Как я улучшал показатели...

или

                                   О роли пуговицы в искусстве убеждения.
 
 
 
 
Тем, кто когда-нибудь
куда-нибудь вступал,
посвящается.
 
 
 
 
            Эпизод второй (как в „Звёздных войнах“ - не по порядку)
 
 
Он держал меня за пуговицу и противно дышал мне прямо в лицо. Снизу вверх. И я уже занёс руку, чтобы со всей дури зарядить ему в репу. А что, в нашем дворе частенько именно таким немудрёным способом решают подобные непонятки. Какого чёрта он на меня дышит? И, главное, кто он вообще такой?
Но тут он, наконец, отдышавшись, обрёл способность говорить и я великодушно разжал кулак.
- Ф-ф-у-уфф, еле тебя догнал, быстрый ты, чертяка! - начал незнакомец и, покосившись на мой кулак,  попытался мило улыбнуться, не ослабляя, впрочем, своей хватки. - Ты ведь у нас этот... как его... фу, пропасть, забыл фамилию... ну, в общем, ты у нас факультетским ансамблем руководишь?
- Ну и? А тебе чего? - ни в какую не желая удостаивать незнакомца ответной улыбкой, я попытался освободить свою пуговицу от его цепких пальцев.
- Ах, да, извини, не заметил! - он брезгливо потряс пальцами, будто только что обнаружил, что случайно вляпался в собачье дерьмо. Правда, после этого действа его рука не остановилась, а продолжала активно жестикулировать, в то время как другая крепко держала коричневый „дипломат“ под крокодилью кожу и, скорее всего, по этой, единственной, причине не могла составить дуэт беспрестанно мелькавшей первой руке.
- А я ведь, дорогой товарищ, за тобой давно-о-о охочусь. Ну, верно люди говорят, на ловца и зверь, сам понимаешь... - рука не прекращала хаотичного движения, и я даже слегка пожалел, что не позволил его клешне мирно висеть на моей пуговице. - Надо же, главное, думаю, ты - не ты мне навстречу, а ты, вон как, на три этажа от меня уже усвистал! Нет, брат, шалишь, постой. Ты что ж, прячешься от меня?
- Да ты кто такой вообще, придурок?! Я тебя первый раз вижу. Ты на себя посмотри вообще - бегать я от него буду! Сопля голландская!
- А это ты, мил друг, напрасно. Я, между прочим, секретарь комитета комсомола. Твоего, между прочим, факультета.
Я чуть опустил глаза. Верно, как же я сразу не заметил! С лацкана моего преследователя из рамки красного знамени на меня весело щурился золотой Ильич и даже, казалось, озорно мне подмигивал. Да уж, нормальный человек на себя комсомольский значок никогда не нацепит. Если и обнаружится что-то на теле нормального человека из подобной бижутерии, то это, скорее, будет нательный крестик, повешенный бабушкой в детстве. И будет этот крестик где-нибудь глубоко-глубоко под исподним, чтоб не дай бог! Потому как комсомольцы все - убеждённые атеисты.
Так значит ты секретарь, подумал я. Не простой - факультетский! Фу ты, ну ты!..
- Да хоть генеральный! Иди давай, своим комсомольцам мозги компостируй, а меня уволь - не вашенский я. Отвали, я на репетицию опаздываю.
- Нет, мил человек, постой. Я с тобой ещё не договорил. - И он снова потянул меня за пуговицу.
Вот сука! - в бессильной злобе я ещё раз сжал кулаки. Но только сжал. Пустить их в ход у меня теперь даже и в мыслях не было. Слова словами, но бить секретаря комсомольской организации, пускай такого невысокого уровня, считалось дурным тоном. Очень дурным тоном. Не сталинские, конечно, времена, но всё же. Огребёшь - мало не покажется.
- Ты ж мне, мерзавец, все показатели портишь! Ты знаешь, что ты на всём курсе один не комсомолец остался?
На понт берёт комиссар. Я-то точно знаю, что именно в нашей группе есть спортсменка, которой этот ваш комсомол тоже до пиз... эээ… не близок, короче говоря, по идейным соображениям.
- И что с того? - спрашиваю, - Очнись, парень, двадцатый век уже, свобода совести на дворе! Ты конституцию-то почитай на досуге.
