Дед-Илья

полет воронов.  Не приходилось ему более у скал, растений и птиц выпрашивать их силу, выведывать их секреты. Все что, было вокруг, стало для Ильи теперь словно книга для понимающего грамоте, он читал ее без усилий, отдавал, а не брал, делился, а не заимствовал. Одного взгляда на солнце довольно было, чтобы восполнить силы. Одного прикосновения к траве достаточно, чтобы снять усталость. Одного мгновения хватит, чтобы понять: Господь близ есть.

34.

Каждому понятно, приняв такой Дар, человек Его держать в себе не может. Илья не исключение. А потому завел он для себя такую традицию: сесть дома тихонечко, спину прямо, ноги по-турецки, глаза закрыть, дышать ровно и состояние свое, чувством близости Духа пропитанное, распространить вокруг. Насколько сил хватит. И по первости, как-будто, хватало. Однако уже очень скоро начал Илья этим чувством натыкаться на незримые препятствия. И подумав хорошенько, понял он в чем состоят они. Словно рифы посреди моря, высились в водовороте дум и страстей человеческих омертвелые и тяжелые глыбы непримиримой ненависти и вражды, словно лесной бурелом заслонял дорогу людской страх, словно топкое болото клубились ядовитыми испарениями разврат и сладострастие, смердели, подобно кучам навоза, рыхлые сгустки лени и безразличия. При всем при этом, вовсе Илья «морализаторством» не занимался, а просто чувствовал пороки людей на ощупь, осязал их текстуру. А как высветлить их, как развеять, как распылить, Илья не знал. Все яростнее молился, на разные лады направлял свою мысль на уродливые создания человеческого заблуждения, но лишь обессиливал сам. В каплях липкого пота вставал он всякий раз со своего диванчика после тщетных попыток, и с каждым разом чувство неизведанной тревоги нарастало в нем. Будто некая сила попусту копилась в нем, не находя выхода и приложения, будто решимость его раскалывалась всякий раз об эти рифы, путалась в буреломе, вязла в болоте и задыхалась. И так как Илья отчаянных попыток прорваться сквозь все это не оставлял, стал он истощаться силами, и уже близок был к унынию. Но  Дух, взявши кого под тугие свое крылья, без помощи на полдороги его не оставит никогда. Уж это дознано опытом.
Раз Илья после очередной тщетной попытки повалился на диван, боком, как сидел. Почти сразу приключилось с ним что-то вроде тонкого сна, где стоял он посреди огромной квадратной лесной поляны, вроде бы как подчиненный у начальства «на ковре». И слышится ему этот самый начальственный голос, который исходит, как бы, от многих людей сразу: от Бориса, от Николки, от деда Саввы, а, в конечном счете, так, словно бы Некто несравнимо Больший сквозь них говорит. И если сложить сказанное в обычные слова, то выходит примерно следующее: «Мир устал от потуг! От напрасных жертв и бессмысленных усилий. И от слюнтяйства, между прочим. Если не можешь – не делай. У Меня есть в это самое мгновение две тысячи человек на Земле, способных совершить то, чего не можешь ты, незамедлительно и без усилий». Такая вот отрезвляющая отповедь. Однако Илья отрезвел не вполне. И решил повторить опыт, пользуясь помощью благоприятного ему места. Для этого проследовал он в любимую свою церковь, в заброшенном почти селе. Трясясь в электричке добрые три часа, Илья мысленно готовил себя преодолеть, в конце концов, преграду внутри себя и снаружи. Войдя в маленькую бедную церковь, встал Илья поближе к аналою, и устремил всего себя вширь, напрягая все душевные силы до скрипа зубов для свершения задуманного. Руки по швам, колени трясутся от нечеловеческого напряжения, а в лицо Илья и вовсе глянуть страшно. Голос, что прозвучал за спиной, из состояния концентрации Илью вывел напрочь.
- Эвон, как желваки играют! Так, пожалуй, зубы поломаешь и жилы порвешь, да ненароком еще и воздух испортишь!
Голос и слова могли принадлежать только деду Савве, вне всякого сомнения. Илья замер на мгновение и с опаской открыл глаза. Старик действительно стоял рядом, весьма ехидно улыбаясь. Затем глаза его стали пронзительными.
- Ты, дурень, эти свои старые штучки брось! Мы не на войне тут. Нам кого-то крошить и стены лбом прошибать без надобности. Усвой это, байстрюк!
Илья, опешив, не нашелся что ответить, да и ответ, по всей видимости, от него не требовался. Слегка смягчившись, дед, между тем, продолжал:
- Ты реку видел?
- Видел, - тупо ответил Илья.
- Как лед ломает, берега сносит, камни ворочает, видел?
- Ага, - сглотнул Илья.
- А видел ты, олух, чтоб река напрягалась, тужилась, старалась? Чтоб коленками трясла и зубами скрежетала?
Илья молчал. Да и что скажешь, такого он не видал, конечно.
- А видал ли ты, чтоб река упрямства ради, ну, скажем, встретив плотину, иссушила себя тоской и унынием?
И не дожидаясь ответа, дед Савва рявкнул по военному:
- К реке бегом марш! Учиться!
Наскоро обняв Савву, чувствуя одновременно и всю глупость своего положения, и невероятное облегчение, Илья припустил бегом на станцию. Его любимая речка была аж на другом конце железнодорожной ветки.

