Страшная ли, добрая ли сказка.

Часть I. До.

Берт брел по глубокому снегу практически в полной темноте. Натыкаясь на ветки, спотыкаясь и падая в сугробы. Легкий клубный костюм не защищал от лютого мороза, от которого у молодого человека не только стучали зубы, болели обмороженные руки и дрожало все тело, но и туманился разум.
Непонятно, что могло освещать ему путь, но он все же различал впереди силуэты могучих елей. Куда идет – он не имел ни малейшего понятия. Но шел вперед, ибо другого ничего не оставалось. Он не боялся смерти, но был человек действия. Пока можно делать хоть что-нибудь, надо было хоть что-нибудь делать.

В очередной раз споткнувшись и утонув лицом в глубокий снег, Берт, наконец, не выдержал и заплакал. А не плакал он очень давно. Последний раз - лет двадцать назад, когда у него отобрали во дворе велосипед. Только теперь все было иначе. Тогда было кому утешить, успокоить – теперь нет. Теперь все шло к осознанному концу. Страшному и бессмысленному. Только конец этот все не наставал. Он играл со своей жертвой. Зачем? Был ли в этом смысл? Спросить не у кого. Ни избавления, ни утешения не дождешься.

Поднявшись, парень стиснул до боли руки (чтобы прилившая кровь хоть чуть их согрела), сделал несколько резких движений еще живым телом и двинулся дальше. А впереди были лишь бесконечные силуэты мохнатых еловых лап на фоне почти кромешного мрака.

***

– Отец, зачем такая суровость, такая жестокость? Честно ли это? Оправдано ли?
Мужчина в летах отложил в сторону пустую трубку и, взглянув на обратившегося к нему с вопросом молодого человека, глубоким голосом изрек:
– Да, это не честно, сын мой. Но... разве есть иной способ отделить настоящее от поддельного? Глубокое от наносного?
– Думаю, я понимаю, о чем ты...
– Ты понимаешь, сын мой. Мы суровы не для потехи. Но для того, чтобы не совершить ошибки, поправить которую невозможно.
– Опять понимаю тебя, отец. Но... но если ошибка уже совершена, зачем тогда мучить себя и других?

Отец улыбнулся:
– Безусловно, не для того, чтобы самих себя оправдать.
– Зачем же тогда? - настаивал молодой человек.
– Зачем? Странно, что спрашиваешь. Или играешь со мной?
– Ответь.
– Хорошо. Ты просишь сказать вслух – я скажу. ЧТОБЫ ДАТЬ ШАНС.
– Дать шанс? Кому?
– ВСЕМ.
– И нам?
Пожилой мужчина замолчал и лишь потянулся за трубкой, которая давно погасла.

***

– Мама, мама! Смотри, какая большая шишка!
Маленькая девочка, утопая в снегу, подбежала к выбившейся из сил молодой женщине.
– Можно я оставлю ее себе, мам?
Измученная мама едва сдержалась, чтобы не отшвырнуть протянутый ей детскими руками предмет и не крикнуть на ребенка. Но в последний момент глубинная, пожалуй, первый раз родившаяся в ней мудрость внезапно все перевернула у нее внутри. Она практически не видела в темноте ни саму девочку, ни найденную ею «замечательную» шишку, но неожиданно для себя решила подыграла дочке:
– Ух-ты! Да, очень красивая. Где ты ее нашла? Мы поставим ее в сервант, и у нас дома будет пахнуть лесом.

– Ура! – закричала девочка и сунула шишку за пазуху куртки. – Я еще поищу, можно?
– Можно. Но... лучше, если, не тратя времени, мы пойдем дальше, – мягко предложила женщина.
– Хорошо! Я буду идти вперед, мам, и искать по дороге красивые шишки, которые мы потом выставим в нашем серванте.

«В нашем серванте... У нас дома...» – у женщины защемило сердце. – «Разве эти слова еще имеют какой-нибудь смысл?»

– Мама, а где тот мальчик с папой, машина которых застряла в речке, съехав в обочину?
Женщина, еле сдерживая эмоции, спокойно ответила:
– Они впереди, Марта. Наверняка, уже вышли к какому-нибудь отелю и ищут нас.
– Правда? Как здорово! А в этом отеле есть камин? Я хочу согреть свои руки. Они замерзли так, что совершенно меня не слушаются.
Женщина чуть не закричала навзрыд.