 Вот, думаю, козёл. Сейчас трепологию высокоидейную заведёт, опять за вступление в их счастливые ряды агитацию зарядит. Того гляди, действительно, опоздаю...
Но он и не думал разводить долгие церемонии с прологом и эпилогом. Видимо, у него тоже было мало времени. А может, он был хорошо проинформирован о моей „непокорности“, чтоб тратить силы на бесполезные уговоры.
- Так-то оно так, мил человек, да вот только... - и тут он сделал паузу. Коротенькую такую, едва уловимую, однако в неё успело уместиться многое: его милая улыбка превратилась в иезуитскую, тон стал жёстче, а я, каким-то звериным чутьём почувствовав неладное, слегка напрягся…
 Он так и не договорил что „только“. У них так принято, у блюстителей нашего правильного мировоззрения. Совсем как у других блюстителей - правопорядка. Они все почему-то любят поиграть в доброго и злого следователя. Хлебом не корми. Похоже на то, что их одни и те же люди обучают. Утром, положим, в школе милиции, как все советские преподаватели - за сто двадцать рэ в месяц плюс тринадцатая зарплата и профсоюзная путёвка в санаторий МВД, а уже вечером, на общественных началах - а иначе как, иначе никакого карьерного роста! - на курсах комсомольского и партактива. И, по всему видать, время, отмеренное для доброго полицейского, кончилось, и настал черёд злого.
 - Не нашенский он, надо же! А в стране ты в нашей живёшь или как? Хлеб чей жуёшь, а?! - он перешёл на крик, -  Может, тоже не наш, не советский? А? Тогда смотри, с тобой уже в другом месте разговаривать будут. Пропишут тебе там и свободу совести, и конституционные гарантии! По самые гланды тебе их вставят, сучонок! Не нашенский, тоже придумал!
Ну, напугал, ты гляди! Сам ты сучонок. Пугать меня удумал, смехота! Пугалка не выросла! Да ты дедушку моего родного не видел! Когда мы с братцем моим, с Антошкой, в детстве пытались его как-то раз плотницкому делу поучить. Не помню уже: то ли доску мы не так приколотили, то ли распилили не в том направлении, что дед поручил. Помню только его перекошенный рот, занесённую над нашими стриженными под полубокс головёнками ту самую доску и дикий визг. А фраза его мне до сих пор является в предрассветных кошмарах. Мол, у него уже яйца седые, а его какие-то молокососы уму-разуму... Ну и ещё пару абзацев изысканного текста, что не в каждом порту услышишь, что-то там про его богатый жизненный опыт. Вот где страшно было!
Да и вообще, если честно, словесные угрозы меня никогда особенно не тревожили. Зато когда оппонент  явно превосходил меня физически, и то самое моё звериное чутье подсказывало мне, что скоро будет больно, тогда я проявлял удивительные чудеса сноровки и спасался бегством. А если вдруг ноги унести не получается, то... Да-да, так вы там себе и запишите: неблагонадёжен, в разведку не посылать. Честно, ребята, я пыток не вынесу: если больно, Родину могу продать…
А с этого-то „вожака“, прости господи, ну какая боль может быть? Тьфу, от горшка два вершка! Разве только от смеха кишки скрутит.
Так что я мигом расслабился: о продолжении своей безмятежной беспартийной жизни беспокоиться вряд ли стоит. И, саркастически-снисходительно бросив что-то типа „ну-ты-всё-сказал-я-могу-идти?“, продолжил путь в актовый зал…
Хотел продолжить.
Нифига! То есть, я хотел сказать: не тут-то было! Нееет, видать, заслуженно победили коммунисты тогда, в семнадцатом. Ты смотри, какой настырный! На амбразуру! На танки! На ежа голой задницей!
Привычным движением ухватив меня за пуговицу, он не дал мне и шагу ступить. И, пока я мучился сомнениями - а может, всё-таки врезать ему чутка для ума... или... или хрен с ним, с блаженным, - он, как ни в чём не бывало и снова почему-то удивительно ласково, продолжил:
