Предисловие: Взгляд из прошлого...
(Взгляд из прошлого)
1
– А…а! люди добрые, где вы? Как же без вас теперьча-то люди жить будут?! – дурьниной орал посреди проспекта невысокого роста двадцатипятилетний типчик. Он, беспорядочно кидался то к одному прохожему, то к другому, при этом всячески пытаясь подобострастно заглянуть каждому из них в глаза. Люди молча старались побыстрей от него отделаться, отмахнуться как от чего-то назойливого. И даже иные из них с несколько брезгливой опаской торопливо проходили мимо. А кто-то, завидя ещё из далека, совсем делал такую наружность, будто бы его вовсе не замечает. Только всё напрасно это было. Потому что тогда, тот проворно хватался своими длинными и корявыми пальцами за рукава прохожих и чуть ли не повиснув, был как бы даже готов тащиться за ними, пока те не выслушают его полностью. Отчего те, тут же, проворно и нервно одёргивали его. И наконец, понимая бессмысленность в тактичном поведении к нему, они уже совершенно пренебрежительно и возбуждённо освобождались от него, и бежали уже теперь прочь – быстрей и дальше – пряча свои смущённые лица в озабоченность.
Всё произошло необычайно странно и совсем даже к тому же неожиданно. Я зашёл давеча в завсегдатае своё кафе на проспекте Ленина, просто слегка захотелось перекусить. Где, собственно говоря, всё дальнейшее-то и произошло как-то так небрежно, невзначай. Вот только что, мы вроде бы ещё с ним только-только разговаривали (вернее, говорил он, я-то в основном слушал); мы, вообще, только что с ним познакомились, буквально, где-то полчаса или час тому назад. Он-то и был, вообще, инициатором такого нашего не нарочного столкновения. То есть, этого случайного как бы общения по судьбе. При всей своей необычности в облике, одеянии своём, даже каких-то аляповатых манерах своих – он совершенно не был похож на какого-нибудь бомжа. Хотя никого другого так сильно и не напоминал. Поначалу он подошёл ко мне и, ни с того ни с сего, попросту как-то даже странным образом, хотя и с не умеючи скрываемым отчаянием, попросил, чтобы я угостил его. Дескать, дал ему чего-нибудь покушать, а если возможно, то он (как он сам выразился): «Вполне бы и не отказался сейчас выпить даже водочки». Наглость и бесцеремонность его, меня совершенно озадачили и как бы даже обезоружили. Хотя, и что подкупило меня: ни в лице его, ни в словах даже и намёка не было на что-то такое безответственное или неосмысленное. Я не знаю, но он, почему-то подошёл именно сразу ко мне, хотя людей вокруг было немало, как будто был заранее уверен, что я ему вот уж точно не откажу. В конце концов, он оказался прав.
Он сразу же назвался Колей, как будто это для меня было немыслимо важно… (судя по дальнейшему его поведению – видимо, как звать меня, во всяком случае, ему было до крайности безразлично). И вот этот-то самый Коля (несмотря на его такие наглые выходки), визуально же был вполне безобидный, вполне, к вашему сведению, внешне непритязательный и, причём не только, казалось бы, по наружному своему облику, как я мысленно тогда почему-то определил, но, наверное, и в самом деле он от роду всячески старался быть таковым. Кроме того, где-то в глубине моего сознания зафиксировалась его интуитивно знакомая мне до мозга костей странность, или какая-то некая архаичность, что ли: в его манерах, словах, высказываемых им выражениях, в конце концов, особенно в одежде … Что-то необычайно навязчиво бросалось мне прямо в глаза – царапая своими когтями мои уже такие далёкие закоулки памяти. Может, это, только, кстати, и послужило в какой-то как раз степени явной и неожиданной моей такой подсознательной предрасположенности к этому субъекту, или к такому, может быть, несколько неоправданному благоговению к нему. Что-то такое, ностальгическое, во мне неожиданно как бы шевельнувшись, взбрыкнуло – где-то в глубине моей природы, а ожив однажды, уже не хотело снова умирать.
