может быть и служащих Ей, вступающих в действие, когда с Нее требовалось снять ответственность за особо жестокие действия, сохранить репутацию.
Между колоннами с ангелами находились турникеты, как в метро, а за ними угадывалась касса. Дальше же был не выход на улицу, а подъем в какое-то новое помещение на уровень выше.
Шел эскалатор и рядом с ним - лестница. У их подножья была еще пара статуй. Но здесь уже ничего ангельского не просматривалось.
Вроде бы, похожи на людей. Но черты их лиц и пропорции тел кое-где были гипертрофированы, кое-где - недоразвиты, и от этого создавалось жуткое впечатление каких-то вырожденцев, мутантов, при чем не сказочных, как в играх или кино, а имеющих непосредственное отношение к действительности человека.
Это были мужчина и женщина высотой метров семь-восемь, одетые в рабочую одежду. С закатанными рукавами, в фактурах и держащие в руках какие-то орудия труда, не понятно для чего предназначенные. Мелхиседеку показалось, что это инструменты пыток, а фартуки имеют цель защитить одежду от крови. Изваяния не уступали по монструозности изображениям, которые он видел на стенах коридора и каморки в метрополитене.
Итак, те люди имели вмонтированный в свой организм компьютер. Делалось это с детства, подобно тому, как раньше происходили крещение или обрезание. По мере взросления устройства несколько раз заменялись, а при выдаче паспорта устанавливалось последнее и окончательное, которое человек вынужден был носить в себе до смерти.
Мелхиседек вертел между пальцами найденную внутри самого себя пробку и вдруг уронил ее. Он испугался, как будто уронил бриллиант. «Аккуратней будь,» - произнес енот, подавая ему его потерю.
Бросившись ловить, Мелхиседек столкнулся с ним, можно сказать, лицом к «лицу». «Спасибо,» - сказал Мелхиседек, выпрямляясь. Он был рад и благодарен, но в то же время в нем поднималось и какое-то раздражение против зверька. Как-то уж слишком вовремя он оказался именно там, где это было нужно. Как будто следил... .
«Я – гугенот,» - сказал енот. «Да хоть гамадрил!» - буркнул Мелхиседек. «Не гамадрил, а гугенот,» - спокойно поправил его енот. «Хорошо. Ты что-нибудь знаешь о структуре этих помещений?». «Я многое знаю о книге Еноха». «И чем мне поможет эта твоя книга?». «Да ничем,» - пожал плечами енот и почесал маленькой ручкой себе живот. «А какого хрена ты мне тогда про нее впариваешь?». «Ты спросил, о чем я знаю. Я тебе ответил». «Я не спрашивал, о чем ты знаешь,» - с все нарастающей досадой начал цедить сквозь зубы Мелхиседек и почувствовал, что как будто стал жевать некую кашу, в которой зубы его завязают и которую, если не выплюнуть, то прожевать невозможно. Он замолчал и налившимися кровью глазами посмотрел на «собеседника». Тот совершенно невозмутимо развернулся и пошел прочь. Мелхиседеку что-то подсказало, что есть смысл последовать за ним.
Модифицированные люди, с одной стороны, имели мгновенный доступ к любой информации (разумеется, разрешенной Системой). Им не надо было учиться, тратить время на заканчивание образовательных учреждений. Достаточно было обратиться мысленно к тому или иному ресурсу в сети, и на локальное хранилище информации, находящемся внутри их организмов, моментально заливался весь школьный или институтский курс запрашиваемого предмета.
С тех пор знания были в их распоряжении. И когда возникала необходимость, человек уже более конкретно думал: мне требуется рассчитать то-то, или проанализировать такие-то сведения, и в оперативную память, то есть в обычное его сознание, с жесткого диска загружались нужные формулы, теоремы, и он мог всем этим свободно пользоваться, как будто, раньше потратил труд на зубрежку.
Вслед за енотом Мелхиседек нырнул в небольшую дверь, на которой было написано «служебное помещение».
