Прощание славянки

отсюда.

Я поверил ему и пошел. Он вывел меня на улицу и отпустил. Уходя, я слышал вопящего и брызгающего слюной майора. Больше меня никто и никогда не задерживал.

Через месяц я почувствовал, что спиваюсь и опускаюсь. И испугался. Что мне становится наплевать на себя, на свою жизнь. Надо было что-то делать.

Однажды в комнате общаги, в которой я жил с тремя молдаванами, в то время сидящими без работы, у нас родилась идея. Каждый из них был профессионалом в какой-нибудь профессии. Один был мастером-сантехником, второй - плиточником, третий - по наклейке обоев. Мы решили попробовать начать работать сами. Тут же разорвав обычную ученическую тетрадь, от руки написали объявления о предлагаемых услугах с указанием телефона вахты общежития и вечером расклеили их на подъездах близлежащих домов без особой на то надежды.

Первый заказ поступил на следующее утро. На кухне у мужика отвалилась одна кафельная плитка, и ее надо было приклеить на место. За это нам заплатили семьдесят рублей. После этого заказы посыпались как горох. Мы хотели выжить и работали на совесть. Пахали. Изо дня в день, неделю за неделей, без выходных и проходных... Людям нравилась наша качественная и недорогая работа, они рекомендовали наши услуги своим друзьям и знакомым. Я выполнял организующие и направляющие функции. Через месяц на меня работало пятнадцать человек. Через два месяца - сорок. Мы закупили полный комплект строительных инструментов и станков.

Через год я купил однокомнатную квартиру и получил московскую прописку. И у меня была своя, пока небольшая, но растущая и помаленьку процветающая фирма.

1996 год. Подмосковье.
Коренев Андрей.

Я подъехал к воротам детдома под вечер, когда летняя жара спала и вокруг царила ленивая душная суета возвращающихся с работы людей. Заведующая ждала меня, и я сразу зашел к ней.

- Ну что, рады? - без предисловий начала она, - Привезли вашего Одинцова! Хороший мальчик, только замкнутый, так что можно ожидать от ребенка, особенно после такого стресса?

- Спасибо, - я был искренне благодарен ей за сочувствие, - я могу с ним сейчас увидеться?

- Можете, - засмеялась она, - только поаккуратнее, пожалуйста. Мы еще не знаем, как он поведет себя, когда вы скажете ему, что вы его родственник.

Я согласно кивнул головой. Этой встречи я ждал год, и когда, наконец, дождался, то вдруг почувствовал, что боюсь. Что я могу сказать этому мальчику, что я могу ему дать и чем обнадежить?

- Света! - позвала заведующая дежурную воспитательницу, - Приведи, пожалуйста, новенького, Одинцова Игоря.

- Вам, наверное, будет удобнее поговорить во дворе? - обратилась она ко мне, - Чтобы стены не давили на психику, да и посвежей на улице...

И вот я стою у лавочки во дворе детского дома, в прохладной тени деревьев, а в голове рой мыслей и вопросов: что и как говорить? Но так и не смог ничего придумать, когда увидел, что из здания вышла воспитательница и повела ко мне худенького мальчика. Они подошли молча, Игорь смотрел спокойно и безразлично, словно меня не было перед ним.

- Я оставлю вас, - сказала воспитательница, и добавила, - у нас ужин через сорок минут.

- Хорошо, спасибо вам, - поблагодарил я ее, она повернулась и пошла, а я посмотрел Игорю в глаза и, чувствуя, как у меня срывается голос, произнес, - здравствуй!

- Здравствуйте, - тихо ответил Игорь, избегая смотреть мне в глаза, - а вы кто?

- Игорь, мы с твоим папой были как братья. Так что я тебе дядя Андрей. Ты прости, что я тебя сразу не смог найти. Я искал, честное слово, только много бумаг надо было собрать, чтобы тебя сюда перевели.

- Вы тоже военный? Как и папа? Тоже Родину защищаете? - в его глазах начал появляться какой-то интерес.

