удовольствия, и умер, наконец, став на бесконечный миг всем сразу, и теперь возродился. Его бока ходили ходуном, го-лова кружилась, в ней метались остатки ослепительно яр-кой яви, так непохожей на этот вернувшийся сон. Сил и желания в нем не осталось и следа. Он лежал, как валун, не умея и не желая шевелится, и ему было очень тепло и хорошо. Он словно проснулся – и вся жизнь до этого пробуждения казалась Вайми сном.
Лина целовала его, беспомощного, везде, пока он не сжался, весь в жарком мареве счастливого стыда. Девушка тихо рассмеялась и вдруг легко, одним движением вскочила, разглядывая что-то, невидимое юноше. Рыжие лучи взошедшего солнца скользили по её коже, напряженное тело вытянулось струной. Вайми бездумно любовался ей, пока она не повернулась и не села совсем рядом с ним.
– Ты в порядке? – спросила она.
Вайми кивнул. Он до сих пор не мог опом-ниться – что, впрочем, не удивляло его. Этот неистовый взрыв ощущений буквально разнес Реальность на куски – и он не мог забыть такого впечатления.
– А... что ты видел?
– Сложно объяснить, – он помолчал, не зная, как выразить свои чувства. – Это... получилось.
– Я знаю, – тихо сказала Лина. – Расскажи мне.
Он удивленно смотрел на неё, но его подруга, знакомая с самых первых лет, уже не была такой, как раньше. В ней появилось что-то новое – она стала его любимой, знакомой до самой глубины. Внезапно он понял, что Лина видит его таким же, – и, поняв, дико смутился. В нём жило много такого, что он не мог открыть ей, но раньше Вайми не стыдился плохих мыслей, и пробудившийся стыд стал настоящим чудом. Ему вдруг захотелось стать лучше, чем он есть – ради неё и ради себя тоже. Недавно он злился на неё, потому что она не дала овладеть собой сразу. Но она оказалась права... как всегда, почему-то.
– Я не знаю нужных слов, но я постараюсь, – начал он. – Когда я... всё просто оборвалось, исчезло... был только свет... белый, очень яркий. Себя я почти перестал ощущать. Мой ум был, а этого, – он приподнял руку, – не было. А потом свет вдруг погас... я повис в пустоте, бесконечно просторной, пронизанной множеством звёзд. Но не в небе, нет! Звёзды... светили везде, и я видел всю бездну, в которую они уходили... как листья – мы видим, какие из них ближе, какие дальше, хотя их очень много... – Вайми помотал головой, отчаявшись описать увиденное. – Во мне нет таких слов... Вокруг этих звёзд плавали миры, бесчисленное множество – то крохотные, как камни, то громадные, как... как наш мир и даже гораздо больше. И там были Другие – не такие, как мы. Много. Разные. Я не успел их понять – словно провалился вниз... сюда. Но там... – он опустил голову и смущённо замолчал, не умея передать вещи, совершенно незнакомые ему. Он впервые уви-дел подлинный мир – и уже понимал, что эту жажду невоз-можно насытить. Он был готов пожертвовать ради знания всем – и боялся самого себя, как оказалось, ненасытного в жажде новых впечатлений. Он не знал, поче-му, но они в один миг стали для него абсолютно, жизненно необходимыми. Ему до безумия хотелось увидеть всё ми-роздания – без остатка. И ради этого он был готов на всё.
Лина не стала расспрашивать его. Вайми старался убедить себя, что совершенно не устал и не должен спать днём. Он чувствовал себя томно-счастливым и легким, ему было на удивление хорошо. Но эти шкуры такие пушистые, тёплые... и Лина уже лежала рядом с ним. Вайми обнял её, и через несколько секунд лицо юноши стало лицом спящего ребёнка.
...........................................................................................
Вайми вздрогнул, очнувшись от воспоминаний. Солнце садилось. Лина замерла в кольце его рук, но её глаза были открыты.
– Постой, а что видела ты... в своем испытании? – спросил он.
Она улыбнулась.