Как только он переступил порог, сразу упал. Пол внутри находился ниже на пару десятков сантиметров. К тому же было ни зги. Мелхиседек больно ударился. Он сел, потирая ушибленный локоть, и услышал вокруг какой-то шорох. Протянуть руку он побоялся и решил, что это его знакомый енот. Дверь, видимо, была на пружине, и лишь он ввалился, она закрылась.
Но самое интересное заключалось в том, что в момент падения у него как-то нестандартно сработал вестибулярный аппарат, и он на секунду потерял ориентацию. То есть теперь он не знал, с какой стороны эта дверь.
Шелестящие звуки, вызвавшие его беспокойство, все громче раздавались со всех сторон. Они походили то ли на трение между собой фрагментов ткани, то ли на чей-то сдавленный шепот. И если принимать последнюю версию, то можно было констатировать, что бормотание это было нечеловеческим.
Мелхиседека передернуло от отвращения. Имело место явное дежавю. Что-то подобное он буквально только что испытывал, но где и в каких обстоятельствах, даже не стал пытаться вспоминать. Знал, что не удастся.
Он спрятал в карман свою пробку, чтоб снова ее не потерять. И там его палец наткнулся на пластмассовый предмет. Это была зажигалка. Он выхватил ее со скоростью самурая и чиркнул.
Вокруг него сидели еноты. Их было очень много. Он прокрутился на триста шестьдесят градусов. Ни стен, ни дверей нигде не угадывалось. Только море енотов.
Мелхиседек сделал шаг. Еноты расступились. Делали они это как-то автоматически, даже не глядя на приближающегося человека. А сами при этом находились в состоянии какой-то медитации – ушли в себя и бормотали что-то похожее на молитву.
«Гугеноты,» - подумал Мелхиседек и сделал еще шаг. Огонек зажигалки жег палец. Он отпустил клавишу и снова погрузился во мрак.
Теперь ему показалось, что они не шепчут, а жуют. К движеньям их губ явно прибавился агрессивный прищелк зубов. И это вызвало уже не отвращение, а страх.
Первый порыв был - моментально сработать снова зажигалкой. Но аналогичное дежавю заставило прежде сосредоточится на возможных последствиях.
Несколько секунд он постоял, возбуждая память, как безнадежно обмякший член после месяца беспробудного пьянства. Результат был нулевой, и он с облегчением включил свет.
Все те же еноты. Бесчисленное вокруг их количество. И теперь они уже, действительно, как будто, что-то ели. Но это было не сразу отличимо по внешнему виду от прежней молитвы. Мелхиседеку чудилось, что он слышит прежние словосочетания, все так же невнятные, но теперь уже не молитвенные, а направленные на сжирание кого-то. Они были похожи с точки зрения звука, но иные по природе. Еноты молились, но и одновременно что-то жрали.
Мелхиседек страдал от того, что зажигалка жгла ему палец, но не мог оторваться. Зрелище было жуткое и завораживающее. Не позволяющее себя игнорировать. Челюсти енотов двигались в двух плоскостях. Сверху вниз они смыкали и пережевывали нечто, похожее на пищу, а справа налево произносили некоторые слова. Мелхиседек непонятно зачем начал к ним прислушиваться. По лицу его блуждала идиотская улыбка. Ассоциация с мандибулами насекомых подталкивала его к истерическому хохоту.
Палец, казалось, уже сгорел на одну фалангу, но телесные инстинкты заклинило, и не было силы прекратить самоуничтожение – как огнем зажигалки, так и кошмаром созерцаемого.
И вдруг он различил словосочетания, перемешанные с хрустом пищи, которые складывались во фразы и наливались смыслом. Наливались неумолимо, как камера княжны Таракановой наполнялась водой. Он чувствовал, что его уносит ветром кармы. Прямо таки, ее ураганом, непреодолимым вихрем.