- Да, Игорь, - улыбнулся я, - и учился вместе с папой в военном училище, кровати рядом стояли, и Родину мы с ним одну защищали.

- Дядя Андрей! Вы отомстите за папу и за маму? - его глаза смотрели по-взрослому зло, и в них была такая надежда и вера в меня, что я не мог ответить ему отрицательно.

Я обнял его худенькое мальчишечье тело, чувствуя, как у меня на глазах наворачиваются слезы. Боже мой, еще одна исковерканная судьба! Когда же ты, война, закончишься? Сколько это еще будет длиться!?

Он в свои семь лет ненавидел чеченцев, которые убили его детство, родителей, надежду на счастье. Он знал, что такое ненависть. А там, в Чечне, были такие же сироты, которые ненавидели нас. Самое горькое, что между этими детьми не было большой разницы. Между нами не было разницы. Сколько сирот останется после этой непонятной войны? В этой войне мы все были проигравшими...

1997 год. Москва.
Онищенко Геннадий.

- Ну, ты и харю отъел, - раздался в дверях кабинета до боли знакомый насмешливый голос. Сердце мое екнуло. Медленно, еще не веря, что увижу его, поднял голову и посмотрел на вошедшего.

- Андрей! - я бросил бумаги, и чуть не своротив письменный стол, кинулся к нему, - Андрюха!

Господи! Девять лет! Как мне хотелось увидеть его за эти годы! Как я боялся, что он безвестно сгинул на просторах нашей страны, мотыльком сгорев в каком-нибудь национальном конфликте. Как я переживал, не имея о нем никаких известий, и на тебе, вот он - я!

- Как ты меня нашел, черт красноречивый? - тискал его я, - Где пропадал?

- Как и все - в основном по окраинам да по объедкам нашей родной страны, - засмеялся Андрей.

- Так, все - на хрен. На сегодня - рабочий день окончен, идем водку пить! - хлопнул я его по плечу, - Ну, как тебе Москва?

- Гадюшник, - усмехнулся Андрей, - в который почему-то стремятся переехать все, кому место где-нибудь в провинциальном городке. Так что для меня Москва - место сбора воров, хапуг, продажных чиновников и тупых провинциалов.

- В точку! - засмеялся я, - Зато ты не представляешь, какие здесь возможности, и какие здесь ходят деньги!

- Для меня это не показатель, - парировал Андрей, - для человека с ограниченным кругозором это может быть и важно, а умному человеку везде найдется место.

- Ну вот, не успели встретиться, а уже спорим, чертяка! А ты, как и раньше остроумен и беспечен!

- Гена, с нищетой всегда дружит беспечность. И если остроумен, то только потому, что много плакал сам...

Я вызвал своего помощника и быстро спихнул на него срочные дела, с гордостью познакомив с Андреем. И мы рванули ко мне домой, накупив по дороге всякой снеди, всего побольше, чтобы второй раз не ходить. По пути он рассказал, что четвертый год служит в спецназе ГРУ, и недавно к ним перевелся старший лейтенант, который служил со мной в Туркмении, и с которым мы недавно случайно столкнулись в Москве. Я рассказал тому про мои злоключения и оставил свой адрес, а дальше как обычно по цепочке. Судьба свела его с Андреем, и вот, наконец-то мы встретились...

Мы пили и говорили. Рассказывали по очереди о себе. Опять пили. Отрубались. Просыпались. Опохмелялись. И опять говорили, говорили, говорили...

Мы не сломались. Мы остались прежние. Даже крепче. Годы нас закалили. Как ни хотела нас сломать жизнь, мы выжили. Мы остались офицерами. Андрей рассказал про Максима. И про его сына, благодаря стараниям Андрея переведенного в Подмосковье. Андрей взял с меня слово, что когда будет уезжать в командировки, я буду ездить проведывать Игорька. Слово я дал, но обиделся, мы вчетвером были в училище как братья, поэтому обещание было излишним.

Мы оба остались холостяками, хотя нам уже по тридцать с хвостиком. Образ жизни, который мы вели, не способствовал заключению брака. Мои дела шли в гору, и мне нужен был друг, который бы помогал вести дела и я, собравшись с мыслями, обратился к Андрею.