- Ну, дорогой мой человек, ну рассуди ты здраво. Ты же наш, ты советский, так? Ты тогда должен знать, что на руководящих постах у нас не могут беспартийные работать…
Вот теперь уже глубоко и тяжело, как после стометровки, задышал я.
Вот гад! Я сразу понял, куда он гнёт. Он ведь, гад, в самое дорогое ударил. Прямо в сердце метит, швондер! Нет, шантаж на меня не действовал никогда, я не отрекаюсь от своих слов. Но, ребята, я что же, зря старался, зря полгода пороги обивал, выбивал, выпрашивал, на коленях умолял?! И вот у меня есть мечта моей жизни, моя музыка, моя собственная рок-группа, моё долгожданное счастье, а этот сморчок идейный меня с ним разлучить замыслил! Всё похерить из-за какого-то комсомола драного! Подловил, гад!
А я что, в конце концов, думаете, такой убеждённый и упёртый? Господь с вами: какие могут быть убеждения у семнадцатилетнего пацана в век освоения космоса, всеобщего счастья и мирного атома? Ну да, магазинные полки, мягко говоря, не блещут изобилием, но ведь никто даже и не догадывается, что бывает по-другому. Железный занавес, язви его в качель!  Так что - как бы это помягче - клал я на ваши убеждения!  И на левые и на правые. Нашенские и ненашенские. И на красные и на белые. На зелёные, голубые и розовые. И даже на фиолетовые, если таковые вдруг отыщутся. На лю-бы-е!  Да мне просто тупо лень учить устав этот дебильный и играть в их показушные игрушки, как это может быть не ясно? Что мне, заняться, что ли, больше нечем?!
А самое главное, надо тащиться в райком комсомола, отсидеть там долгую, как дедушкина жизнь, очередь страждущих приобщиться к священному делу вечно живого Ленина, и с торжественной рожей ответить на десяток вопросов с подковырками. А затем, опять же на перекладных, переться через весь город получать вожделенную красную книжицу. Ту самую, с ликом Ильича и с длиннющим иконостасом из орденов. И с твоим собственным, как новоявленного послушника, образом за фиолетовым окладом райкомовской печати - чуть пониже на первом листе. И уже, наконец, самое-самое трагически и непоправимо обидное: с этого самого момента часть твоих доходов пойдёт на содержание таких вот клоунов, один из которых сейчас прочно ухватил меня за пуговицу.
Об этих своих душевных терзаниях я и поведал нашему комсомольскому вожаку, приправив для вящей убедительности свою пламенную речь парочкой цитат из дедушкиного репертуара. Я ничуть не пытался смягчить горькую правду жизни. Напротив, в моей душе продолжала теплиться надежда, что, увидев такую политическую незрелость и идеологическую неблагонадёжность, наш духовный пастырь плюнет в сердцах, проклянёт меня как грешника и ...отпустит восвояси. Расти над собой и повышать уровень классового самосознания до требуемого уровня. Дозревать, одним словом.
 Думаете, он внял моим мольбам? Ха! Плохо мы с вами ещё это швондеровское сословие, оказывается, знаем. Надо же, как правильно в народе говорят: как с гуся вода! Он и бровью не повёл! Ни одна жилка не дрогнула на просветлённом высокими идеалами челе.
- Что ты! Наоборот, ты просто обязан быть в наших рядах! Ты посмотри, как ты умеешь отстаивать свою позицию! Нам очень нужны такие стойкие марксисты! Не то, что некоторые. Что ни скажешь - ура, вперёд, горячо одобрЯм, да здравствует!.. Стадо. Как с такими коммунизм строить? Вот видишь - это раз! - часто-часто затараторил он. - Другой твой плюс: ты же наверняка работы Владимира Ильича Ленина конспектируешь... Так? Таак. И общественной работой занимаешься. А говоришь, не достоин. Вооот, значит, ещё и скромный. То, что надо! Ты же наш!
- Да какой я, к чертям, ваш! - всё, моя минутная растерянность прошла и во мне снова проснулось  ослиное упрямство и  неуступчивость шантажу. В мозгу щёлкнул какой-то потайной выключатель, который вечно побуждает меня резать