Бастер Балдуччи

1
Войдя, я оставил пальто и шарф на вешалке. Надел халат.
Я работаю в этой психиатрической больнице уже семь лет. И четыре из них составляет мое знакомство с одним из пациентов. Первый наш разговор выглядел приблизительно так:
- Доброе утро. Меня зовут Мартин Коупленд. Я – ваш лечащий врач.
- Бастер Балдуччи, - он доброжелательно протянул руку для рукопожатия и, как ни странно, я потянулся к ней. – Знаете, Бастер, как Бастер Китон. И Балдуччи, как иллюзионист Балдуччи. Он еще придумал трюк с левитацией.
- Интересные познания. Как вы сегодня спали?
- Ну, знаете, бывает такое, что вечером ты настолько устал, что валишься на кровать и совсем не чувствуешь своего тела, а потом просыпаешься утром от своего же мычания.
- Что вы можете рассказать о себе?
- Ну… я из тех, кто входит в двери с надписью «выход»…
На этом моменте, сам не знаю почему, я рассмеялся.
Потом я узнал еще много интересного о Бастере Балдуччи.
Это был парень двадцати пяти лет. Среднего роста. Среднего телосложения. Весь такой усредненный. Ничем не выделяющийся в толпе. Скорее, растворяющийся в ней и делающийся невидимкой. Свободно уходящий от взглядов, потому что ему так хочется. Небритый, немного взъерошенный. С особенным взглядом. Когда он разговаривал, то не смотрел на собеседника, а охватывал все происходящее вокруг, все время, передвигаясь, но неуловимо останавливаясь на каждом предмете. В больнице говорили, что у него взгляд шизофреника. Я знал, что это просто его особенность.
Как выяснилось, Бастер был человеком не первого впечатления. Может быть второго, а может десятого. Как вам повезет.
Его нашли в морге, где тот работал по ночам. Там был пожар. Который он разжег сам от книги «И поджег этот дом». Этот момент казался ему очень ироничным. Когда его спросили, зачем он это сделал, тот сказал, что сжигал мосты, которые вели к старым воспоминаниям.
После этого он и оказался в психушке. Он не любил рассказывать о себе. Однако, в разговоре с ним казалось, что у него есть ответ на любой вопрос, который ты можешь задать. Он проводил абсолютно ясные рассуждения о чем угодно.
Если не знать причины, по которой он здесь оказался, я просто считал бы его необычным, но никак не психически больным.
Почти обычный парень. Почти…
2
Прошло четыре года. Ровно четыре. И никаких изменений. Кажется, его все устраивает. Как будто бы он вошел с жизнью в клинч и не собирается из него выбираться.
Он обладал каким-то странным умением расположить к себе кого угодно. А потом поворачивал знакомство в лучшую сторону.
Со  мной он разговаривал просто о жизни, с медсестрами - об их семьях, с другими пациентами – находил что-то, что помогало им выбраться из ямы внутри себя, в которую так часто попадают люди в местах подобных этому.
Сейчас я направляюсь к нему в палату.
- Привет, Бастер, - каждодневное рукопожатие.
- Здравствуй, Мартин. Посмотри в окно. Какое раннее доверчивое солнце…
- От которого хочется спрятаться под столом, - продолжил я за него.
- Ты принес шоколадку? Батончик?
- Да. Батончик.
- Отлично. На обходе занесешь его Бруно.
- Чего?
- Вчера приходил Бруно и рассказывал, что ночью к нему приходили пришельцы. И они выглядели, как еноты… в майках Led Zeppelin… А после мы играли в карты на батончик.
- И ты проиграл ему?!
- Конечно же, нет. Просто я не люблю выигрывать. А у него провалы в памяти. Так что занесешь батончик ему.
- Что это за пятна? – указал я на жирные отметины на полу. Затем разглядел такие же на потолке.
- А, это от масла. Проверял, всегда ли хлеб будет падать маслом вниз. Это враньё…
- Ты думаешь, это нормально?
- Ну, я же вроде как псих. Мне нравится заниматься подобным. Возможно, если бы люди меньше зацикливались на всём, то кто-нибудь пошёл бы и присел напротив касс супермаркета, чтобы послушать их музыку, - когда он всё это произносил, его голос был таким тихим и спокойным, с каким-то придыханием, казалось, он вибрировал в воздухе вокруг тебя. – Многим стоит относиться ко всему гораздо проще. Если раздумывать над тем, что блинчики, что были у тебя на завтрак – это просто куски теста, то можно убить их вкус. Знаешь, я пятнадцать лет смотрел, как мужик, похожий на Бельмондо, стоит и курит возле своего подъезда и стареет, прежде чем понял, что в нём нет ничего от Бельмондо. Скорее, это был Стив МакКуин.
- Ладно. Довольно этого. Давай поговорим о том, что случилось перед пожаром. Почему ты это сделал? Другие работники рассказали, что за несколько дней до этого к тебе на стол попал кто-то из твоих знакомых.
- Да, это был мой старый приятель. Джимми.
- И как это случилось?