- Слушай, Андрей! Мне нужен надежный партнер, которому я мог бы доверять на все сто процентов. Бросай армию, давай вместе будем пахать.

- Нет, - твердо покачал головой Андрей, - извини, но армию я не оставлю.

- Только не строй из себя патриота, - разозлился я, - и не говори мне, что ты веришь в Родину, которой наплевать на нас, веришь в будущее армии, что когда-нибудь офицерская служба будет почетна и уважаема...

- Гена, ты только Родину не трогай, ладно, - перебил меня Андрей, в глазах которого вдруг промелькнула глубокая боль, - единственное, что осталось в этом мире святым и непорочным, это Родина. Пусть она предана, растерзана, продана, но это - Родина! И не она нас предала, она вообще не может предать... Нас предали те, кто стоит у власти, те, кто наживается на нашей и чеченской крови. Чеченцев есть за что уважать, простых чеченцев, как и простых русских. Их тоже предали и продали. Извини, но я не пойду работать с тобой. Это твоя война, которую ты выиграл, а я еще ни в одной войне, в которых участвовал, не одержал победу.

- Дурак! Ладно, я с годами понимаю, что надо было идти в тыловое училище. Сейчас бы как сыр в масле катался... А не по войнам...

- Хватит! - злобно огрызнулся Андрей, - Не сыпь соль на рану. Я все равно никогда бы не смог воровать у солдат продукты, как эти твари... У нас начпрод, капитан Бабичук, машину купил за восемь штук баксов. При зарплате в сто баксов. Ну такой экономный, такой экономный! Тьфу... ворье!

В его глазах стояла боль постоянных потерь, утрат, разочарований. Его глаза были глазами солдата, привыкшего хоронить своих друзей, и смотреть на врагов через прорезь прицела. И я понял, что его война еще идет, и ничто не сможет переубедить его.

- Самое страшное, Генка, - вздохнул Коренев, - что я начинаю терять смысл слова Родина... Я ни черта не могу понять в нашей гребанной жизни. Почему чиновник на Руси не способен снискать себе уважение?! Он делает карьеру способами, от которых волосы встают дыбом. А, сделав карьеру, окружает себя всякой сволочью. Страной руководят одни негодяи, но никто не скажет им этого в лицо, и они так и умрут в неведении.

- Андрей! - засмеялся я, - Ты еще не переболел подобными вопросами?! Неужели не понимаешь, что у народа и правительства все разное - еда, зарплата, и даже законы, по которым судят. Украл десять рублей - получи десять лет тюрьмы, украл десять миллионов - пожурили, да и то только за то, что попался. Как говорили древние, у одних людей есть, что жрать, но нет аппетита, а у других есть аппетит, но нечего жрать. Им можно посылать нас на смерть, а нам их нельзя. Ты посмотри на их самодовольный вид, как они наслаждаются властью.

- Все узколобые наслаждаются властью, - улыбнулся Андрей, - точно так же как только голодный может получать удовольствие от еды.

И внезапно весело расхохотался.

- Ты чего? - уставился на него я.

- Знаешь, я представил - ведь в дурдоме президент ничем не будет отличаться от других сумасшедших Наполеонов, Ротшильдов, королей и убийц....

Июнь 1998 года. Поселок Ровень.
Коренев Андрей.

Не люблю отпусков. Что делать в отпуске человеку, у которого нет семьи, дома, дачи, каких-то меркантильных задач и прочей чепухи. Которому не о чем разговаривать со своими бывшими одноклассниками, погрязшими в обыденной жизни, наполненной постоянным решением бытовых и семейных проблем. Человеку, вся жизнь которого заключается в одном - война. Который долгие годы ищет свою смерть, а она подлюка все его стороной обходит.

За несколько лет службы в ГРУ я потерял многих своих друзей. Чечня была клоакой, ломающей и коверкающей судьбы людей, как чеченцев, так и русских. У меня не было ненависти к ним, все происходящее я