«Что такое «ветер кармы»?» - задался вопросом Мелхиседек и тут же рассмеялся, вспомнив, как бессмысленно здесь задаваться какими бы то ни было вопросами.
Ветер кармы! Он чувствовал бессмысленность и неустойчивость своего бытия, но не осознавал, что бы это такое все могло значить. Он не находил себе покоя... . Оставаться на каком-то определенном месте для него сейчас было невозможно.
Мелхиседек начал совершать движения ногами, похожие на танец. Зажигалка выпала на пол... . И тут последний качнуло. Он полетел в сторону, чуть не упал и остановил процесс перехода в горизонтальное состояние лишь при помощи болезненного тычка локтем в стену.
«Ветер кармы,» - произнес громко вслух Мелхиседек. В ответ странные звуки, производимые енотами, на несколько секунд сделались похожими на смех.
Обожженный палец, как не странно, совсем не болел. Он потрогал его другими пальцами и не обнаружил там ничего болезненного и поврежденного.
«Однако, теперь у меня нет света,» - пришло ему в голову. Он пощупал влажную выщербленную стену помещения и начал передвигаться вдоль нее в одну определенную сторону.
«Света у меня нет. Света вообще нигде нет. Он есть иллюзия. Он есть фальсификация природных явлений енотской ложей... .
Какой на хер ложей?! Каких явлений?! Ладно... . Все! Отставить разглагольствования! Искать выход. А там разберемся, кто из нас енот...».
Он совершил более десятка шагов, но двери не нашел. Тем временем, к звукам, которые он все это время слышал, нечто новое снова прибавилось. Теперь было уже не только шептание и жевание. Мелхиседек расслышал удары в маленькие ладошки, а также подошвами ощутил вибрацию от ударов в пол тысяч легоньких ножек.
«Ной, Ной - Царь земной,» - различил он каким-то третьим ухом - «Ной брел пешком в Ханой». Фразы повторялись с определенным ритмом. Два притопа, три прихлопа: «Ной хной помазал в зной член свой в вершок длиной».
Дальше следовала подобная рифмованная абракадабра, но и услышанного Мелхиседеку было достаточно. Сам факт внятности причитаний енотов стал для него откровением.
По прежнему сносила с ног пурга кармы. Шатала. Пол подбрасывал его, как повар – рыбу на сковородке. Двери наружу не было. «Светтт!» - возопил внутренне, молча, Мелхиседек и в этот момент схватился рукой за ручку.
Он возможно бы и удрал, если бы его не отвлекли следующие события. Еноты продолжали танцевать, жрать и молиться. «Костер!» - подумалось Мелхиседеку - «То, что они делают, необходимо совершать только вокруг костра».
Был ли упомянутый где-то, или нет, но все вокруг неожиданно стало видно как на ладони. И это не было следствием появления физического источника света. Стоило вообразить костер, как исчезла тьма неведения.
Мелхиседек не мог бы утверждать, что он видел. Он просто знал, что находится не только здесь - вокруг, но и вообще... везде.
Но он боялся притрагиваться к информации о том, что лежало за пределами этой комнаты. Почему-то для него это было сравнимо с прыжком в пропасть. Он лишь захотел определить, где тут шаман. Но вместо него нашел только трибуну.
На ней было написано: «Великий Енот». И обладатель этого титула не замедлил появиться. Он водрузил туда что-то тяжелое. Затем повозился, покопошился, и Мелхиседек безошибочно узнал того самого своего знакового, хотя мордочки животных, вроде как, были все одинаковы.
Но оказалось, что у них может быть выражение. Правда, застывшее и, видимо, единственно для них возможное, но которое нельзя спутать ни с каким другим.
«Заседание Ложи объявляю открытым.» - вымолвил Енот, затем откашлялся и провозгласил - «Чтение книги Еноха».
Мелхиседек слушал, как никогда прежде никакое другое чтение. Это происходило потому, что речь шла о нем. Точнее, о рождении его в могиле жены Нира - брата