– Всё, что я видела, уже сбылось. Мне было суждено любить тебя – и свой путь я прошла до конца. Впрочем, смерти нет, ты же знаешь. Есть другие миры, кроме этого, иногда лучшие. И мы встретимся там... однажды, даже если всё остальное будет потеряно. Этого не избежать. А пока – спи.
........................................................................................
Когда на мир опустилась последняя ночь, Вайми не заметил этого. Он замер, опустив ресницы, с интересом прислуши-ваясь к своим ощущениям. Как ни странно, он совсем не чувствовал усталости – напротив, с каждой секундой в его теле рос запас некой искристой энергии. Казалось, в нём исчезла некая преграда, отделяющая его от океана бесконечной силы, и она всё прибывала и прибы-вала, грозя затопить его, но страшно Вайми не было, напро-тив, он ощущал едва представимый восторг. В его голове звучал целый хор странных звуков: свист, шипение, чириканье, пение флейты, шум оке-ана, прибой, гром, журчанье ручья, треск костра, барабаны, колокола и рычание. Он видел странные образы, хотя не спал и даже не закрывал глаз: они словно плавали между ними и вещами, на которые он смотрел. Казалось, он становится больше, или выходит за пределы тела, или – вот точный образ – что он намного больше, чем реальный размер его тела. В этом сумеречном состоянии Вайми уже не понимал, ни кто он, ни где он, не ощущал своего тела, плавая в ослепительно ярком калейдоскопе видений, похожем на невероятный, многократно наложенный сон, путаясь в ослепительном водовороте образов, всплывших из памяти. Наконец, он замер в бессознательном, тревожном забытье, вновь нырнул в странный, похожий на реальность сон...
...................................................................................................
...То был глубокий, чёрный, как смола, естественный пруд, окруженный неприступными скалами и очень живописно украшенный утонувшими в нём древесными стволами. Найте кинулся в воду совершенно бесшумно, нырнул, вынырнул и беззвучно повернулся на спину. Положив руки под голову, он смотрел, как над зубцами вершин поднимается медово-золотая луна, разбивая её отражение пальцами босых ног. Изящное тело Аютии разрезало гладкую поверхность воды совсем рядом с ним, и она опустила голову на плечо юноши. Они лежали неподвижно, упиваясь прохладой чистой воды. Сюда вела единственная неприметная расщелина в скалах, и они оказались как бы в громадном тёмном зале с чёрной звёздной крышей небес, прислушиваясь к ночному ветру, который дул, проносясь между горами. Воздух наполняли шорох листьев и отдаленное журчанье падающей воды – те ночные шумы, которые, сливаясь вместе, образуют глубокую, живую тишину.
– Тут очень приятно, – наконец тихо сказал Найте. Он незаметно соскользнул в тот безмятежно-глубокий сон, какой может подарить юности ласковая вода. Когда он вновь открыл глаза, луна светила ярко. Аютия мирно дремала, уютно пристроив лохматую голову на его животе. – Тут очень приятно, но я должен идти.
– Нет! – Аютия обвила его руками, осыпая поцелуями нагую грудь юноши. – Я не отпущу тебя. Останься здесь, со мной...
Найте мягко, но решительно отстранил девушку. Потом сел и сжал её лицо в ладонях.
– Я должен. Если я не приду к ним, они придут ко мне... ко всем нам. Ты хочешь этого? Я должен сам ответить за всё. Прятаться, подобно крысе, или прикрываться чужими телами я не буду.
– Они убьют тебя!
– Если так суждено – убьют. А может, я сам убью их всех.
Взглянув в его глаза, Аютия отпрянула, съежившись, как будто ей стало холодно.
– Тогда иди же. Никто из нас не должен стоять на пути судьбы. Прощай же, мой любимый! Прощай. Я любила тебя так, как не любила ещё никогда!
Её лицо было спокойно, лишь большие глаза лучились, отражая свет звёзд. Они отчаянно обнялись, потом слились в любви, безоглядной и яростной. Когда Найте проснулся, любимая ещё спала, и он с минуту смотрел на неё. Потом юноша отвернулся, подобрал кинжал и, не говоря ни слова, нырнул в расщелину.