«Нет! Молчи! Пусть девочка до последнего верит в хороший исход», – приказала она сама себе и вслух сказала:
– Безусловно, есть, Марта. Потерпи. Еще чуть-чуть и все это кончиться.

Да-да. Еще чуть-чуть и все это, воистину, кончиться...

***

Арест чиркнул зажигалкой, но она не зажглась. Он предпринял несколько попыток, но безуспешно.
– Ого! – удивился мужчина. – Впервые моя зажигалка меня подводит! Вот уж точно, конец всему!
Сунув обратно в карман огарок сигары, он поправил на плече карабин и попытался оглядеться. Смысла в этом было немного, ибо во мраке ничего невозможно было увидеть.
– Может, пальнуть пару раз? – спросил он сам себя. – Пристрелю кого – ну и ладно. Хоть человеческий голос услышу.

Неясно, была ли это шутка, но Арест снял карабин, прицелился в темноту и несколько раз прошептал: «Пах, пах». Потом вернул карабин на плечо, так и не нажав на курок.
– Что-то становится скучновато, – опять заговорил он сам с собой. – Это совершенно никуда не годится! Ей-богу – сейчас кого-нибудь встречу и пристрелю!
Мужчина поднял повыше ворот и поплыл по глубокому снегу.

***

– Смешно. Не правда ли, отец? – спросил молодой человек, занимаясь приготовлением чая. – Поминать Бога всуе, да еще в контексте намерения совершить злодеяние. При том бессмысленное.
Отец вынул мундштук потухшей трубки изо рта, но промолчал.
– Или ты видишь в этом тонкий жизнеутверждающий смысл? – предположил молодой человек.
Ответа не последовало. Похоже, когда пожилой мужчина молчал – этим он выказывал свое согласие с прозвучавшими утверждениями. В целом. Мелочи же ему сейчас обсуждать не хотелось.
– Да-да. Понимаю тебя, – сын налил чай и устроился в кресле подле пылающего камина. – Ему ты тоже решил дать ШАНС. Безусловно, без таких индивидуумов было бы скучно. А когда скучно – это «совершенно никуда не годится! Ей-богу...»

Последняя фраза заставила отца строго посмотреть на сына.
– Извини, – тут же поправился тот. – Сказал глупость. Вернее, лишь повторил.
– Ты не они, чтобы повторять глупости, - сухо отчитал сына отец.
– А им можно?
Мужчина снова отвернулся:
– Можно. Не всем... Но можно.

***

Ах, как было бы красиво сейчас!

«Как было бы сейчас красиво вокруг, если бы светило солнце, а ноги не коченели в снегу!»
Так думал господин Ханна, сидя на пеньке и отхлебывая из фляги, в которой уже почти ничего не осталось. Когда невдалеке послышался хруст ветки, он даже не шелохнулся: зверь ли, человек ли – какая разница?
"Другой фляги у них все равно, наверняка, нет!"

Хруст повторился. И уже совсем близко.
Господин Ханна набрал в легкие студеного воздуха, совершенно не заботясь о своем здоровье, и заорал:
– Стой, стрелять буду!
В ответ послышалось тяжелое падение в сугроб, перемежающееся с резким хрустом множества веток. Не в силах сдержаться, господин Ханна расхохотался:
– Кого нелегкая принесла?! И какого милого Вы, уважаемый... или уважаемая?.. вздумали ко мне подкрадываться? Кстати, с Вами там все в порядке?
Ответа не последовало, но послышалось клацанье затвора.
– Ого! Да Вы, никак, намерены в меня стрелять? Сделайте одолжение, если только способны стрелять прицельно в такой темноте. Коньяк у меня закончился, так что мне уже все равно.

Раздался громкий выстрел, и сверху посыпались хлопья снега.
– Ну, так я и знал – в такой темени даже кошка прицельно не выстрелит! – иронично отреагировал полноватый мужчина с пустой флягой в руке. – Впрочем, похоже, что Вы намеренно стреляли поверху?
На несколько мгновений воцарилась тишина.
– Кто Вы такой?! – послышалось, наконец.
Человек на пеньке спрятал пустую флягу и представился невидимому собеседнику:
– Вильям Ханна. Писатель, этнограф, культурный деятель, социолог. Пятьдесят пять лет. Женат. Трое взрослых детей. Достаточно? Или еще что-нибудь о себе рассказать.

