…А знаете, эта чертова лестница не заканчивается. До сих пор. По моим подсчетам, прошло уже часов двадцать, а лестница… не заканчивается. И судя по тому, что мы видим, если перегнемся через перила, даже не собирается.
Это глупо, правда. Как там говорится? Ничто не предвещало беды? Ну вот, ничто не предвещало. Преподаватель попросил нас помочь принести из подвального помещения несколько экземпляров отпечатанных учебных пособий. У нас, если спуститься на подземный этаж, слева небольшая типография вниз по лестнице, справа – коридор, потом лестница наверх и выход в соседнее здание. Ну мы и пошли. Я, Джесс и Кирстен. Джесс все торопилась, у нее в три встреча с учениками. Репетитор, как-никак. Кирстен только посмеивался и обещал, что управимся мы быстро. Всего-то семь коробок, а он за раз может и две унести. Унес, как же.
Так что пришлось по одной каждому таскать. Типограф заявил, что не позволит ставить одну коробку на другую, Джесс сморщилась, но выбора у нас не было. Один-то раз мы спокойно притащили, а второй… А во второй раз лестница перестала заканчиваться. Чтобы дойти до типографии, нужно спуститься на пять пролетов. Мы, наверное, прошли уже около семидесяти. Хотя нет, куда больше. Когда поняли, что что-то не так, остановились. Джесс ломанулась назад, посмотреть – ну вдруг не туда свернули. Хотя, конечно, это я себя так успокаиваю. Там невозможно куда-то свернуть. Пять пролетов и сразу стена, а по бокам вход в коридор и дверь в типографию.
Мы стоим с Кирстеном, ждем. Он что-то насвистывать начинает, а я перегнулась через перила и пытаюсь хоть что-то рассмотреть. Когда там лестница заканчивается? Ну, знаете, в пролетах в щель можно увидеть пол этажа иногда. А я не вижу. Там лестница. И главное лампы так ярко светят, белый чистый свет. Я оглядываюсь и понимаю, что стена-то чисто белая, а у нас в универе стена до середины в светло-зеленый выкрашена, а сверху просили других студентов что-нибудь цензурное нарисовать. Нарисовали. Смайлы, веточки, цветочки. А тут стена – белая. И гладкая-гладкая, словно покрасили не так давно. Кирстен тоже заметил, подошел ближе, вцепился мне в локоть. Я дрожу, и он дрожит. Потому что это… странно? Да страшно! Хоть плачь. Тут прибегает Джесс, запыхалась. Глаза круглые, тоже дрожит, волосы в стороны, растрепались, шнурок на кроссовке развязался. У меня даже закралась крамольная мысль – а это точно она?
Джесс говорит почему-то шепотом. Что стена белая, что лестница уходит наверх, что тишина давит, что ей страшно, что нет никого, что нет даже эха. Кажется, у нее начинается истерика, но вроде бы громкие всхлипы, которые обычно наравне со звуками на лестнице могут создать эхо, словно тонут в тишине. Становится еще страшнее. Вцепляемся друг в друга, застыв посередине пролета, стараясь не смотреть никуда, кроме как друг на друга. Тихо, никаких звуков, даже дыхания нашего не слышно. Джесс уже не всхлипывает. Куда идти? Вниз? Вверх? Почти безмолвно принимаем решение пытаться вернуться. Всяко лучше идти туда, где чисто теоретически должен быть выход. Вниз страшнее. Кажется, что там нас кто-то поджидает, но кроме пролетов ничего не видно. Кирстен тянет меня назад, когда я вновь перегибаюсь через перила. Глядя на его испуганное лицо, меня охватывает еще больший ужас, и я отшатываюсь от перил. Может, не стоило прикасаться? Зачем я смотрела вниз? А если нечто увидело меня? Услышало, учуяло нас? А если… если… если… Множество самых страшных вариантов крутятся в голове. У каждого. Это видно по сумасшедшим, вообще ни к месту улыбкам. Да, тянет истерически улыбаться. Главное – не смеяться, шепчем мы сами себе почти в унисон. И громко смеемся, истерически. На пару с Кирстеном, а Джесс в ужасе взирает на нас. Кажется, мы ускоряем шаг. Пролет. Еще один. Третий. Четвертый. Пятый. На каждой маленькой чистой площадке мы останавливаемся буквально секунд на десять, чтобы сделать очередной вздох и вновь быстрым шагом взбегаем по ступенькам. Белые стены, белый свет, белые ступени. Внезапно я останавливаюсь. Перила. Перила выкрашены в ярко-красный. Кем? Почему? Зачем? В белом свете кажется, что они блестят, словно пролившаяся кровь. Я перегибалась через них, мы касались полированного дерева – да, это точно дерево, но цвет… Почему я раньше не замечала? Ведь должна была удивиться, наши перила темно-коричневые, все в трещинах, царапинах, там можно запросто посадить занозу, но не здесь. Почему? Почему мы не заметили сразу, что что-то не так? В какой момент мы оказались здесь?
Страх почему-то уходит. До сих пор жутко, но страх уходит. Мы стоим перед очередным пролетом наверх, ступаем на очередную ступеньку и идем уже не торопясь. Белые стены. Белые ступени, ярко-красные перила. Здесь ничего не меняется. Я смотрю на часы и понимаю, что уже начался новый день. Интересно, а здесь верное время? А время здесь вообще существует? Джесс жалуется, что не хочет пить. И есть не хочет. Только бы выбраться отсюда. Кирстен кивает, я молчу. Любая мысль о еде и пище и правда вызывает отвращение. Так надо? Меня даже уже перестает посещать мысль, что надо торопиться. Мы неосознанно переходим на обычный неспешный шаг, а лестница все уходит вверх. Там, в самом начале, на ум приходили все известные мне страшилки. Теперь в голове пустота. Кирстен равнодушно зевает и предлагает лечь на площадке и поспать. Клонит в сон. Я говорю, что, может, не стоит, но понимаю, что не смогу устоять перед желанием прилечь. Джесс уже на площадке и сидит, привалившись к стене. Мы садимся в одну кучу, крепко держим друг друга за руки и закрываем глаза. И нам снится, что мы продолжаем идти по лестнице, только уже вниз.
