угодно.
Практическая мифофизика занимается вопросом о субъекте веры, о формах, организации и проявлении веры. Если теоретическая мифофизика сосредоточена на веруемом, то практическая мифофизика рассматривает верующего. Мифосфера может быть представлена с одной стороны как совокупность мифограмм, мифологем и мифографий с соединительно-разделительными лименами, а с другой стороны как иерархия мифоморфем, то есть субъектов веры, её носителей и форм.
Во многих прежних философских учениях личность определялась как субъект. Исходя из мифофизических позиций, личность не следует рассматривать в качестве элементарной мифоморфемы, поскольку личность — это совокупность. Человек общается с самим собой, спорит с собой, осуждает и оправдывает себя перед собой. Это «собой» в сущности такой же субъект как и «я». «Я» и «себя» являются субличностями той личности, которую в повседневной реальности мы отождествляем с понятием «человек» или «индивидуум». Но довольно давно было замечено, что душа не есть целое. Те же древние египтяне проводили различие между элементами «ка» и «ба», раннехристианский богослов Павел писал о борьбе «плотского человека» с «духовным человеком», а в семнадцатом веке пуританский писатель Джон Буньян изобразил душу как городскую коммуну со множеством различных инстанций. В этом русле мифофизика может рассматривать человека как совокупность личностей или сообщество, единство которое не в последнюю очередь обеспечивается наличием общего физического пространства, то есть тела. Субличности пользуются одной и той же инфраструктурой тела — нервной системой, опорно-двигательным аппаратом и так далее. Нечто похожее испытывают люди, проживающие в одном доме, городе или стране. Семейное, городское, национальное или религиозное сообщества можно также рассматривать как коллективную личность. Субличности, образующие эмергентную личность, личности, образующие эмергентную сверхличность, сверхличности, образующие эмергентную мегаличность — всё это мифоморфемы различных уровней. Как я уже сказала, мифоморфемы образуют иерархии и сетевые структуры. У каждой мифоморфемы есть своя биография, которая является сюжетом более масштабной биографии и включает в себя менее продолжительные биографии. Так мифоморфема «человек» состоит одновременно из нескольких живых мифоморфем, а также несёт в себе и угасшие мифоморфемы. На обыденном языке говорят: «Я прожила несколько жизней, я много раз умирала. Нынешний человек, которого зовут так-то, — совсем не тот человек, что был двадцать лет тому назад».
Люди образуют мифоморфемы семьи, общества, культуры. Можно начать описание с субличности, подняться на уровень личности, затем семьи, круга друзей и так далее.
Организуясь в сообщества, мифоморфемы формируют различные властные структуры: монархические, авторитарные, теократические, олигархические, эгалитарные.
Например, у монархической личности власть осуществляет идеализированная субличность, авторитет которой признаётся остальными субличностями на том основании, что власть господствующей субличности легитимируется некими внешними факторами, эта субличность как бы «помазана» на царство некой трансперсональной инстанцией. Кроме того, она «наследует» угасшей субличности, чем гарантируется преемственность биографической традиции.
Авторитарная личность находится во власти одной из субличностей без достаточной легитимности, подчиняясь силе. Такая личность несёт в себе постоянный неразрешённый конфликт.
Теократическая личность похожа на личность монархическую. Отличие состоит в том, что, во-первых, фактор традиции не столь важен для теократической личности, а во-вторых, сверхличностная легитимация играет более значительную роль. Сверхличностная легитимация осуществляется посредством общественного признания (в лице друзей, родственников, коллег), трансцендирующего субличность подобно тому, как Бог трансцендирует личность.
Олигархическая личность управляется консенсусом нескольких ведущих субличностей.
Эгалитарной личности соответствует демократический идеал. Такая личность пытается достичь максимально возможной степени интеграции своих субличностей.
«Политические» структуры мифоморфем сменяют друг друга в течение жизни личности также как политические режимы чередуются на протяжении истории высших обществ. Детская личность всегда теократична, юношество по преимуществу авторитарно, зрелая личность как правило демократична, а старость монархична или олигархична.
Личностным мифоморфемам, как и всем прочим, свойственны переходные периоды от одной политической структуры к другой. Переход может протекать в форме реформы или революции. Мифоморфемы реструктурируются благодаря кризисам, иногда гибнут или порождают новые мифоморфемы.
Мифоморфемы взаимодействуют между собой на различных уровнях, что ведёт к образованию сложных комплексов. Субличности двух различных личностей могут испытывать взаимное притяжение или наоборот антипатию, при этом человек зачастую не понимает, что его привлекает или отталкивает в другом человеке, поскольку взаимодействие субличностей не всегда достигает порога сознания личности.
Такова в общих чертах мифофизика. Повторю ещё раз: прикладная функция этой философии состоит в том, чтобы дать человеку противоядие от пропаганды, чтобы раскрепостить творческие силы личности и общества и посредством просвещённого дилетантизма открыть путь новой традиции. Благодарю за внимание.
Чёрным парусом Эльза уплывает вглубь залы.
— Вы остаётесь при своём мнении по поводу женского вопроса? — шепчет Клаас как можно тише.
— Совершенно женская теория. Всеобщая гармония, примирение противоположностей, янь и инь. Охранительно-истерическая философия.
— Это Ваша теория, Сергей Павлович. Ваше дерево!
Клаас не успевает договорить, ибо слова его тонут в волнах патетической сонаты Бетховена.
Глава XX
— Тут только половина.