Уже миновав её, он услышал позади рыдания, и его сердце наполнилось горьким огнем.
...................................................................................................
Найте скорее летел, чем бежал или шёл, потому что его путь лежал вниз, с гор, на дно долины. Он мчался так быстро, что в груди горело сердце. Когда скалы расступились и внизу открылись огни селения, он на минуту замер. Там царила тишина. Никто не ждал его. Когда он подошёл к воротам, нигде не раздалось ни звука. Лишь изредка слышались беспомощные вздохи спящих.
Никто не помешал Найте перемахнуть изгородь. Двери хижин оказались незаперты: все поселяне спали мертвым сном после вечерней попойки. Юноша, смуглый и почти невидимый в темноте, мог просто входить в один дом за другим и убивать так бесшумно, что никто не успел бы проснуться. Он не стал этого делать. Подобравшись к амбару, он выхватил из кольца факел и поднес огонь к соломенной настилке крыши, потом к ещё одной, ещё и ещё...
Когда пожар разгорелся, селение наполнила суматоха и крик. Найте не пытался бежать. Он стоял неподвижно, худой и внимательный, весь обнаженный, сильный, рослый, красивый. Его тускло блестевшие черные волосы развевались, падая на плечи, гибкое тело, отражая отблески пламени, казалось отлитым из неостывшей, рдеющей меди, а повсюду кругом него тени трепетали, дрожали и прыгали.
Староста закричал, как в кошмаре, закатывая глаза и занося в сжатом кулаке кривой нож. В бледных руках найров сверкнуло ещё несколько ножей. Те, у кого не было оружия, взяли кто что мог – кто камень, кто дубинку, а кто – просто тяжелую палку.
Найте посмотрел – пристально и зло – на старосту. Его длинные глаза приняли упорное, даже дерзкое выражение. Их взгляд в гневе был жуток, и никто из найров не смог его выдержать. Через минуту все трусливо отвернулись.
Когда они вновь осмелились взглянуть на него, юноша засмеялся им в глаза отрывистым, недобрым смехом. Тут чей-то камень ударил его в лицо, так, что оно залилось кровью, но он даже не вздрогнул.
– Убейте же меня, – сумрачно сказал он, – но помните, что я не умру без борьбы, – и кровавый свет сбежал по клинку его длинного тяжелого ножа.
– Здесь только он один, – прошипел староста, словно змея. – Смерть же ему! Смерть!
В юношу полетел град камней. Он прикрыл локтем голову, но жгучие, тяжелые удары обрушились на его грудь, живот, колени, ступни. Этот каменный град сбил Найте с ног, и вся масса найров накинулась на него. Над ним взметнулся холм, точно водяной пузырь в водовороте – и рассыпался – тоже, как водяной пузырь, выбросив в стороны пятерых окровавленных рыжих мужчин. Но юноша уже поднялся, выдернул из толпы вцепившегося в бедро найра и прикончил его, насадив на свой нож. Остальные попятились от этого страшного окровавленного существа с режущей смертью в руке и глазами, чей взгляд обжигал, словно пламя. Попятились, чтобы броситься на него сразу со всех сторон, но атака словно разбилась о стену. Теперь длинный нож Найте работал без остановки: красное от крови лезвие мелькало, точно пламя, коля и кромсая. Побоище смешалось в кучу. Эта сомкнутая, метавшаяся толпа двигалась то справа налево, то слева направо, постоянно и медленно вращаясь вокруг Найте. Над ним вновь и вновь вздымались и опадали холмы хрипящей, рвущей бледной плоти. Битва превратилась в страшный, бесконечно тянущийся хаос. Удары, укусы, прыжки, стоны, короткий визг и суета смешались в единое безумие во мраке. Найте дрался почти бессознательно, обезумев от ярости и боли. Из-за потери крови всё кружилось вокруг него, позади, впереди, под ним, повсюду. Взошла утренняя звезда. Ночь проходила, но быстрота