– Что Вы здесь делаете?! – снова проревело из темноты. – Чего орете, как сумасшедший?! Пьяны?!
– Каюсь, пьян. А что делать? За то, что напугал, простите – бес попутал... Вам помочь? Вы где?
– Оставайтесь на своем месте! Или я пристрелю Вас!
Снова послышался хруст, и в темноте, наконец, появился силуэт человека.
– Я не в том настроение, чтобы терпеть такие шутки! Возьму и пристрелю Вас!
– Смею повторить, это будет не самый худший для меня исход из той ситуации, в которой я оказался, – парировал Ханна. – А Вы охотник?

Пришелец отряхнул снег и ответил:
– Да-да, охотник. На зверей, на людей. На кого придется.
– О-о! Я понял. Стреляете во все, что можно подстрелить. Не ради выгоды и без личных претензий.
– Вот-вот. Вижу, Вы умный собеседник.
– А коньяка у Вас нет?
– Не пью.
– Печально.
Незнакомец подошел и бесцеремонно уселся на тот же пенек.
– Подвиньтесь. Здесь Вам не отель.

Отложив карабин в сторону, он продолжил:
– Раз Вы умный, то, может, ответите: что за ерунда творится вокруг? Такой темени я отродясь не помню. И даже моя зажигалка отказывается гореть.
– Могу ошибаться, – начал Хана, – но, похоже, что это конец.
– Конец?
– М-да. Конец всему. Глобально философски.
– Но ведь мы еще существуем. В чем тут философия?
– М-м... То, что мы еще существуем, думаю, лишь попытка дать нам возможность подвести итоги.
– Какие итоги? О чем Вы врете?

– Ну... как Вам сказать? От того, как мы подведем эти самые итоги, еще многое может измениться.
– Я бы предпочел подводить итоги где-нибудь в тепле.
– Признаюсь, я тоже. Но в том-то и соль. В тепле Вы не станете этого делать. Человека пока не пихнешь головой в холодный сугроб – он не начнет ничего переосмысливать.
– Ага! И поэтому Вы меня напугали, заставив зарыться с головой в сугроб?
– Я не хотел. Просто мне страшно здесь, в одиночку сидя. А по натуре я человек веселый.
– Пристрелить бы Вас за Вашу веселость... Лучше скажите, что нам делать дальше?
Ханна хотел что-то сказать, но тут со стороны долетел протяжный и надрывный звериный вой.

– Волки!
Незнакомец вскочил и вскинул карабин.
– Возможно, – согласился Ханна. – Но больше похоже на собаку.
– Не умничайте! Вы еще и зоолог ко всему?
Господин Ханна не ответил. Он встал с пенька и медленно поковылял через сугробы в кромешный мрак.
– Эй, куда Вы? – окликнул его человек с карабином. – С ума сошли?
– Предпочту, чтобы меня съели волки, чем замерзать тут.
– Вы псих?!.. Стойте! Я не хочу оставаться один на этом Вашем пеньке! Хоть Вы и идиот, но придется идти с Вами!.. Не бегите!

***

Его звали Дик.
Вернее, так его звала хозяйка. Только теперь она лежала в снегу, не подавая признаков жизни. Дик скулил, пытался лизать ей лицо, коченея от холода сам, скручивался подле нее калачиком, надеясь, что сможет так ее согреть. Когда же понял, что все бесполезно, вскинул морду к воображаемой на небе луне и громко завыл.

Почему?! Почему она лежит бездыханная? Почему не треплет его за шею? Почему все так?!

Дик издал еще несколько надрывных звуков и, продолжая дрожать от холода, лег на хозяйку и замер. Его морда уткнулась ей в лицо.
Он больше не встанет.

***

– Все, хватит! – молодой человек отставил чашку с чаем и встал. – Я больше не в состоянии это терпеть, отец. Или кончай все, или я ухожу.
Пожилой мужчина тоже отложил пустую трубку и встал.
– Ты торопишься, сын мой. Ты торопишься. Ты еще слишком молод. Но... если ты больше не можешь терпеть, тогда заканчивай все сам, как считаешь нужным. Я верю тебе. Собственно, мне больше некому так верить, как тебе.
Более не говоря ни слова, отец удалился.