Бесцеремонно и молча пережёвывая предоставленный ему мной чебурек, а прежде, кстати, опрокинувший с демонстративной лёгкостью поспешно налитую мной в одноразовый стаканчик водку, человек жадно, наконец, покончив со всем этим и нисколько не смущаясь, всё-таки потом опять заговорил. Постепенно в своём рассказе, вроде бы как поначалу лишь намекая, а впоследствии даже уже утверждая: будто бы он, как минимум – пришелец из прошлого.
Сразу скажу: во всё, что он мне тогда прямо незамедлительно, напрямую, без каких-либо намёков поведал, я и сейчас, ровным счётом, вполне, наверное, справедливо не верю. Считая, что тогда, что сейчас, его либо сумасшедшим, либо забавным выдумщиком, да и вряд ли, наверное, вообще когда-нибудь поверю даже в будущем. Хотя рассказать вам это, считаю непременно для себя обязанным. Слушал я его поначалу, в общем-то, вполуха, невнимательно, с некоторым, особенно в первое время, каким-то категорическим, почти даже не прикрытым, что ли сомнением и скорее, даже нежеланием вникать в самую суть. Однако, ему надо отдать должное, откровенно видя весь этот мой скептицизм, мою, если можно так выразиться, почти открытую индифферентность, Николай с величайшим терпением закончил своё повествование. И теперь вот, очевидно, моё откровенное такое недоверие и убило в нём последнюю надежду, красноречиво послужив как раз тому, что он теперь бегает там, как дурак, на улице в своём неадекватном таком протесте моему и всеобщему мнениям. Но я, честно говоря, как ни старался бы – всё равно ну никак, при всём своём даже неимоверном таком каком-либо желании, не смог бы ему хоть какую-нибудь малюсенькую капельку поверить.
Вот он там сейчас и беснуется в своём бессилии, выражая истерикой свою откровенную обречённость: а что я-то могу поделать?! у меня-то, всё, по крайней мере, в порядке. Я нахожусь здесь: на своём, как говорится, месте и в своём, заметьте, времени… и то, что он там орёт, привлекая к себе всеобщее внимание изумлённой публики, меня совершенно не касается. Он, скорее, больше пугает людей, нежели располагает их к чуткости. Вот, к месту изъясняясь, в подтверждение к моим словам, очевидно, немало перепугавшаяся немолодая продавщица-лоточница уже встревожено и торопливо пытается дозвониться куда-то по мобиле (видимо, несомненно, куда следует); при этом растаращив в недоумении глаза и глядя конкретно на него.
Я ещё раз повторюсь, я конечно, не очень-то или, вернее, совсем не верю в его байку, но всё-таки что-то отдалённо привлекло меня. Вне моего желания, в ней (в этой его сказке), в моём внутреннем понимании, что-то весьма как бы жёсткой и властной рукой своей тронуло меня в памяти моей, даже в некоторой степени, с каким-то трепетом и свежестью отразившись где-то на моих впечатлениях. Может, неожиданная правдивость передачи на словах некоторых моментов эпизодов того времени, которые мне даже чем-то ценны теперь в моей душе? Я ведь, честно говоря – видимо к старости, что ль своей (не знаю!) – ещё ярче вдруг почему-то помню те, теперь далёкие, но такие по невероятию своему, тем не менее, близкие моему сердцу семидесятые годы прошлого века, когда я ещё учился в средней школе на Октябрьской. Ведь тогда – я был ещё отроком. А может быть, я всё-таки хоть маленькую толику внимания, но, тем не менее, уделял ему и по каким-то другим причинам?