35.

С тех пор иначе все стало. От естества своего глубинного Илья ничего более не скрывал, и сам не скрывался. Как сие происходит? Тут, дорогой читатель, мы с тобой вступаем в область догадок. Правда, история знает не мало людей, кто наитие поставил превыше понимания и рассуждения. Таковы, говорят, были святая Катерина, Серафим Саровский, Франциск Ассизский. Не поставишь, однако, себя в один ряд с гигантами Духа, не измеряешь их привычными мерами. Лишь восхищение и почтение (опять же, безотчетное) – таков удел непосвященных. Впрочем, ситуацию с Дедом-Ильей можем мы, если не пояснить, то, хотя бы, проиллюстрировать каким-нибудь фактом, который новый этот признак Ильи наглядно показывает. А признак этот в том, что человек не от случая к случаю (как бывает с людьми хорошими), и не время от времени (как бывает с людьми превосходными), а во всякое время года и суток готов следовать внутреннему Гласу, готов творить волю Пославшего.
К примеру, вот такой эпизод. Идет Илья по улице без всякой видимой цели, ну просто вот настроение такое, что в самый раз пройтись. И не то, чтобы выходной, или день какой особый – понедельник, мелкий дождик, да и ветерок приличный с запада. Идет Илья, всем доволен, в мыслях ничего не держит, на душе тихо. Вдруг, как сигнал где-то в глубине сознания - внимание! Илья весь подобрался, но не знает пока, чего ждут от него, и что делать. Идет Илья дальше, весь натянутый как струна, но дороги нарочно не меняет, куда ноги заведут. Зашел в боковую улочку. Тихо. Полутемно. Помойные баки, голуби копошатся. У обшарпанного подъезда средненькая иномарка. В ней сидит не старый еще мужичок, на вид не жлоб – читает книгу. Илья идет мимо, внутри по-прежнему тихо и натянуто. Вдруг в основании головы словно переключается что-то щелчком, Илья берет резко влево, делает короткий разбег и, как заправский футболист, бьет что есть мочи ногой в переднее крыло иномарки (а в голове по-прежнему чисто). Напуганный грохотом, мужик роняет книгу, обалдело озирается и вылезает из машины. Секунды идут, и, стоя на тротуаре,  начинает он медленно понимать, что произошло (на крыле, между прочим, здоровенная вмятина!) Наконец, в голове автомобилиста картина происшедшего складывается окончательно, цвет лица его делается пунцовым, мужик набирает побольше воздуха в легкие…
Но выпалить все, что нагорело, водитель не успевает. В переулок, задевая фонарный столб, вкатывается здоровенный грузовик на приличной скорости, ни то «Манн», ни то «Ивеко». Грузовик этот и не сбавляя ходу бьет маленький «Фольксваген», который помял только что Илья. Легковушка, натурально, в лепешку, владелец весь белый. Водитель грузовика под руль сполз и колотится в эпилептическом припадке. Как видно, в дороге его прихватило, а рядом никого не было, чтобы на помощь прийти. Ну, в конце концов, все целы-невредимы, спасатели машины растащили, водителя грузовика скорая увезла, инспектор ГАИ подоспел. Вот, владелец «Фольксвагена», не такой белый, но все еще подрагивая, милиционеру толкует: «Чудом! Чудом спасся!».
А про Илью-то и думать забыл. Да и толку думать о нем, понять все равно не поймешь…

От туманного прошлого, дорогой читатель, перейдем к светлому настоящему. Дед-Илья теперь по старому адресу не живет, в подмосковной квартирке его вновь хозяйничает его совсем постаревшая тетка. Где живет он? Теперь этого сказать не могу. Про таких людей чего ни скажешь, а все пальцем в небо, общие законы и понятия на них не распространяются, и местонахождение их понятно, разве что, им подобным. Граждане Мира, в общем. Так что, кто знает, может, живет человек этот где-то рядом с вами, а может и ближе ко мне, и Сила что в нем обитает, не дает наверняка его определить, а вызывает лишь смутное почтение. Такая вот вам отличительная черточка.
И кто знает, не пройдет ли когда-нибудь вновь Дед-Илья заросшим полем по пути к потаенному лесному местечку, чтобы покинуть сей странный мир своим любимым манером. Отпраздновать в одиночку славную тризну долгой и трудной жизни, имевшей смысл и цель. Отдать дух Господу, а прах – огню. Достойный уход достойного мужа. Скажете роскошь? Не забывайте: «Защитник веры, цвет рыцарства»!