- А как это обычно случается? Попал под машину, когда вышел за молоком к завтраку для всей семьи? Что-то вроде того. Чуть более прозаично. Чуть более печально. Это был летний день, когда дети плещутся возле фонтанов. Мужчины, идущие с работы, снимают пиджаки и несут их в руках. Женщины перебрались в самые тонкие и лёгкие платья. Молодые парочки зажимаются в объятьях на скамейках. Одна из таких парочек следует к мороженщику. А через несколько секунд вокруг толпа. Кто-то звонит в скорую. Кто-то выглядывает через плечи впереди стоящих. Мужчина лежит на асфальте. Девушка плачет, склонившись над ним. Он просто упал посреди улицы, никого не предупредив. Пролежав неделю в коме, он так и не пришёл в сознание.
- Потом он попал к тебе?
- Ага. Ночью привезли на каталке.
- И что было дальше?
- Мы немного послушали музыку. Я подумал, может так ему станет лучше. Я одел на него наушники, ожидая… не знаю… просто включил плеер. Тела в холодильниках – они такие печальные. Смотришь на кого-нибудь, а у него ещё усы виднеются или борода. Ему бы жить себе спокойно… Там такое чувство… Что-то вроде полного одиночества, которое несколько раз возводили в степень. И, вот оно уже подтачивает тебя от самого пола, начиная с ног. В ту же секунду, наполняя их усталостью и нежеланием двигаться.
- И ты решил сжечь эти чувства?
- А? Нет. Я пошёл к киоску. Там дождь лил, а я всё стоял и никак не мог выбрать: пепси или кока-кола. Так и не решил. Купил сигарет. Каждый раз, как покупаю сигареты, кажется, что продавец осуждает мой выбор. А вот потом вернулся и запалил помещение.
- И, как, помогло?
- Не очень. Только успел обдумать, что всё идёт медленно ровно настолько, чтобы подвести тебя к осознанию чего-то, а потом ты не успеешь оглянуться – и умер.
- Может быть, ты хочешь закончить на сегодня? – спросил я, надеясь, что он согласится. Кажется, мне самому становилось тесно от его воспоминаний.
- Нет. Давай уже выясним всё. Вот мне интересно, как ты думаешь, существует ли взаимозаменяемость каких-то событий в пространстве, и зависят ли они от конкретного времени? Вот, к примеру, мы бы когда-нибудь столкнулись в другое время, в другом месте, при других обстоятельствах? Стали бы мы беседовать?
- Даже не знаю. Думаю, нет.
- А мне кажется, что это весьма вероятно. Но, в то же время, у меня сейчас было много времени, чтобы задуматься о неуместности своего существования. Как будто бы я всё время оказывался не там и не с теми людьми… Жаль, нельзя совершить побег в другую реальность, - он прошёл к окну. – Никогда не видел среди облаков никого, кроме овец. И меня это радует. Приятно думать, что они мягкие и пушистые, - походив туда-сюда по комнате, он сам и продолжил. – Это тяжело… К сожалению, я не могу показать тебе своего восприятия. К счастью, я не стану его навязывать. Тебе бы всё равно оно не понравилось. Я знал Джимми слишком давно и слишком хорошо. Пожалуй, отчасти это так тяжело потому, что он впитывал в себя всё вокруг. Не как губка. Скорее, как грязная тряпка. В нём можно было разглядеть частицу каждого. А теперь я в каждом вижу частицу него. Дело даже и не столько в нём, сколько в осознании, которое порушило моё отношение к происходящему вокруг. Где-то здесь должен быть вздох, исполненный сожалений. Я бы прилёг на пару часов. Продолжим в другой раз?
- Да, конечно. Зайду позже.
- Увидимся, когда увидимся, - это прозвучало как-то странно из уст человека, запертого в небольшой тюрьме, выстроенной собой.
И я ушёл выполнять свои каждодневные обязанности.


3
Затем Бастер всё-таки совершил свой побег из этой реальности. В то время как в больнице была комиссия, на повестке которой было – нужно ли влить ещё немного денег на нужды лечебницы, он решил сыграть в настоящего психа и накинулся на них, однако, не причинив никому вреда. Он прыгал на членов комиссии с криками: «Жить – вредно! Мечтать – опасно для жизни! Даже не думайте!»
Они не только посчитали, что я недостаточно хорошо лечу его, отстранив от работы с ним, но ещё и несколько раз применили электрошок.
Сейчас он сидит в кресле перед окном. Издалека выглядит ещё ничего. А вот вблизи всё совсем плохо. Его накачивают таким количеством лекарств, что руки превратились в две живых игольницы со своим уникальным рисунком, а разум утекает в противоположную от него сторону.
Теперь он целыми днями сидит перед окном, пока сестра не перевезет его кресло-каталку в палату, и пускает слюну на движение облаков. Мне кажется, ему становиться легче, когда они перед ним.
Во мне нет ни капли веры в Бога, посему надеюсь, что овечки наверху будут хранить Бастера Балдуччи, хотя бы по понедельникам.