Четырехпалая кисть взвесила кошелек. Хамерштетер перевел взгляд с обрубленного пальца эста на его пористое лицо, из которого водянистым студнем торчал изуродованный глаз.
— Вы обещали мне тридцать марок серебром.
— Я переменил своё решение. Ты поведал немало любопытного, и теперь рассказ твой с лихвой оплачен. Однако я не желаю лишать жизни своего личного врага, особенно ныне, когда он так нужен Ордену.
Пористая рожа разлезлась улыбкой, обнажив почерневшие зубы.
— Вы вспомнили о благе Ордена? — протянул эст на ломаном немецком. — Фенрих Шварц не спасёт Орден. Фенрих не привел рыцарей. Он привез аркебузы…
— Довольно, — прервал его Хамерштетер. — Ты забываешься, эстлянская скотина! Ежели я разговариваю с тобой и поверяю в кое-какие тайны, сие дает тебе право на мзду, однако не делает ровней потомку герцогов брауншвейгских.
— Как знаете, господин Хамерштетер, как знаете.
Глаз эста сжался, будто огромная пора, и все лицо свернулось в отвратительную рану, схваченную наискось черной повязкой.
Между пропитанным сентябрьской синевой небосводом и разукрашенной перелесками равниной плыли взбитые облака, отбрасывая серые тени на шершавую поверхность земли. С озера подул влажный ветер, зашелестел камыш. Потянуло терпким запахом воды и разнотравья.
— Ступай, — приказал Хамерштетер. Он взглянул на лагерь, сверкавший металлами, переливавшийся шатрами и боевыми стягами. Командир обозного отряда направился к камышу.
— Стой! — Эст застыл на месте. — Верни яд. Тебе он ни к чему. Да и вещица это не дешёвая.
Абориген с неохотой достал из сумки флакон, протянул Хамерштетеру и скрылся среди высоких стеблей.
Лукас был рад, что вовремя одумался. Он ненавидел Шварца едва ли не больше, чем московитов, а заодно ненавидел и магистра Плеттенберга, и феллинского комтура Руперта, и обоих братьев Пернауэров, и всех тех, кто похищал у него заслуженную славу.
Фенрих Шварц не появился в Гельмете к началу похода, и у Хамерштетера затеплилась надежда. Войско Ордена осадило Изборск, но Шварца с обещанными подкреплениями всё не было. Лукас чувствовал попутный ветер в своих парусах. Когда же рыцарь собрал всё своё мужество, всю копившуюся годами ревность, и первым прорубил путь на стену Пскова, он был уверен, что фортуна наконец-то обратила к нему свой благосклонный взор. Лукас уступил тогда искушению и обернулся, чтобы увидеть недоуменный взгляд феллинского комтура и Матиаса Пернауэра, начальника пехоты. Без фенриха все они — сущее ничтожество. Эта тройка геройствует, когда видит впереди бешеного Шварца, размахивающего знаменем, но, лишившись поводыря в смерть, Руперт и Пернауэры начинают трусить, точно так же как и сам Лукас Хамерштетер, которого они так презирают. Плеттенберг упрямо штурмовал Псков, но приступ за приступом показывал, что без польского короля осада обречена. Александр не пришёл. Настало время действовать. Хамерштетер собрал отряд и захватил двух псковичей. Те рассказали, что в городе находится восемь тысяч всадников и множество пеших. Даже если они и плохо обучены, всё равно с пятью тысячами нельзя было и думать о штурме крепости, в которой засел столь многочисленный гарнизон. Вскоре пришла весть, сделавшая положение армии Плеттенберга отчаянным: к Пскову двигалось московитское войско. Русские явно готовились к войне заранее, ибо воеводы их Данил Щеня и Василий Шуйский не смогли бы так быстро подтянуть полки из Москвы. Магистр приказал отступать, а Руперт вообще советовал возвращаться в Ливонию и отсидеться в замках. Лукас оказался единственным, кто настаивал на продолжении войны несмотря на численный перевес врага. Им овладело предчувствие триумфа, жажда славы изострила ум. Он напомнил магистру о походе фон дер Борха двенадцать лет назад
— Брат Плеттенберг, — угрюмо убеждал Хамерштетер. — В те времена в распоряжении нашего войска была речная флотилия, но штурм и тогда оказался нелёгким делом. Мы ещё можем одолеть московита в открытом поле. Что их число против пушек? Наша пехота сомнёт их, а рыцари разнесут бедолаг на копытах своих коней. Вспомните сражение на Серице.
— На Серице, — повторил Плеттенберг задумчиво. — Да, на Серице…
Магистр колебался. Если бы ему тоже самое сказал фенрих Шварц, он бы уступил. Но Шварц потерялся. Хамерштетер сделал последнюю попытку, повторив все те очевидные соображения, которые магистр сам без устали внушал и архиепископу Рижскому, и ливонскому дворянству, и прусскому гроссмейстеру, и имперским сословиям.
— Брат Плеттенберг, Московит набирает силу с каждым годом, а мы истощаемся. Король Александр предал нас, сословия Ливонии не отважатся на следующий поход, ежели мы сейчас не защитим свои пределы. Прусские братья бессильны, Империя занята внутренними неурядицами, города ганзейские скорее станут искать защиты Ливонии у датчан, чем у нас. Господь дарует последнюю возможность: или мы разгромим Московита одним мощным ударом, или же Ливония зачахнет навсегда!
И Вольтер Плеттенберг согласился. Да, он согласился с его, Лукаса, мнением. Впервые за многие годы. Влияние Хамерштетера росло, он уже ощущал увесистое древко орденского знамени
