Миллионщица

вам!» и включил зажигание. Набившее оскомину «доброе здоровьечко» действовало Клавдии на нервы, но терпела, не подавала виду.
Припарковались напротив – возле универмага, как раз отъезжал «Москвич» и Вася успел втиснуть свои «Жигули» на освободившееся место. Народ на базаре кишмя кишел. Торговые ряды располагались двухпланово. Основное торжище занимало бывший сквер, от него под прямым углом, заполнив тротуар, тянулись четыре линии ларьков из звёздно-полосатой и иной парусины, открытые прилавки и попросту лотки. Значительное место здесь занимали детские товары, обувь, а в конце рядов торговали всяким хламом, вплоть до ржавых гвоздей. Закуток в вершине угла занимали лоточники со съестным, здесь же обретались цыганки, увешанные плакатиками «Куплю золото» и гадалки того же племени, совершавшие периодические вылазки в стан зазевавшихся лохов.
Лиза, распахнув глаза, ухватив за рукав мужа, лавиной обрушилась на детские товары.
- Обувь глянем, - сказала Клавдия своему супругу. – Ты иди к мужской, а я с той стороны по женской пробегусь. Ты меня жди, я быстро, башмаки себе тёплые выбери.
Но вовсе не шедевры ширпотреба, импортируемого из соседних подворотен, являлись её целью. Пройдясь взглядом по тёмным, словно неумытым, лицам цыганок, остановилась на одной – наименее замурзанной, и на вид довольно смышлёной.
- Позолоти ручку, красавица, всё скажу, – что было, что есть, что будет, - тараторила предсказительница, хватая потенциальную жертву за руку.
Клавдия руку выдернула, сказала повелительно:
- Погоди, позолочу, позолочу, не переживай. Сотню хочешь заработать?
- Чего надо? – цыганка поправила цветастую шаль – неизменную принадлежность представительниц кочующего племени, глянула умными глазами. – Говори.
- Вот тебе двадцать тысяч, - Клавдия и глазом не успела моргнуть, как согнутые углом купюры исчезли из её руки. – Это задаток. Сделаешь, как велю, получишь остальные восемьдесят и ещё полста за гадание.
Цыганка выслушала, зачем-то, прищурившись, посмотрела на солнце, поглядела поверх Клавдиного плеча.
- А-а, это, вон тот? В кепочке? У него имя из четырёх букв.
Клавдия хмыкнула, надо же, какие глазастые, всё примечают! (Васю с этого места не было видно).
- Ты меня за дуру-то не держи – имя из четырёх букв. Вот угадала!
- Ты меня тоже за дуру не держи, ещё две сотни дашь, не то ему всё расскажу.
- Ну ты и змеюка!
- Да уж не знаю, кто из нас ядовитей!
Сеанс предсказаний прошёл как по писанному. Не ведая того, Владимир подыграл лицедейству, придав ему естественный вид.
Клавдия подошла к мужу запыхавшаяся, раскрасневшаяся на морозце, рукой небрежно махнула:
- А-а, ничего не нашла. Ты-то себе выбрал?
Пробежавшись глазами по товару, заставила примерить высокие шнурованные ботинки с квадратными носами на толстенной фигуристой подошве.
- Да ну их, дерьмодавы какие-то, - отнекивался Вася, но под натиском жены обул левый ботинок и встал на картонку.
- Чего ты, сейчас все в таких ходят. Для наших Мысков само то, - вставила своё слово подошедшая Лиза. Деньги были истрачены – супруг держал два объемистых пакета – и теперь она с завистью поглядывала на соседей, ещё только смаковавших процесс покупок.
Клавдия оглядела Васину ногу в заморском башмаке, молвила решительно: «Берём!», зашелестела хрустящими бумажками. За руку дёрнули, ладонь инстинктивно сжалась. Клавдия сердито оглянулась. Сзади стояла разбитная цыганка, вожделеющим взглядом взирающая на деньги. Клавдия фыркнула.
- Чего тебе? Погадать, что ли? Не надо мне этого, - и поочерёдно обратилась к Лизе и супругу: - Надо же! Деньги достать не успела, она уже тут как тут. Гони её в шею, гадалок мне ещё не хватало.
