Микромир

чувства связующие сознание и подсознание, душу и плоть) которые исторгают болевые импульсы из неведомых глубин отзывчивого сердца, для которых цветок – привычный символ жизни. Но этот, этот! Он как цветок полумёртв, но как символ, символ этой панельной жизни, он полноценен и полно оценен!  Остаётся загадкой, загадкой подчёркивающей бесконечность, непредсказуемость жизненных коллизий: как, как этот не-, или зря- оплодотворённый цветок попал не в сердце, в сердцевину всеалчной панели?
На этой территории чрезвычайно, но не нечаянно, велик коэффициент преломления. Преломления всего и вся. Даже великая надежда здесь не более чем смехотворна. Другой пример: законы логики позволяют назвать проститутку кокеткой. Законы логики да, законы сердца нет.
И вот в такой стране
«Он лежал без движенья»
Лежал, пророчествуя, предвкушая, констатируя. Пророчествовал полумёртвостью, предвкушал вульгарностью своего физического положения, констатировал бездвиженьем. Бездвиженьем, ибо эта панель представлялась ему нагромождением застывших человеческих душ, от которых тянуло не земным холодом. Кому, собственно, ему? Цветку? Конечно же, поэту, который уже не здесь, не на панели – он там внутри тычинок и лепестков,
«В белом сумраке дня».
Этот сумрак нельзя увидеть снаружи! – только изнутри. Только изнутри едва успевшей зародиться, но уже погибающей, жизни. ''Белый сумрак дня'' – так же нарочито просто, как чёрный квадрат Малевича. ''Белый сумрак дня'' – так же убийственно, как гильотина! ''Белый сумрак дня'' – так же щемяще, как ''Лунная соната''… Белый сумрак – альтернатива чёрного, вонючего сумрака. И надо быть слепым, глухим, или высохшей проституткой, чтобы не видеть, не слышать, не прочитать это в насыщенном печалью межбуквенном пространстве, в силовых линиях нахлынувшего вдохновения, пронизывающих всё стихотворение вдоль и поперёк. Середина панели и запах (или: гарь?) чёрного сумрака – они страшно близки! Между ними всего четыре строчки. Четырьмя короткими строчками поэт связал их навеки. Сходите - принюхайтесь.
Не стоит дальше оттягивать вовсе не сложный вопрос: а что же поэт? С ним то как? Ведь он там же! А с ним просто. Тысячу раз прав Эдвард Радзинский, отпуская поэтам все причуды, и, давая им индульгенцию на будущие, индульгенцию на которой всего три слова: Потому, что поэт!
Куда же кинулась неудержимая мысль поэта, в какую сторону понеслась его трепетная душа, вырвавшись из полу-жизни, полу-тлена? К истокам или к сточным канавам? В церковь или в кабак? На кладбище или в цветник? Нет. Всё не то. Он потому и поэт, что способен минус- и плюс-бесконечность вместить в почти ноль, сжимать вселенную в ладонях и переживать, мучиться от одного косого взгляда, от одного небрежного кивка головы. Потому, что поэт! Потому, что любому пейзажу ищет если не тождественную, то сходную душу. Потому, что жаден до общения.
«Как твоё отраженье»
Он находит эту душу! Он уверен, что она где-то здесь, здесь в толще белого сумрака, и, конечно же, услышит, узнает, хотя может и не откликнется.
Отраженье. Какое – уже ясно. Но, чьё, в чём? Эти вопросы вызывают острую жажду. Некогда остановиться. Быстрей, быстрей к следующей строке! Всё забыто. Всё ушло. Чувствуется только немой укор обречённых лепестков и собственное любопытство, которое тут же сполна удовлетворяется:
«На душе у меня».
Даже не верится, что это последняя строчка, последний звук. Только что ещё было ничего не ясно. Так много хотелось ещё услышать! Неужели всё сказано?! Да, всё.
Имея очи, не видите?
Имея уши, не слышите?
Ев. Марк. 8:1
Поэт призван не ответы давать, а вбивать клином самые жгучие, самые острые вопросы, в самую душу, в самое сердце. Поэзия и самость, – родные сёстры. Впрочем, насчёт ответов, я, конечно, погорячился. Но они по степени воздействия мало, чем отличаются от вопросов, более того: всегда порождают новые, более мучительные, более животрепещущие, более неотложные вопросы.
Отражение души в душе –  … (тот случай, когда жесты красноречивее слов). Здесь всё переплетается, срастается так, что не поймёшь: кто есть кто? и кто был кем? Тут алгебра Сальери бессильна, ответы бессмысленны. Принадлежала ли ей (умирающей в недрах поэта) та броская акварель, или это цветовые искажения зеркала? Она ли перестала быть заметной для душевной оптики, или оптика запылилась? Её ли душа костенела, или он не поспевал за нею, принимая её движение за своё? Успел ли он нырнуть в её душу? Если успел, то, нашёл ли там белый сумрак, или он притащил его туда, как притаскивают за собой незваных гостей?
Ещё раз:
«Как твоё отраженье
На душе у меня»
Чего здесь больше: раскаяния или укоризны? смирения или усталости? сожаления или может быть …поражения?.. Вечный рок поэта: победить – значит быть побеждённым, быть побеждённым – значит победить. Он или над- или под-, чаще и над- и под-, но всегда вне-. Вне времени, вне пространства, вне прогнозов, вне… Потому, что всё это в нём. Потому, что поэт! И незачем гадать: один он покинул чулочное царство, или, всё-таки, заметил и соблазнился ножками у цветка.


Мини-портреты

Как хорошо, что он родился круглым лентяем, - иначе стал бы мерзким бандитом.

Казалось, что её улыбка шла от половых губ.

О Захаровой: ей «штукатуриться» бесполезно – ум, от которого хочется бежать выпирает ото всюду.

Он был внебрачным сыном свадебного генерала и политической проститутки.

Здороваться с ним не любили: его «Здрасьте» всегда выглядело плевком.

Он говорил, тщательно прожёвывая все знаки препинания.

Лицо женщины – трусы её мужа; лицо мужчины – шуба его жены.

Рассказ о нём надо начинать с описания привычек его жены, после чего …можно ставить жирную точку.

Люди по отношению к нему неблагодарны – ругаются, сволочью обзывают. Никак не хотят понять, что за посещение кунсткамеры положено платить деньги, а тут такой редкостный уродец и на халяву!

Я не очень люблю американизмы, однако к нему слово лузер само так и липнет. Он проигрывает всё, даже то, что проиграть, казалось бы, невозможно. Но его гибкость!.. она потрясает! После каждой неудачи он круто меняет систему ценностей, причём таким образом, что проигрыш уже как бы и не совсем проигрыш, а скорее снисходительность мудрости, партия в поддавки.

Всю жизнь он грезил об успехе; но настоящий успех пришёл к нему только один раз: его похороны были роскошным хэппи-эндом.

На нём нельзя долго задерживать внимание: начнёшь думать, что природа создала человека исключительно как среду обитания аскарид.

Он – воплощённая совесть …с тефлоновым покрытием.

Групповой портрет. Санёк давно и бесполезно дружит с Носулиным и Пимоновым. Увы! он сплошь и рядом совершает то, что никогда не позволил бы себе Носулин, и не может сделать того, что Пимонов сладил бы походя, не обратив внимания. Не в Санька друзья.