Ведь он, шельмец, передавал рассказом обо всём этом, что касается того времени, так запросто, так обыденно и в тоже время абсолютно свежо и достоверно; хотя к тому же и говоря об этом, некоем, как о том, вроде бы ещё даже вовсе непотерянном и совсем даже не утраченном им периоде. Правда – и самое главное: но его возраст совсем не соответствовал по любым подсчётам, что он мог даже захватить-то вообще тот момент времени. И это не только визуально. По крайней мере, зная некоторые факты, он должен быть на самом деле, как минимум, старше меня лет эдак на десять (а мне-то полтинник), а уж ни так чтобы вот так вот совсем молодо выглядеть. Тем не менее, он говорил, как будто всё происходило с ним вот это, по меньшей мере, взаправду только позавчера, ну, в крайнем случае, неделю, месяц назад.
Между тем, думая об этом как бы промежду прочим, я всё-таки увлечённо наблюдал за происходящим на улице, а там уже, откуда ни возьмись, образовались сотрудники полиции. А, кстати! да вот и «воронок» их стоит на обочине; токмо, должно быть, подъехали. Теперь они, подойдя к нему, с полной серьёзностью и значимостью решали неожиданно возникший в общественном месте инцидент с новым этим моим загадочным случайным знакомым. Тот, кстати, сразу как-то при их появлении вдруг поразительно притих, испугавшись вроде, сник, весь как-то съёжился, и, виновато, исподлобья, только теперь поглядывая на невозмутимых полисменов, стеснительно мявшись ногами, стоял, заламывая себе руки. Он, как бы опасаясь их вероятной грубости к нему – по-ребячьи, даже, скорее, как-то по-детски шмыгая беспрестанно носом, будто бы вот-вот сейчас разрыдается и тут же размазывая неуклюже – текущие гужом сопли трясущимися руками по унылому лицу своему – тоскливо молчал.
Ну, вот – как говорится: дошумелся! Его, вероятно, пригласили в «воронок», и он послушно туда проследовал… верно, повезли в отделение. Теперь, как говорится, и забыть бы о нём, но некоторые тяжёлые мысли, думы, предчувствия меня так и мучают теперь, подсознательно тревожат, а вдруг всё, что он рассказал мне – часто путаясь во времени – есть голая правда! Что-то такое интуиция нашёптывала мне. Может быть, я, конечно, наивный, но, честно говоря, у меня даже мурашки по спине пробежали от таких воображений. Что ж – я, пожалуй, попытаюсь его эту «сказку» или, всё-таки, может быть, скорее бред безумца, вам пересказать. Насколько, конечно, у меня получится и как в точности получится – близко к оригиналу – не знаю! – но надеюсь, что я смогу передать неохотно поначалу воспринимаемое мной, но так или иначе, всё-таки услышанное мною его повествование и – это, так сказать, на ваш суд. Ну, а вы уж сами тогда решайте, может такое вообще случиться или… или как?
2
Он так и начал прямо сразу без всяких предисловий излагать. «Ну и дрянь же теперь у вас: что эти чебуреки, что водка. То ли дело у нас на Первомайской в «чебурешне» чебуреки были. (От автора: что, кстати говоря, истинная, правда! я прекрасно помню то время и много раз, тридцать лет тому назад и гораздо позже, сам тогда посещал это кафе.) Вот была вкуснятина, а теперь там у вас фигня какая-то: пиццерия синтетическая. Да и я, вообще-то, водку не особо люблю – я «червивку» больше уважаю – эту самую, помнишь, что по рубль семнадцать в «чебурашках-то» продают, а ноль семь – так по рубль шестьдесят две. Натуральное яблочное вино. Сладкий компот прямо, да и только, а стаканчик хлопнешь – и пьяненький уже ходишь, в настроении добреньком. Как у нас в народе там говорят: «Коньячок – два яблочка да червячок». Помнишь, небось? Сейчас не нашёл я такое. Сейчас у вас вообще всего завались. Глаза разбегаются! А цены?! и этого всё равно нету, толку мало. Зажрались вы… только всё невкусное какое-то почему-то – ненастоящее… может, поэтому?
Чего говорить зазря: я-то и пить, курить и ходить в школу
|