Вася заворчал, издавая угрожающие звуки, сделал жест рукой, означавший желание шугануть надоеду. Та шагнула в сторону, увёртываясь от Васиной длани, и не отставала.
- Слушай, подруга, отвяжись. Чего прилипла, как банный лист? – Клавдия расплатилась, отдала покупку мужу. – Господи, ты ещё здесь? Чего ко мне привязалась? Других людей нету?
На них оглядывались с удивлением и интересом. Цыганка уже хватала за руку.
- Денег жалко, красавица? Не жалей, деньги – дым. Детушек моих некормленых, непоеных пожалей.
- На, на, на, гадай! – воскликнула в сердцах Клавдия и протянула руку.
Цыганка смотрела на ладонь, взглядывала в Клавдино лицо, морщила лоб. Не выпуская ладони из рук, зацокала языком.
- Удачливая ты женщина. Деньги у тебя есть, и удача будет, - цыганка покачала головой. – Жалко мне тебя, красавица. Горе ждёт тебя великое. И удача будет, и горе будет.
- А меня, что ждёт? Жену горе ждёт, а мужа? – хохотнув, Вася протянул руку: - Говори всю правду! Где горе, где удача?
- Зря смеёшься, голубок, я только правду говорю, - оглядев Васину десницу, гадалка выпустила её из рук, и велела Клавдии: - Деньги давай, потом скажу, а так не буду.
Клавдия пошуршала в кошельке приготовленными тысячами и, скомкав, отдала гадалке. Деньги снова с неимоверной быстротой исчезли в чёрно-цветастых одеждах.
Цыганка взяла Васину ладонь, пригляделась внимательней, отогнула вниз пальцы, сдвинула манжету с запястья, и, вновь вперив взгляд в извилистые линии судьбы, шумно задышала.
- Всю правду, красивый, хочешь знать?
- Всю-всю, - засмеялся Вася, с насмешкой глядя на паясничающую предсказительницу.
- Так вот, красивый, не будет у тебя ни горя, ни удачи. Сроку тебе осталось полгода.
Цыганка отпустила ладонь и рука Васина безвольно повисла. Обе пары стояли как оглушённые. Первой нашлась Клавдия.
- Ах ты, подлая! Ты что мелешь! – негодующий возглас прозвучал в пустоту – злобной пифии и след простыл.
Добродушный Володя похлопал соседа по плечу.
- Не бери в голову, Васёк! Это она со зла. Я их натуру знаю. Обозлил ты её, вот и каркает. Это у них всегда так. Я уж года три как помереть должен был. Вот, так же как эта привязалась одна – позолоти да позолоти ручку. Я её как шуганул, так она метров на пять отбежала и орёт: "Через год от рака сдохнешь!» И на руку не глядела, так нагадала. Это ещё когда было, а я и по сей день живой. Верить их сказкам, вот ещё!
- Вот же зараза, на фига я ей деньги давала! – сокрушалась Клавдия. – Думала, чего хорошего нагадает. Да я теперь спать не смогу.


С осени до весны Вася трудился на возведении хором как каторжный: часов по четырнадцать в сутки. От стройки отвлекался лишь для закола свиней. За день управлялись с двумя-тремя хрюшками, и супруг действовал, как заправский мясник, и супруга свои обязанности исполняла сноровисто. В декабре закончил потолок и взялся за крышу, но погода внесла поправки в ход работ: забуранило, аж дом качался. Вася переключился на пол: прокинул в дом хитрую времянку и работал электрорубанком при дармовом свете, заканчивал труды часов в восемь-девять.
И всё это время тихо пил. Клавдия не перечила – «Пей, уж раз так охота, только не буянь». Пил Вася в одиночку и пьянел быстро – с одной бутылки падал в лежку, да и та иной раз оставалась недопитой. По этому поводу недоумевал – куда прежняя сила да выносливость подевались. Супруга беспокоилась зря, на буянство и дебоширство даже не поманывало. Когда хмель заволакивал снулый разум, Васе хотелось плакать, иной раз на глазах действительно выступали слезы, и он тёр кулаком веки до красноты. Чёрная свинцовая тяжесть заполняла голову, давила на сердце: он – соучастник, значит тоже убийца и нет ему никакого прощения. Утром заботливая жена подавала полстакана забористой самогонки, от которой в сон не клонило. В обед следовала такая же порция, и темп работ поддерживался на должном уровне. На морозе хмель улетучивался быстро, только к вечеру Вася чувствовал внутреннюю слабость во всём теле. Раньше такого не испытывал, раньше бывала просто усталость.
