Никчёмный герой

По утрам всё труднее подниматься. Чувствую, что даже на открытие глаз затрачиваются силы. Правое плечо отзывается ломотой и просит сжалиться при попытке опереться на руку.
Дом напротив – там все ложатся раньше. А я ещё долго не могу уснуть и хожу по комнате.
Снился дождь. А может, это был мокрый снег. Я наблюдал его из окна. Снаружи было очень холодно. Я это знал. Просто был уверен. Кажется, окно переходило в дверь. Та тоже была стеклянной. Так что всё просматривалось. Тогда я и увидел, как она подходит. В легкой кофточке и коротенькой юбке. Стоит передо мной, светлые волосы совсем вымокли так, что кажутся темнее, морозит коленки. Естественно, она промерзла вся, но я задумался только о коленках. Сотрясается мелкой частой дрожью от холода. Тушь немного растеклась. Ресницы, отяжелевшие под весом воды, зрительно уменьшили размер больших глаз. Будто бы они стали немного меньше, чем всегда. Мои тоже, наверное, стали чуть меньше, а ещё чуть тускнее и тоскливее, чем обычно, с красными дорогами капилляров. В них было всё больше утомлённости нахождением среди живых. Это пробегало в глазах едва уловимо – и именно поэтому могло напугать или насторожить. Я уже не знал, можно ли это назвать склонностью к суициду, в то время, когда прижимал её к себе, завернув в одеяло. Обнимая на ходу, я испытывал резкую потребность в тепле, как и она. И я, и она могли согреться только в человеческом тепле. Мы стояли под душем, прямо в одежде, проваливаясь всё глубже и глубже друг в друга при взгляде в глаза. А затем впиваясь друг другу в губы, словно думая, что от этого зависит судьба того маленького мира, который был раскинут только для нас двоих.
Она преследовала меня во снах. И я хотел этого потому, что больше никогда не увижу её. Появляясь, каждый раз, она была и моим спасением, и моей личной «Энолой Гей». И проблема была в том, что я боялся, что она перестанет прходить. Как наркоман, живя в ожидании, что однажды наркотики перестанут действовать и боль нечем будет прервать.
Полное сознание того, что она была сном, и всё кончилось, каждый раз лишало сил гораздо больше, чем отсутствие еды в течение нескольких дней. Я знал, что в жизни такого не произойдёт. И это бросало в дрожь, как будто я сам побывал под тем ливнем. И, проснувшись, я всё не мог понять, дождь ли за окном или пришёл в сознание поток людских машин. А может, это всего лишь помехи мирового радиоэфира, докатывающиеся до моей головы.
Мои окна выходят на дорогу. Зимой штор вовсе не было. Сейчас они есть, и открывать я их не собираюсь. Пытаясь выяснить, который час, просовываю между ними заспанное лицо, вижу, как проезжает маленькая усатая машинка – дорожный очиститель с его щётками. Значит, ещё очень рано. Можно снова поспать.
Шлёпаюсь обратно на подушку. За полминуты всё вокруг пропадает.
Из кружки с чаем идёт пар. Стёкла моих очков запотевают над ним. В комнате темно. Она незаметно подкрадывается сзади и проходит рукой по очкам, протирая их. Мы сидели и молчали, а затем начинали говорить одновременно. Замолкали. И я показывал рукой, пусть говорит первая.
Всё оборвалось – слышу, как рядом загудел холодильник. Действительность, как она есть, расстраивала и выводила из себя. Она пугала своей пустотой и холодом.
Лёжа у стены, я поводил рукой по швам обоев, словно пытался убедиться, что они на месте.
Чуть пошатываясь, понемногу поднялся.
Подъём отозвался болью то ли в желудке, то ли в сердце. Постучал себя в грудь. Прошёл к чайнику. Подождал, пока он согреется, и отхлебнул горячего чаю. Стало легче.
Поплескал водой на лысую голову. Всё ещё непривычное ощущение, когда ведёшь по ней рукой. Совсем недавно я решил поорудовать ножницами и бритвой над остатками волос. После лечения растительность на моём черепе заметно поредела. Вот я и прикинул, что так оно будет проще. Зато борода осталась такой же, как раньше.
В меня и раньше завтраки не лезли, а после всего, что прошло по моим венам и всего, что вырвалось обратно из моего желудка, я о них и вспоминать перестал. Похудел после всего – есть такое, но остался довольно крепким. Больше я потерял в вере, чем в весе. И не раз обмозговывал, что чуда не произойдёт.
Натянув на себя брюки, стал разыскивать рубашку. Кажется, после болезни я немного размяк, и теперь хотелось, чтобы, когда она находилась, то была мягкой и согретой. К сожалению, это было не так. Одеваю сверху старый заношенный свитер. Хотя бы он мягкий, пусть и с дырой на локте.
Перевесив сумку через плечо, засунув ноги в ботинки, я отправился, как и каждый день, на остановку.  Всегда еду в полупустом автобусе утром. Иногда удаётся ещё немного подремать, но не сегодня.
Выйдя из транспорта, начинаю чувствовать, как на голове тает снег, словно он падает на батарею. Натягиваю шапочку и направляюсь через лес к небольшой хижинке. Там со вчерашнего вечера меня ждёт новая кучка из сваленных друг на друга шкур.
Я работаю скорняком. Каждый день новые шкуры.
Открыв дверь и войдя внутрь, ставлю сумку в уголке. Достаю небольшой свёрток с едой и термос с чаем. Ставлю их на стол.
Начинаю разбирать шкурки зверьков в отдельные кучки, на подобных друг другу.
Пока размягчаю шкуры на улице, чтобы дальше раскроить, снова вдыхаю запахи растворов, которые используются для этого. Может быть, от них в моём лёгком и образовалась та опухоль. Уже не имеет особого значения.
Пришлось отойти от домика, чтобы прокашляться. На платке осталось немного крови. И на снегу. На фоне его белизны красные пятна выглядели довольно аляповато. Вновь накатил приступ кашля. И тут уже я стоял, привалившись к дереву, шумно вдыхая воздух ртом.
Вернувшись к домику и закончив размягчать шкуры, нужно было их раскроить, подкурить и предварительно подшить.
Закончив с раскройкой, я решил сделать небольшой перерыв и, возможно, немного поесть. Закончил с едой на половине бутерброда с ветчиной. Больше не лезло. Хотя бы чай пился. Выйдя с кружкой наружу, я присел на крылечко – и наплевать, что на улице должно быть холодно. Я всё равно этого не чувствую. Потянуло в сон, я валюсь на перила. Стакан с чаем вываливается из моей руки, оставляя небольшую проталину на снегу.
Расположившись полусидя в кресле, смотрю, как в меня вливается эта ядовитая штука из капельницы. Умру ли я первым или мой рак – уже не имеет особого значения. Сегодня я один в палате – это странно. Обычно я сижу в такой же безволосой компании. В первую химиотерапию я её и увидел, мне кажется. Сегодня она пробралась ко мне в палату. На ней белый халат с бейджиком, не могу разобрать имя. Сбросив халат, говорит, что это просто, чтобы попасть сюда. Снимает туфли и располагается на кресле со мной, приобняв руками за шею и привалившись головой на меня. Её волосы закрывают лицо, я пытаюсь убрать их рукой, которая плохо слушается. После нескольких попыток удаётся. Зная, что это последняя моя химиотерапия, обнимаю её чуть крепче и прислоняюсь к губам.
На миг становится тепло. Затем всё темнеет.