: цветок-коротышка плохо вязался с туристско-альпинистским фольклором, с рассказами о горных приключениях, о покорении вершин.
А 6 июля (здесь важно обратить внимание на дату), ни с того, ни с сего, выпал снег. С утра все было как обычно: солнце и легкий ветерок. Собрались в маршрут. Пока ехали до места и поднимались на скальный гребень, ветер усилился, небо затянуло, полетела «крупа», затем крупные хлопья. Пришлось срочно спускаться. Обошлось, слава богу, без ЧП.  Пейзаж преобразился: из «рериховского» стал «джеклондоновским». Настоящее Белое безмолвие.
«Во, попали,- думали новички по дороге в лагерь. – Замерзнем тут». Ни буржуек у них не имелось, ни дров - костер разжечь. Палатки под снегом выглядели обескураживающе. С боков – сугробы по пояс.
Завалились всей гурьбой на кухню – чайком погреться. Тары-бары, обмен впечатлениями… Выглянули – мать честная! Солнце сияет, снег прямо на глазах исчезает, легким парком курясь. В полчаса все высохло, ветер опять гонял на дороге пыль.
Неожиданный снегопад подарил геологам незапланированный выходной.
По сему случаю решили расписать «пульку». Играть сели в палатке начальника. Поставили посередке вьючный ящик – походный карточный стол; сели вчетвером: Цай - главный  преферансист, Бочкин, Миша Коваль и Макс. Играли, как всегда, на «стол», по полкопейки за вист.
Алик с Мишей разжали начальника на казенный спирт. Не устоял Цай, выставил полфляжки ректификата.  Выпивка, как известно, преферансу не противопоказана. Договорились: наливать за «десятерную», «девятерик» и мизер, сыгранные и несыгранные.
И все бы хорошо, но испортил игру не умеющий везти себя в приличном обществе Коваль. Этому баламуту с самого начала не пошла карта. Что ж, бывает; и незачем лезть в бутылку – сиди и не рыпайся. Так нет, не таков был Миша.  Горячился непомерно, торговался, рассчитывая на прикуп, и раз за разом «подсаживался». Ругался матом, а когда на мизере ему всучили взятку, грохнул по ящику кулаком. Цай, видя такое дело, сложил и разорвал листок с «пулей», бросив сердито:
- Это не игра.
Всем настроение подгадил пьяный дуралей, а сам доволен остался и «при своих». Что же касается его партнеров, те зареклись впредь садиться за карты с таким психом. Не играй, коли нервы не в порядке.
А погода продолжала удивлять. Вслед за снегопадом пришло лето. Даже ночи сравнительно теплыми стали.  Днем – хоть загорай. К тому же перебазировались, поставили лагерь на слиянии двух рек на отметке три тысячи шестьсот. После четырех двести почти равнина – живи и радуйся.  Одно плохо: комары тут водились дюже злющие.

3
Жизнь геолога-полевика – не всегда преферанс и выпивка. То был праздник, очень быстро сменившийся нескончаемо длинными буднями.
Макс с Лехой уже не были полными профанами в геологии: прошли, как выражался Цай, «геологический ликбез», что обернулось для них дополнительными нагрузками. Если раньше приходилось в основном руками да ногами трудиться, то теперь еще и головой: документацию вести, работать горным компасом, с радиометром управляться. От простых маршрутных рабочих приятели поднялись на уровень техников.
- «А после из прораба до министра дорастешь», - цитировал Высоцкого Цай, радуясь успехам своих подопечных.
Что касается служебного положения, то Шведов и Трофимов с самого начала занимали не нижнюю ступень иерархической лестницы, числились инженерами. Хоть маленькие, но начальники.
Их подопечным стал сезонный рабочий москвич Витя Брагин. Странный  парень. И это еще слишком мягко сказано.
В Москве Витя трудился в каком-то музее. Тоже рабочим. Здоровый лоб, но рыхлый – тюфяк тюфяком.  Волосы он отрастил чуть не до задницы. Любил слушать панк-рок и Гребенщикова, про «Машину времени» заявил, что терпеть не может, а от «Модерн токинг» его якобы стошнило.  Еще Витя рассказывал: в школе его исключили из комсомола за то, что в сочинении по литературе разнес в пух и прах «Войну и мир». (Врал, конечно, цену себе набивал, за это не исключают). От армии Витя откосил.
- Как?- поинтересовался Макс.
- Через дурдом,- спокойно ответил Витя. – Диагноз: шизофрения на почве наркомании.
Леха с Максом переглянулись. Ну, дела…
- Так ты наркоман?
- Не то что бы всерьез… Баловался немного: эфир нюхал, «колеса» глотал.
- У вас в Москве все такие… стебанутые?- ехидно спросил Трофимов.
- Ага, - расплылся в улыбке