Иногда Клавдия наведывалась к мужу, ходила по комнатам, фантазировала:
- В этой комнате у меня будет швейный цех, четыре машинки вполне уместится. Летом начну оборудование закупать.
- Швеями кого возьмёшь? – спрашивал Вася.
- Да хоть бы Лизку. Чего у неё – руки не оттуда растут? Научу. Баба, не поймёшь что, то ли работает, то ли нет. Чего ей без дела болтаться? Хоть работает, хоть не работает – всё равно денег не платят, а у меня заработок обеспечен. Пойдёт ко мне.
«Прямо так ты и пожалела Лизку, - думал про себя супруг. –  В рот тебе заглядывает, поэтому и взять хочешь». Вслух иронизировал:
- А в зале что будет? Футбольное поле?
- Зал разгородим, - серьёзно отвечала Клавдия, не обращая внимания на насмешку. – Со стороны улицы примерочную устрою, стол раскроя, конторку, мне много не надо – лишь бы стол втиснуть. Со стороны двора кухня будет, печь с котлом поставим.
- С кухней ясно – фундамент под печь летом залили. Спать где будем? В бане?
- Спать будем здесь, - Клавдия показывала на комнату, обращённую во двор со стороны нынешнего жилища.
В январе ударили крепкие морозы, бураны улеглись и Вася вернулся к крыше. Клавдия привела мужиков, и самогонки не жалела. И не даром – до февраля крышу закончили, правда, стелить шифер решили летом.
На Новый год ездили в Листвянку. Средство передвижения теперь водила исключительно Клавдия, Вася из-за укоренившейся привычке к утренней опохмелке, за руль не допускался, на него возлагалась иная, менее презентабельная миссия – техуход и подготовка машины к рейсу.
Встретили Новый год, как полагается – и песню спели, и телевизор посмотрели, и тосты заздравные произносили. Женщины угомонились в два, мужчины колготились до четырёх. В восемь Клавдия поднялась вместе с матерью и засобиралась домой – корова не доена, свиньи не кормлены. Мать с умоляющим видом заклинала остаться – посидеть днём с пельменями. Дочь отказывалась – гонять взад-вперёд неохота, знать заранее, что праздник затянется, попросила бы соседку управиться, но всё ж таки дала себя уговорить. Васю не тревожили, машину запускал отец, проснувшийся от бабьей суеты и поднявшийся посмолить цигарку. Завели «Жигули» быстро, для экономии времени отец грел воду во дворе паяльной лампой, да и погода ради праздника дала людям послабление.
Управилась Клавдия махом – корм запарили с вечера, оставалось плеснуть в пойло горячей воды. Пока корову доила, вода и согрелась. К её возвращению на плите кипели пельмени, отец со средним сыном и зятем похмелялись, закусывая холодцом с хреном. Семён пришёл без своей стервы, сестра поздоровалась вполне дружелюбно, и поздравила с праздником. Раздевшись, помогла матери вынуть пельмени, села за стол. Отец свои сто грамм выпил и более к рюмке не притрагивался, Семён же с Васей продолжали поздравляться. Муж на глазах мрачнел и размякал: черты лица оплыли книзу, взгляд не поднимался от тарелки, нервы у Клавдии шалили, не выдержала, велела матери прибрать бутылку. Семён вознегодовал и напоследок налил ещё по одной, до самых краёв. В досаде на сестру проворчал:
- И всё-то ты, Клавдюха, командуешь. Всё-то тебе надо, чтоб, по-твоему, выходило. Смотри, как мужиком докомандовалась – затуркала, сидит как неживой, одна кожа да кости остались. Всё тебе кого-то надо, надо, надо…
- Ты в мою жизнь, Сенечка, не лезь, - огрызнулась сестра. – Я в твою жизнь не лезу, и ты оставь эти разговоры. По-человечески жить хочу вот и мужиком командую. Вашего брата без пригляда оставь, так и будете квасить через день да каждый